Страница 22 из 77
— Профессор, — прошептала Грейнджер. — Это Стелла.
Единорожка согласно фыркнула.
— Вы можете ее погладить, если хотите.
«Правда?» — чуть было не спросил он и осторожно протянул руку, касаясь атласного храпа. И самым чудесным оказалось, что единорог не отдернулась, не ударила его, не… ничего. Просто и, как ему показалось, чуть снисходительно приняла его ласку.
А Грейнджер, засиявшая почти таким же светом, видимо, решила его добить.
— Профессор, так хорошо, что вы пришли. А я все думала, как вам предложить… Вам нужна добровольно отданная кровь единорога?
Как ему удалось устоять на ногах, Северус и сам не мог сказать.
— Как вы…
— Смотрите. Секо! — девчонка смело рассекла себе руку, и он едва сдержал себя, чтобы не накричать на нее и не залечить довольно глубокий порез.
— Sanguinem salis, — она провела палочкой над ладонью, когда та наполнилась кровью, и быстро залечила ранку. — Вы тоже можете попробовать, Виктор так делал, к нему первому подошли. Только не делайте резких движений.
Она его учит?! Какой такой Виктор? Сделать так же, как она?
Единорог аккуратно облизывает ладонь Грейнджер.
Ну и… почему бы нет?
И его ладонь становится мокрой и теплой от набежавшей в нее крови. Он повторяет заклинание — неужели все так просто?!
И вот в руке заискрились белые кристаллы с алыми прожилками крови. Его крови. Единорожка явно заинтересовалась… тянется к нему, ближе… Сейчас она попробует его грешную, грязную, оскверненную суть, и все — сорвется и убежит, вон как втягивает воздух напряженными ноздрями. Нет в его темной жизни, не было и не может быть места такому светлому чуду!
Но его руки касаются бархатные губы, и… она вылизывает все, до кристаллика, словно сладкоежка мед, а потом кладет голову ему — ему! — на плечо и ласково ерошит губами волосы.
Грейнджер смеется и что-то говорит, но он не слышит, словно разом оглох. А потом с трудом сглатывает горький комок, стоящий в самом горле, и смеется. Щекотно. Ему совсем не смешно, но он смеется, потому что… так получается. Это страшно непривычно, но единственно уместно — здесь и сейчас.
А потом единорожка быстро наклоняется, протыкая рогом собственную ногу, и первое, что он хочет, чисто инстинктивно — залечить прокол. Фыркание животного слышится ему как смех, ой, нет, она уже действительно ржет — звонко, заливисто, и… призывно? Грейнджер склоняется вниз, и вот уже протягивает ему склянку… Она что, специально сюда за этим ходит?!
Он непослушными губами произносит церемонную фразу о том, что в долгу у единорога по имени Стелла и мисс Гермионы Грейнджер — о да, этот день и этот долг он не забудет никогда. Голова идет кругом.
А призыв не остался без внимания — вокруг них уже целое стадо, пять, восемь… Он наклоняется посмотреть на ранку, но Стелла уже отходит в сторону, уступая место другим.
— Вам тоже кровушки? — смеется он. — Мне не жалко… Секо!
И получает то, о чем и не думал. Кровь за кровь… Мера за меру. Вот она, справедливость. В одном отдельно взятом стаде. Для него, Северуса Снейпа. Потому что у них это правильно. «Останусь тут жить», — мелькает в голове несуразица. Его качает — то ли от потери крови, то ли от нежданного счастья и совершенно диких, запретных эмоций, на которые он никогда не имел права. Или… просто не решался? А Грейнджер и Поттер, Северус даже не понял, как тот очутился рядом, держат его под руки.
«Словно престарелого дядюшку», — думает он, стряхивая с себя их руки и… падает сперва на колено, а потом валится навзничь: чернота внутри скручивается адским жгутом и кажется, посечет сейчас все, что у него внутри. Вот и все. И… все равно это того стоило.
Сознание уплывает, но вот его касается теплый бок — с одной стороны и с другой, единороги устраиваются рядом, словно… хотят поддержать?
— Выпейте, профессор, — ему в лицо тыкается склянка с…
— Молоко, — поясняет Грейнджер. — Она сама дала, я… я не умею, — голос у девчонки срывается, но она заканчивает почти приказным тоном. — Пейте, пожалуйста.
И он понимает, что иначе нельзя. И делает глоток. А больше там и нет.
И окончательно теряет лицо — его хватает только на то, чтобы спрятать его, спрятать текущие по нему слезы в серебряной гриве… И слышит одобрительное — или ободряющее? — фыркание.
Когда он встал, то не увидел никого, кроме единорогов.
«Удивительная тактичность», — подумал он и снова ощутил то, о чем позабыл давно, еще в отрочестве — благодарность. Настоящую — глубокую и искреннюю.
Единороги уходят, а он вызывает Темпус, понимая, что времени прошло всего ничего — еще даже не полдень. Ощущения не идут ни в какое сравнение с тем, что он испытал, когда Дамблдор снимал с него обеты.
Что снятые обеты — чужие оковы, чужие слова.
Свои куда прочней. Он сам надел на себя эти кандалы — потому что только их и был достоин. И не имел права жить и дышать, его заставили. Обеты Альбуса в том числе — наконец он смог это оценить совершенно иначе. А теперь ему подарили жизнь… несмотря ни на что. Вот так просто. И ничего не требуя взамен. Подумаешь, немного крови. Разве это цена? Может, это и есть настоящее волшебство?
========== Часть 12. Неудобства новой жизни ==========
Комментарий к Часть 12. Неудобства новой жизни
Благодарю всех, особенно Алисию Н за ПБ.
На неделе писать получится снова меньше…
Питер Петтигрю, добежав до известной только ему скромной комнатенки, видимо, бывшей кладовки, торопливо достал фляжку с Оборотным и налил зелье в припрятанную здесь запасную пробку. Сейчас он перекинется обратно в крысу, а потом изменит облик, как надо. Все же было невероятно полезно, хоть и опасно — пролезть в лабораторию Снейпа и перелистать его выкладки. То, что он нашел про Оборотное зелье и его возможное действие на животных, оказалось бесценным. Он теперь мог не только ухаживать за Лордом, но и лично следить за тем, что происходит в школе — единожды принятая «Оборотка» держалась около двух суток, при условии, что он принимал ее в аниформе, конечно. А уж за это время можно было успеть многое.
Он вернулся в семью Уизли — это было идеальное место, знакомое, можно сказать, родное — он нуждался хотя бы в такой определенности. Раздолбай Рональд, увидев его, радостно заверещал, что ему вместо Пожирателя наконец-то достался настоящий питомец, сцапал его и понес в дом. Кормить. Питер не возражал, хотя и напрягся на случай, если что-то пойдет не так.
Но все было, как он и думал: ни замотанная Молли, ни ее супруг, ни старшие дети не подумали проверить на анимагию черно-белого зверька, столь непохожего на предыдущего старого и облезлого крысюка классической дикой буровато-серой окраски. Кажется, опасаться тут стоило только почтовых сов. Правда, когда Питер увидел Сычика, то долго смеялся, мысленно, конечно. Он и сам мог бы такого сожрать, будь тот чуть менее подвижным.
Питер давно не разделял разум и инстинкты своего животного, он был умен, очень умен, но с изъяном, а потому никак не мог решиться оставить Барти Крауча без присмотра. Это ведь он его нашел, освободил и притащил в Литтл-Хэнглтон, потому что ему был необходим помощник, и прежде всего зельевар! К Снейпу соваться — проще самому наесться яду, а потому он долго ходил по домам бывших сторонников Лорда, наблюдал, подслушивал, искал и нашел. Вот только с головой у молодого Крауча было не то чтоб нормально, а иногда и вообще полный швах. Иначе какого драного фестрала он напал на Малфоеныша?
Питер надеялся, что его появление немного отрезвит того, но… получилось, что получилось. И теперь он зализывал рану от острых зубов хорька, проклиная того, всех Малфоев разом, Барти, Поттера и собственную глупость. И решал, стоит ли ему возвращаться обратно к Уизли или все же больше не рисковать — уж очень ему не понравилось. Ему все еще не хотелось оставлять дела Барти на самотёк, точнее, на него самого, но… своя шкура дороже, в любом виде. В конце концов, обернуться и проникнуть в школу он может всякий раз, как понадобится, и совершенно не обязательно для этого сидеть в чужом кармане. Но как удобно-то было… Эх.