Страница 14 из 22
Мы – это Мария Андреевна, я и Марат, мальчик чуть постарше меня. Когда оладьи кончаются, он встаёт:
– Тётя Маша, я погуляю?
– Ладно.
Тётя Маша, с ума сойти!
А девчонки в классе знают про Марата, оказывается.
– Она нашла его во время эвакуации на обочине дороги.
Для кого-то всё укладывается в одну фразу, а я вижу эту дорогу, мы сами шли по ней, палящее солнце, гул фашистских бомбардировщиков… И она идёт в домашнем платье, в котором кормила нас оладьями. А на обочине сидит мальчик.
– Ты потерялся? Где твои родные?
– У меня никого нет.
– Где же твоя мама?
– Её убило бомбой вчера. А отец погиб в самом начале войны.
– Но почему ты не уходишь, вот-вот опять бомбёжка начнётся!
– Мне некуда идти.
И она взяла его с собой. Навсегда.
Марат уходит, а Мария Андреевна убирает со стола, и кладёт на скатерть настоящие книги на французском языке, не учебник, а книги!
Она была удивительным человеком. Тогда ни одному преподавателю в голову не приходило учить языку по художественной литературе, это сейчас в порядке вещей. Как интересно!
Как бы я сейчас знала французский, если бы Мария Андреевна не жила напротив библиотеки! Я зашла в неё на обратном пути, давно здесь не была, обходилась школьной и Дворцом пионеров.
На столе, как в любой библиотеке, лежала стопка книг. Их сдали только сегодня и не успели разложить по полкам.
«Два капитана». Открываю наугад, я и тогда по одному абзацу могла определить, заслуживает ли книга внимания.
– Дайте мне эту книгу, пожалуйста!
– Она не выдаётся на дом, приходи в читальный зал, и читай.
В следующее воскресенье вместо урока французского я читаю эту книгу, и в последующие тоже. Я не поднимаю глаз на Марию Андреевну, а она, аристократка до мозга костей, даже виду не подаёт! Так закончился мой французский.
17. Я расту
Когда только я успевала читать! Будто время растягивалось бесконечно, столько книг впитала в себя душа! Позади Жюль Верн, рыцарские романы, Чарская, даже Диккенс.
Какое счастье, что в России были Пушкин и Лермонтов, Гоголь, Толстой, Тургенев. Если бы нам ещё тогда, в школе, рассказали, какими они были, с кем общались, о чём думали и спорили…
Для меня они существовали каждый отдельно, сам по себе, со своей жизнью, своей Вселенной, своими героями. Иногда я встречала что-то особенно созвучное моей душе, какую-то фразу или мысль. Я открывала фотографию автора и долго смотрела ему в глаза. Как он смог? Откуда он знал всё это?
Тогда я открыла Тургенева. «Первую любовь» прочла, и без передышки перечитала второй раз. И ходила, как во сне. Потом – «Ася».
Когда же она придёт ко мне, эта необыкновенная любовь, самое главное, что есть на земле, сколько можно ждать!
Мопассана принесла Инга.
– Мама не прячет эту книгу, значит, нам её можно читать. Знаешь, как интересно! Такая необыкновенная любовь!
– Да? – Про необыкновенную любовь надо было прочесть немедленно.
– Сегодня ты почитай до пяти часов, а я завтра, мама долго читает книги, у неё совсем нет времени.
Я беру сиреневый томик, и не могу оторваться. В шесть вызываю Ингу за дверь:
– Твоя мама не искала книгу?
– Нет. Если будет искать, я прибегу. Читай, она уходит сегодня вечером.
Вечером приходит моя мама.
– Откуда у тебя Мопассан? Тебе рано читать такие вещи.
– Мама! Мопассан классик французской литературы! – привожу я фразу из аннотации, чтобы у меня не отобрали эту необыкновенную книгу.
– Хорошо, – говорит мама, – я поставлю в содержании точки карандашом, что тебе можно читать.
Надо ли говорить, что я сначала прочла залпом рассказы, где точек не было!
И опять ходила, как в тумане. Это совсем другая любовь, я не хочу такой! Кому расскажешь, с кем посоветуешься…
В конце концов, я сделала для себя утешительный вывод – это же Франция, наверно, там такая любовь. А у нас, как у Тургенева.
Мама решила учить меня музыке, жаль, душа моя была не готова. Пришла пожилая женщина, довоенная приятельница тёти Любаши, и мне устроили экзамен.
– Конечно, неважно со слухом, но будет стараться, подготовлю её к музыкальной школе через год. Приходи во Дворец пионеров во вторник и пятницу. И выучи ноты и одну гамму.
Теперь я возвращалась из школы и садилась за пианино. Упражнение для правой руки, упражнение для левой руки… Я быстро делала уроки по музыке, выучить этюд наизусть не то, что даты!
Но музыка требует от человека всю его жизнь. Сначала надо отдавать ей два часа в день, а потом – даже подумать страшно!
– Мама, ты учишь меня старыми методами! Я всё выучила, зачем часами сидеть за пианино!
– Но так вырабатывается техника!
– Ты хочешь сделать из меня музыканта? Тётя Любаша тебе ясно сказала…
– Я хочу сделать из тебя культурного человека.
– Что, каждый культурный человек должен играть на пианино?
– Представь, так всегда и было.
Я вздыхала и шла играть гаммы. Потом придумала, на пюпитр вместо нот ставилась книга, я играла гаммы или что-нибудь лёгонькое, и читала. Но скоро книга захватывала меня, и музыка умолкала. Из кухни выходила тётя Шура и разводила руками.
Я продержалась год, вернее, мама продержалась. Как жаль!
Люся пересняла для меня и фотографию пятого класса. Не верится, неужели между ними прошёл только год?
Как непохож заморыш, прижавшийся к Маргарите Николаевне, на эту девочку в белом фартуке! Может, из-за формы? Значит, мне её сшили в пятом классе.
Я не помню, откуда взялся отрез коричневой материи, может, маме дали к празднику? А может, выдали в школе, чтобы я не ходила оборванкой?
Мама повела меня к своей довоенной портнихе. Она кругленькая, настоящий колобок, с быстрыми ловкими руками.
– Какой будет фасон?
– Ну, какой фасон, это же форма, – говорит мама. Но я точно знаю, что мне нужно!
– Пожалуйста, воротник должен быть под горлышко, а то у меня косточки торчат. И здесь, на груди, можно сделать складки, чтобы я могла носить как платье, без фартучка? И юбку в складку, если хватит материи. Понимаете, я очень худая.
Мама с портнихой переглядываются.
– Откуда что берётся! – загадочно произносит мама.
А портниха преображается на глазах:
– Люблю заказчиц, которые знают, чего хотят! Знаете, есть женщины, которые складками хотят скрыть недостатки фигуры. Но вы-то сложены пропорционально, рост хороший, и осанка. Когда подрастёте, сможете носить любые фасоны, от строгих, до самых экстравагантных, я вам гарантирую. Длину делаем такую?
– Подшейте, сколько сможете, я ведь расту.
– Широкая подшивка – некрасиво, лучше оставим запас на юбке и блузке. Вот здесь распорешь и выпустишь, поняла? И на рукавах сделаем беечки, их потом распустить аккуратно, иголкой, и рукава станут длинней.
Как мама смотрела на меня!
Сказали, фотограф придёт после уроков. Что же делать? Как раз сегодня я забыла дома фартук, а пояс вообще не знаю, куда подевался… Лучше я не буду фотографироваться!
Римма возмутилась:
– Как это? Если тебе не нужны наши фотографии… Мне, например, твоя нужна.
– У меня нет фартука.
– Я дам тебе свой.
– А ты?
– Обойдусь. И давай, я переплету тебе косички.
Наверно, я не решилась попросить у мамы денег и на эту фотографию.
Римма крайняя во втором ряду сверху, в форме без фартука и без галстука, умное спокойное лицо.
У неё и сейчас такое, когда я жалуюсь ей на свою жизнь. Странно, в детстве – не жаловалась. А она сидит за столом, спокойная и внимательная, слушает и кивает сочувственно.
Я на снимке рядом. Римкин фартук мне маловат и сидит косо, светлые волосы выбиваются на висках из косичек и лежат крутыми колечками, бровки чёрные, лицо строгое и преисполненное собственного достоинства. Надо же!