Троллья поганка

Пахло это все умопомрачительно. Так что я передумала обижаться. Даже проигнорировала приглашение в стиле чудовища:

– Иди лопай, пигалица. Может, хоть после нормальной еды быстрее шагать станешь, а то я себя проводником улитки чувствую.

Просто… есть очень хотелось. И домой. А значит, шагать и правда надо быстрее.

Вот только сразу после обеда на меня навалилась такая усталость! Я решила на полминутки закрыть глаза, а когда открыла их снова – оказалось, что лежу рядом с костром, под головой у меня какая-то чистая скомканная тряпка вроде накидки, а сверху я накрыта нашим спальным мешком.

И только я привстала и огляделась, чтобы поблагодарить чудовище за заботу, как он снова все испортил:

– О, проснулась, немощь бледная? Ночью не выспалась? Давай, поднимай свою тощую задницу и пошли уже… Я даже посуду помыл, пока ты дрыхла как сурок.

Вот и как ему спасибо после такого говорить?!

Я встала, отряхнулась и пошла к тропинке, а потом по ней пошагала. Прямо и прямо… Молча. И хам зеленый за мной следом шагал тоже молча.

Пока я не задумалась, а он в мою спину чуть не врезался.

Смотреть надо, куда идешь, а не по сторонам головой крутить!

– Думает она! – разбрюжался он в ответ на мои слова. – Думать вечером будешь, перед сном. А пока давай ноги переставляй. Мы на таких скоростях до гор только к зиме доберемся!

– А ты куда-то торопишься? – огрызнулась я. – Тебя без шкуры редкого зверя все равно дома не ждут.

– За шкурой я и без тебя сходить смогу, – пробурчало чудовище. – Седьмица туда, седьмица обратно. И горы повидал, и шкуру добыл.

– Ну и…

Вот слов приличных нет, чтобы этому хаму объяснить, кто он есть на самом деле. Можно подумать, я специально медленно иду! Да я… Я вообще ходить не привыкла! У меня ноги уже ноют так, что плакать хочется. А я все равно иду же!.. Потому что надо. Потому что там мой народ!.. И… мой дом. Моя семья. Сестры. Жены отца. Тха-арис.

– Ладно, давай тут привал сделаем. Место удобное. До следующего еще час плестись, – страшилище внезапно решило проявить доброту, но я, упрямо шмыгнув носом и гордо задрав вверх подбородок, даже не стала поворачиваться, чтобы посмотреть на предложенное для привала место. До заката еще часа два точно. Вместо болота и зыбкой почвы уже какое-то время вокруг высокие ели, прямо как дома. И успокаивающий запах хвои.

Нельзя себя жалеть и сдаваться, если впереди есть цель. Надо двигаться вперед, пока есть силы. А силы у меня пока еще были, если не расслабляться и не отвлекаться на грустные мысли. У меня же есть хорошие, оптимистичные, мотивирующие… Есть же?! Например… Вот обернусь драконом и оболью это чудовище, чтобы научился себя вести и руки перестал распускать!

– Отпусти! Отпусти меня немедленно! Отпусти, я сказала!

– Сказала она… И так тащимся еле-еле, так она еще хромать вздумала! Ногу натерла, что ли? Виси и помалкивай, немощь непутевая. На бегу пререкаться трудно…

Синдр:

Не выдержал я, нервы сдали. Схватил эту дурынду упертую в охапку и, вместо того чтобы на присмотренную мною полянку закинуть, пробежал с нею до другой, тоже подходящей. Немощь до нее как раз за часик бы дохромала, а завтра бы вообще идти не смогла.

Сегодня мы прошли примерно в два раза больше, чем вчера. Точно-то никак в лесу не поймешь – тропа и тропа, бредем и бредем. Так что только на свое ощущение времени рассчитывать приходится. Ну и пытаться как-то это ощущение с наглазковым измерителем расстояния соединять. Вот на глазок выходило, что хорошо так прошагали, для чахлы. И если в таком темпе идти будем, то еще через три дня – Фрайдер.

И там я ужом извернусь, а добуду лошадь. Хоть одну – для поганки. Потому что иначе я к концу нашего путешествия озверею, даже на болотной жиже гадать не надо! Сам чувствую, как зверею.

– С чего ты решил, что можешь так со мной обращаться?! Кто тебе позволил?!..

– Сиди уже… Никто не позволил! Давай ногу твою посмотрим, – пробурчал я, отмахиваясь от возмущенной малолетки.

Вот понаблюдал я за ней внимательно, и меня как обухом по голове. Девчонка она еще совсем. Избалованная кем-то девчонка. Может, совсем мелкая, я в людях не очень разбираюсь. Правда, она что-то там про детей гор и неба говорила, но, может, это такой вид людей? Типа как гномы, только тощие и бледные? Очень тощие…

Ножка у поганки была маленькая, целиком в мою ладонь помещалась. Я сапожок с нее стянул и от души помянул всю троллеву родню по матери до пятого колена.

То ли надела изначально утром криво, то ли пока шла – нога вспотела и вывернулась. Но стерла она себе кожу на трех пальцах чуть ли не до мяса. А все туда же…

Первым делом развел костер, сбегал с котелком за водой, потом пошел нужные цветы искать и с лешими пререкаться. Один, старенький, сжалился, притащил из своих запасов ромашку с календулой. Так что запихнул я поганку больной ногой в миску с отваром, строго-настрого велев сидеть как прибитая, а сам пошел подорожник искать и яйцо сырое.

Вернулся – сидит. Лицо недовольное, словно не она себе сама все до мяса стерла, а неведома кикимора. Вынул, вытер, подорожник приложил, травинкой обмотал, из собранных яиц и остатков мяса тетерева мешанину яичную сварганил, пленку из-под яичной скорлупы на стертое место поганке приклеил, а засохший подорожник выбросил… Уф!

С братьями-сестрами младшими никогда столько не возился! А тут прямо нянька. Непонятно только, за что мне это счастье на голову свалилось. Вот чего меня на тех квакш смотреть понесло? Нашел бы ее кто-то другой…

И тут чахла эта таким странным, хрипловатым голоском выдала:

– Спасибо. Только ты молчи и не говори ничего. Ты такой милый, когда молчишь и обо мне заботишься.

Я чуть не подавился! Закашлялся… Но говорить ничего не стал – не мог потому что. Вот сидел такой у ее ног, любовался на тот беспредел, что она за один день пути устроила, обдумывал, надо ли на ночь чем-то заматывать или так сойдет… и надо же! Милый… когда молчу. Вот хорошо не умер, пока кашлял!

Ну а потом побрел дальше «ухаживать», потому что это хромое же еще и кормить надо! Правда, ела она как птенчик, по сравнению со мной, так что кормить в первую очередь надо было меня.

Вот я и отправился добывать нам пищу. И только уже возвращаясь обратно, с заячьей тушкой в руках, осознал, что улыбаюсь. Забавная она. Страшненькая, бледненькая, но забавная. И гонор этот ее меня уже не раздражает, а веселит. И вообще… привык я к ней за сутки.

А когда она в спальном мешке ко мне прижалась и опять что-то про «милого и совсем не страшного» мне прямо в грудь щекотно так профырчала, я совсем растаял. Погладил поганку по ее пушистым волосам и от щедроты души даже имя ее вспомнил:

– Спи… Каарис.

***

Утром нога у чахлы выглядела гораздо лучше, чем вчера, но все равно надевать на нее сапог я бы не рискнул. Снова все сотрет, или просто болеть будет. Кожа у этой пигалицы нежная больно. Не знаю даже, как такое в горах могло вырасти! И ручки нежные, и вся она хрупкая. Каждый раз, когда ветер чуть сильнее делается, я нервничать начинаю, что ее унесет. И ведь нет чтобы радоваться!..

Может, ее к нам тоже ветром принесло? Иначе ж непонятно, как она до нас добралась. Босиком. Ничего себе не стерев при этом.

Но только я приготовился устроить поганке допрос, как она опять меня огорошила. Я ж ее вчера, считай, в младшие сестры записал, а она вдруг ногой своей у меня перед носом так крутанула… и большим пальцем мне от плеча и по груди провела, нежно так, щекотно… совсем не по-сестрински оно вышло! А я еще про поцелуй внезапно вспомнил зачем-то. Ну и в лицо этой бледной немощи посмотрел, и прям внутри все полыхнуло!

Взгляд у нее такой был, что сразу все глупости про маленькую сестренку ветром выдуло. Нет, сестренки так уверенно-оценивающе не смотрят! Да так не каждая орчанка-то поглядеть умудрится. Ух, у меня сердце сжалось и потом застучало, словно не на поганку мелкую смотрю, а на Келду, например. Хорошо, что уже утро и нам дальше идти надо. Потому как, если б сейчас вот с таким настроем да вдвоем в спальный мешок, я б не выдержал!