Мальчики из провинции

– Познакомься, сын, – по-прежнему холодно сказал отец, вполоборота поведя рукой в сторону говорившего. – Сергей Тимофеевич Аксаков, у него имение в Надеждино, по нашей же губернии, прибыл к нам на праздник вместе с губернатором, будет у нас сегодня обедать.

– Очень приятно, сударь, – Гришка склонил голову.

– Вот видите, Матвей Захарович, – весело прищурился Аксаков. – Ваш сын вполне приличный молодой человек. Да и насчёт учёбы – посмотрите, он даже в ночное взял с собой книгу. Вы позволите, молодой человек?

Пальцы Аксакова оказались внезапно быстрыми и сильными, – не дожидаясь согласия Гришки, он быстрым движением извлёк из его торбы Эксквемелина.

– Ого, – озадаченно сказал он, глядя то на книгу, то на мальчишку. – Вы меня удивили, юноша.

– Грегуар мечтает стать моряком, – улыбчиво сказала мачеха, которая всё ещё стояла рядом, одной рукой обнимая прижавшуюся к ней Анютку в белошёлковом роброне и шляпке с розовыми лентами. – Поэтому очень любит эту книгу, в ней сплошные морские приключения.

Все повернулись к ней. Отец покровительственно улыбнулся жене, Анютка, завидев обращённые к ней и матери взгляды, застеснялась и спряталась за её спину. И только Гришка по своему обыкновению, не удостоил мачеху и взглядом.

– Вот как? – по-прежнему озадаченно сказал Аксаков. – Моряком? Любопытное желание для юноши, выросшего вдали от моря. Ну а что же вы ещё любите читать, Григорий?

– Карамзина, Николая Ивановича, «Историю государства Российского», – Гришка улыбнулся, вспомнив незабываемое чтение, и, чуть подумав, добавил. – И… Роберта Бёрнса.

– Достаточно разнообразные вкусы, – по-доброму улыбнулся Аксаков, протягивая Гришке книгу. – Могу только приветствовать.

– Ладно, ступай, сын, – смягчившись, но по-прежнему хмуро сказал отец.– После поговорим. Пора тебя уже взять в ежовые рукавицы.

– Но, Матвей… – попыталась было возразить мачеха, но отец оборвал её.

– Будет! – и повторил сыну. – Ступай, я сказал. Боя на конюшню сам отведёшь.

– Хорошо, отче, – Гришка одним прыжком оказался на спине беспокойно перебиравшего ногами коня.

– Гриша, подожди! – Анютка внезапно оказалась рядом. – Я с тобой! Папа́, можно?!

Матвей Захарович несколько мгновений молчал, раздумывая, глядя то на дочь, которая, раскрасневшись от жары, сложила руки перед грудью, то на жену, которая прижала ко рту пальцы в белой кисейной перчатке.

– Добро, – сказал он, наконец. Анютка в восторге взвизгнула и бросилась к Бою, который только приветственно всхрапнул. Никто не умел ладит с этим четвероногим караковым чёртом так, как младшая Шепелёва, девочка семи лет, которая бесстрашно кормила его с маленькой ладошки сахаром.

– Аннет, – простонала мадам Изольда, сжав руки перед собой, точно так же, как минуту назад дочь.

Но девочка уже уцепилась за Гришкину руку, рывок – и она оказалась на крупе позади него, точно так же, как раньше, с утра – Маруська позади Шурки.

– Не беспокойтесь, мадам Изольда, – источая яд, как можно более вежливо проговорил Гришка. – Бой ни за что не обидит Анюту. Он её любит больше, чем всех нас. Анют, держись крепче!

В следующий миг конь со ржанием встал на дыбы, развернувшись на задних ногах, копыта грянули в пыль, и Бой стремительно бросился с площади вскачь под пронзительный разбойничий посвист Гришки и восторженный визг Анютки.

– Матвей! – в отчаянии бросилась к мужу Изольда. – Ну что ж ты молчишь?! Сделай что-нибудь!

– Ну а что ж я тут сделаю?! – усмехнулся Матвей Захарович, окончательно отмякая душой при виде молодечества сына. – Ты же сама его всё время защищаешь. Всё – «Ах, Грегуар», да «Ах, Грегуар!». Вот он и разбаловался. Ничего, скоро его воля закончится, – с удовольствием повторил он, имея в виду что-то известное ему одному. И повернулся к младшему сыну, который насупленно стоял в стороне. – Ну а ты чего, тихоня, мамин любимчик? Молчишь?

Жорж промолчал. Он отвернулся, сжимая кулаки и чуть ли не с ненавистью глядя вслед старшему брату, за которым только клубилась пыль, взбитая копытами Боя.

4

Последний удар колокола прокатился над берегами Бири, затих где-то в сумеречном лесу. Гришка взялся было за оконницу, но поднять её не успел – за спиной едва слышно скрипнула дверь, и мальчишка обернулся, вздрогнула, как от выстрела.

Жорж.

Жорка.

– Чего тебе надо? – грубо спросил Гришка, всё ещё держась оконницу.

– Опять к своим приятелям-холопам собрался? – с ядом спросил Жорка, прислоняясь плечом к косяку. Сюртук его перекосился, ворот рубашки встал дыбом.

– Твоё ли это дело? – хмуро бросил Гришка, отворачиваясь к окну. – И вообще, тебе спать пора, малявка.

Он с удовольствием услышал, как Жорка сзади злобно засопел. Хоть бы в драку на меня кинулся, что ли, – с весёлой злостью подумал Гришка. Ох, он и накидал бы этому французёнку… но Жорка был умнее. Или трусливее. Отлично понимал, что один на один ему старшего брата не одолеть.

– Тебя батюшка кличет, – процедил Жорка с ненавистью. – Велел позвать в курительную комнату.

И грохнул дверью так, что пыль с пола взлетела и с потолка посыпалась.

Когда Гришка обернулся, младшего братца уже не было.

И чего это отцу приспичило? – недоумевал Гришка на ходу, торопливо спускаясь по лестнице. Курительная комната с глубоким эркером была пристроена ещё лет семь назад, когда отец увлекся английскими нравами и привычками и пристрастился к курению длинной прямой трубки и сигар.

Распахнув дверь в эркер, Гришка замер на самом пороге, его обдало душистым табачным дымом, защекотало в носу и в горле.

Гость был ещё здесь. Аксаков сидел с ногами на козетке22 у отворённого по жаркой погоде окна, со вкусом покуривал толстую кубинскую сигару (отцу привозили их из Москвы, покупая там у каких-то невнятных торговцев) и поигрывал носком ботинка желтоватой кожи. Отец же расположился, вытянув ноги на середину комнаты, в вычурном чиппендейловском кресле23 красного дерева в глубине эркера и мерцал огоньком своей любимой трубки турецкого меершаума24, привезённой из Болгарии.

– Звали… батюшка? – в два приёма выговорил Гришка, усилием справляясь с першением в горле.

– Звал, звал, – отец нетерпеливо повел рукой, указывая длинным трубочным мундштуком на невысокий стул «жакоб»25 у самых своих ног – садись, мол. Гришка примостился на край стула, в душе радуясь, что не стал сегодня переодеваться в ту одежду, в которой его застали утром. Не хватало ещё выказать себя сущим невежей. Впрочем, заслуги его в том не было – мачеха распорядилась забрать эти лохмотья в стирку.

Аксаков покосился на Гришку, мерцая глазами в свете свечей, чуть качнул головой, уклоняясь от влетевшей в окно караморы26, и задорно шевельнул в усмешке губами – словно мысли Гришкины прочитал.

Гришка отвернулся – смотреть следовало на отца.

Шепелёв-старший несколько мгновений разглядывал своего первенца, словно пытаясь понять что-то, пыхнул трубкой, стряхнул с жабо невесомую частичку пепла, взял левой рукой бокал с вином, поднёс к губам, словно собираясь глотнуть, но глотать не стал.

– Вот что, Григорий, – сказал он, и Гришка невольно подобрался – полным именем отец звал его крайне редко, и, как правило, это было в очень важных случаях.

Нет, не так.

ОЧЕНЬ ВАЖНЫХ.

– Хватит тебе без дела с холопскими детьми болтаться, – сказал отец, несколько мгновений помолчав. Глотнул вина и продолжил. – Пора и за ум браться, пятнадцатый год уже пошёл.

Сердце замерло на мгновение, едва слышно ворохнулось под сюртуком, надетым к праздничному обеду – английского покроя, тёмно-бордового сукна с серебряными позументами.

22

Козетка – двухместный диван или кушетка.

23

Кресло работы Томаса Чиппендейла, английского мастера-мебельщика.

24

Меершаум – «морская пенка», пористый известняк, используемый в производстве курительных трубок.

25

Стул работы Жоржа Жакоба – мастера-мебельщика эпохи французского неоклассицизма.

26

Карамора – крупный длинноногий болотный комар.