Страница 3 из 27
Окружение Гитлера быстро поняло, что он имел в виду. 9 сентября полковник Эдуард Вагнер обсуждал будущее Польши с начальником Генерального штаба гитлеровской армии генералом Гальдером. «Намерение фюрера и Геринга, – записал Вагнер в дневнике, – заключается в том, чтобы разрушить и искоренить польскую нацию. О большем на бумаге нельзя и заикнуться».
У Британии и Франции было немного возможностей для военных действий, которые помогли бы Польше сколь-нибудь существенным образом[2]. 7 сентября французские военные соединения пересекли немецкую границу в трех пунктах близ Саарлуиса, Саарбрюккена и Цвайбрюккена. Однако никаких серьезных вооруженных столкновений не произошло. На Западном фронте было тихо. В Лондоне специально созданный Комитет сухопутных сил военного кабинета обсуждал масштабы грядущих военных действий со стороны Британии. На первой встрече 7 сентября первый лорд Адмиралтейства Черчилль предложил создать к марту 1940 г. армию из 20 дивизий. «Мы должны занять свое место в строю, – сказал он, – если хотим уберечь альянс и выиграть в войне». На следующий день в отчете Комитет сухопутных сил указал в качестве основы для британского военного планирования, что война продлится «по меньшей мере три года». Первые 20 дивизий следовало создать в течение следующих двенадцати месяцев, еще 35 – к концу 1941 г. Тем временем главный упор Британия неизбежно должна была сделать на оборону: 7 сентября вышли в море два конвоя торговых кораблей в сопровождении эсминцев: один – из устья Темзы через Ла-Манш в Атлантику, второй – в Атлантику из Ливерпуля.
В тот же день последние защитники пытались сдержать продвижение немцев близ промышленного города Лодзь на западе Польши. Их противник, боевые части СС, видели, как тем вечером в Пабьянице «поляки начали еще одну контратаку. Они наступали по телам погибших товарищей. Они не наклоняли голов, как делают люди под сильным дождем, – а большинство наступающих пехотинцев идет именно так, – но шли, высоко держа головы, словно пловцы, борющиеся с волнами. Они не дрогнули».
Не недостаток храбрости, а огромное превосходство немецкой артиллерийской мощи заставило защитников к сумеркам сдаться. Пабьянице было потеряно. Дорога на Лодзь оказалась открытой.
Те, кто возражал против эксцессов нацизма внутри Германии, были в равной степени критично настроены против нападения на Польшу, но угроза заключения в концентрационные лагеря была мощным сдерживающим фактором, ограничивающим публичную критику. До войны от тирании сбежали тысячи немцев. Когда же началась война, побег стал практически невозможен, так как границы рейха оказались закрыты, а на передвижения и коммуникации стали налагаться все более строгие ограничения. Шесть месяцев, которые прошли со времени немецкой оккупации Богемии и Моравии в марте 1939 г., позволили распространить систему гестапо на аннексированные регионы. Две некогда независимые европейские столицы, Вена и Прага, оказались под строгим немецким контролем; вся критика здесь каралась, а независимость духа подавлялась. С началом войны аресты противников режима не ослабли; записи гестапо от 9 сентября показывают, что 630 чешских политических узников были отправлены на поезде из Богемии в концентрационный лагерь Дахау, к северу от Мюнхена. Лишь немногие из них пережили тяжелые условия труда и жестокое обращение.
Теперь солдаты и гражданские лица оказались в ловушке из-за стремительного продвижения немцев в Польше. В секторе Познани оказались окруженными девятнадцать польских дивизий; в последующем сражении на реке Бзуре в плен попали 170 000 польских солдат.
В тылу продолжались зверства. В Бендзине 8 сентября несколько сотен евреев загнали в синагогу, которую затем подожгли. Двести евреев сгорели заживо. На следующий день немцы цинично обвинили в этом преступлении поляков, взяли заложников и расстреляли тридцать из них на одной из главных площадей города. 10 сентября генерал Гальдер записал в дневнике, что группа эсэсовцев заставила пятьдесят евреев работать весь день на починке моста, а затем загнала их в синагогу и расстреляла. «Теперь мы выпускаем свирепые приказы, которые я сам и составил, – записал в дневнике полковник Вагнер 11 сентября. – Нет ничего лучше смертного приговора! Никак иначе на оккупированных территориях!»
Одним из очевидцев убийств гражданских лиц был адмирал Канарис, начальник секретной службы разведки немецких вооруженных сил. 10 сентября он поехал к линии фронта, чтобы наблюдать за немецкой армией в действии. Куда бы он ни направился, везде служащие его разведки докладывали ему об «оргии резни». Польских гражданских лиц заставляли рыть братские могилы, выстраивали на их краю и скашивали пулеметным огнем. 12 сентября Канарис отправился в штабной поезд Гитлера, а затем – в Ильнау в Верхней Силезии, чтобы выразить протест. Первым он увидел генерала Вильгельма Кейтеля, начальника штаба верховного командования вооруженных сил. «Я располагаю информацией, – сказал Канарис Кейтелю, – что в Польше планируются массовые казни и что к истреблению назначены представители польского дворянства, а также епископы и священники католической церкви».
Кейтель стал убеждать Канариса оставить этот вопрос. «Если бы я был на вашем месте, – произнес он, – я бы не лез в это дело. Решение о проведении его принял сам фюрер». Кейтель добавил, что начиная с этого момента у командования каждой немецкой армии в Польше будет гражданский начальник наряду с военным. Гражданские должны были заниматься тем, что Кейтель назвал программой «расового истребления». Несколько мгновений спустя Канарис увидел Гитлера, но ничего ему не сказал. Потрясенный всем, что услышал, он вернулся в Берлин; его лояльность фюреру сильно ослабла. Бывший мэр Лейпцига и один из противников Гитлера с 1933 г., Карл Гёрделер, сказал товарищу, который также был против нацизма, что Канарис возвратился из Польши «совершенно разбитым» «бесчеловечным поведением» Германии на войне.
То, что Кейтель называл программой «расового истребления», ее разработчики именовали по-другому. 13 сентября, день спустя после визита Канариса в поезд Гитлера, айнзацгруппа III, сформированная из Бранденбургского полка дивизии СС «Мертвая голова», начала проводить «меры по дезинфекции и установлению безопасности». По ее отчетам, в их число входили аресты и расстрелы большого числа «подозрительных элементов, грабителей, евреев и поляков», многие из которых были убиты «при попытке к бегству». Всего за две недели айнзацгруппа оставила позади себя кровавый след более чем в тринадцати польских городах и селах.
Теперь бои сосредоточились вокруг Варшавы, которую яростно бомбили немецкие бомбардировщики. Один из пунктов, по которым Канарис выражал протест Кейтелю, заключался в «разорении» польской столицы. 14 сентября бомбардировка была особенно жестокой. Для 393 000 варшавских евреев, составлявших треть городского населения, то был священный и обыкновенно счастливый день – еврейский Новый год. «Как только синагоги заполнились людьми, – отметил польский очевидец в дневнике, – Налевки, еврейский квартал Варшавы, были атакованы с воздуха. Бомбардировка оказалась кровопролитной». В этот день немецкие войска вошли в южный польский город Перемышль на реке Сан, 17 000 жителей которого, одна треть населения, были евреями. Сорок три наиболее видных горожанина-еврея были тут же арестованы, жестоко избиты и застрелены. Среди них был Асшер Гиттер, сын которого, как и множество других сыновей польских евреев, эмигрировал в Соединенные Штаты, надеясь, что когда-нибудь отец к нему присоединится. В тот же день пять евреев и два поляка были расстреляны в городе Серадзе. В Ченстохове немецкая гражданская администрация приказала передать всю промышленную и торговую собственность евреев «арийцам» вне зависимости от того, бежал ее владелец из города или остался. В Пётркуве был издан декрет, запрещавший евреям находиться на улицах после пяти часов вечера; двадцатисемилетний Гетцель Френкель, возвращавшийся домой на пять минут позднее установленного времени, был застрелен за нарушение приказа.
2
У Великобритании и Франции не было желания помогать Польше: французская армия фактически бездействовала, а англичане ограничились показательными налетами на военно-морские базы Германии.