Страница 3 из 21
На самом деле это был глупые дети, которые повелись на примитивные сказки про «белую Европу».
Меля ненавидела их. Ненавидела она их за то, что они давно уже изменили своей родине, называли своих соотечественников русаками и орками, любили Украину и полк «Азов», а вдохновение искали на дальнем Западе, – в Англии, США и Скандинавии.
Меля ненавидела этих парней. Они носили тяжёлые ботинки, пили пиво, резали таджиков, мерились брендовыми шмотками, спорили о каких-то непонятных гаплогруппах, генах, расах, о том, что Гитлер освобождал Россию от большевизма.
Она не понимала их. Она не знала, что такое гаплогруппы и вообще отрицала существование генов. Ей нравился Лысенко.
Она не понимала и не принимала всех этих сказок про «единую белую Европу». Микки-маусов она ненавидела. В её понимании единственное, чего заслуживали американцы и европейцы, – это была ядерная война.
Она страстно мечтала, что все европейцы с их белой расой, с их хюгге, смузи, с их Индии-роком и прочей дребеденью, – в один день погибли в страшных муках.
Чего ей хотелось взамен?
Ей хотелось, чтобы всё было как надо. Чтобы Россия разрослась и здесь установился режим подобный северокорейскому, чтобы в тюрьмах и дальше насиловали, все девушки становились либо матерями, либо монахинями, все парни – либо военными, либо трудягами.
Ей хотелось, чтобы люди вкалывали на заводах и шахтах, а каждая семья сдавала свою норму произведённого на дому пороха на нужды армии. Чтоб заключённые батрачили до остановки сердца, а руководство страны ходило в военных мундирах.
Ей хотелось, чтоб все дороги в стране были грунтовые, а люди жили в лучшем случае в коммуналках, а то – всё больше в бытовках, землянках, избушках.
Ей хотелось, чтоб в школе половину учебного времени отдавали на латынь и греческий, автомобили как последнюю роскошь передавали из поколения в поколение, самоубийство было социальной нормой, и чтоб все люди были патриотами.
Ей хотелось, чтоб жениться и выходить замуж можно было только один раз, а за добрачный секс казнили обоих.
Меля была расистка. Она часто повторяла: «На Земле должно жить не больше пятисот миллионов человек, и все они должны быть русскими, православными и советскими!».
Короче, Меля была девушка традиционная. Она готова была сдохнуть, готова была совершить революцию – ради того, чтобы всё только оставалось как есть.
Когда ультраправые всерьёз заговорили об ассоциации с Европой и стремлении заново обрести «истинно европейские консервативные ценности», – Меля потеряла к ним всякий интерес. И перешла к ультралевым.
Собственно, так Меля и оказалась в составе «Дунайского союза».
***
Хозяйство в квартире на Кадетской улице Женя и Меля наладили быстро. Уже через неделю я приходил к ним вместе смотреть кино.
Мы смотрели «Пятницу. Ночлег» и «Прикосновение».
Мы сидели в тёмной комнате на старом, ещё советском диване. Голубоватые блики резво прыгали по отполированному гэдээровскому серванту.
Была летняя ночь. С улицы в комнату просачивался дух отцветающих лип и акаций. Дул тёплыми густой ветер. Он лениво шевелил воздух, приносил тот самый запах пыльцы и мокрого от поливочных машин асфальта.
Небо висело над городом огромным аметистовым куполом.
Под ним между желтыми стенами разваливающихся хрущевок горели тут и там фонари. Их Жёлтый свет неаккуратными пятнами ложился на асфальт, запевал малахитовую листву деревьев.
Было что-то загадочное и в этом небе, и в городе, и в комнате. Всё составляло тайну.
Мы не пытались разгадать её. Просто наслаждались.
***
– Помню, был у меня знакомый, который сошёл с ума, – сказал Женя, глядя в окно, когда «Прикосновение» закончилось.
И он рассказал нам весьма занятную историю.
– Был у меня один дружок, – начал Женя. – Это было ещё в те годы, когда я учился в школе. Школа у нас была дворовая. Вокруг неё панельки белые стояли чуть ли не до неба. Высокие такие, брежневские.
Мы хорошо жили. У нас балконы были, лоджии. Мы на них чай по-марокканский пили по утрам в летние месяцы.
Рядом была река, а за ней огромный пустырь, местами поросший лесом. Вот, помню, я вставал утром, надевал рубашку поло, шорты, пил чай или кофе из Кении на балконе и смотрел на реку.
Река была широкая и красивая. Вблизи могло показаться, что она медленная и дремотная, но с вершины было видно, что на самом деле она очень быстрая: она вся блестела, били там скрытые течения, подводные ключи, воды её барашками покрывались.
И вот я смотрел на эту реку, на поросшие лесом берега. Всё было в зелени. Будто бильярдный стол передо мной. И зелень уходила до самого горизонта.
И лес был такой живой. Он был на нашей стороне реки по большей части. На другой была зелёная пустошь.
Учился тогда со мной в одном классе парень. Денис его звали. Он был очень специфическим человеком.
Родители его были люди богатые, но при этом ленивые. Отец его был бизнесмен и работать много не привык. Мать в молодости в основном тасовалась, а потом работала на какой-то формальной должности в фирме отца.
Люди это были невежественные. Книг не читали, старались следовать моде. Вершиной искусства для них был «Дом 2» и какие-то новостные сайты либеральные.
Сына они не воспитывали. Не запрещали ему ничего, не следили за ним вообще. В основном они были заняты своими делами, а Денису только на карманные расходы давали. В детстве его ещё на одно лето свозили в Кембридж в какую-то летнюю школу английского языка, но тем дело и кончилось.
Так он летом обычно отдыхал в лагерях неподалёку.
Ну, а там сами знаете как: бухлишко, сижки, девочки…
Короче, рос этот Денис как сорная трава. В детстве компьютерными играми увлекался, потом на вписочках стал зависать. Родители внимания не обращали, им всегда на такое похуй было.
Так и жили.
Дениска вырос изнеженным и ленивым подростком. Школу прогуливал, бухал, наркотой баловался, в карты любил перекинуться.
Красивый он был, этот Денис. У него и фигура была ого-го, и кожа всегда гладкая, ровная, смуглая немного, но это выглядела так, будто он только с моря вернулся. Когда он пару месяцев прозанимался как-то в зале, у него такие мышцы появились! Профиль у него был такой: нос прямой, губы тонкие, взгляд всегда самодовольный и хищный.
Со временем он набрал в весе, но и это его не испортило. У него появились такие щёки и такой милый животик, что все могли только умиляться, глядя на это. А жопа! Ну и жопа же у него была!