Смерть Красной Шапочки

Пока велись бои в Александрии, в Каире и у пирамид, Бертье исследовал местность, общался с местными факирами и прочими шарлатанами, но так нигде и не нашёл следов графа Калиостро. Если в Риме он хотя бы оставил намёк на то, что жив, то в Египте не было даже и малейшего намёка на его присутствие здесь, хоть недолгое.

Генерал Бонапарт меж тем перешёл Суэцкий перешеек и двинулся в Сирию, оставив в Каире губернатором генерала Клебера. Бертье последовал за Бонапартом в надежде отыскать Калиостро в Сирии, о которой он так любил рассказывать в былые времена. Но увы – ни Яффа, ни Акр не дали желанных результатов. «Как загадочно всё, как странно!», думал Бертье, «неужели магистр решил остаться в Европе, а не удалиться к истокам своих знаний и могущества? Теперь бы только выбраться из этого адова пекла, а там уж наверняка удача улыбнётся мне. Если от жары не помру».

Жара стояла действительно жуткая – изнывающая, измотанная, проклинающая всё на свете французская армия потерпела поражение в Сирии и развернулась, чтобы двигаться обратно в Египет. Добравшись до Каира, ей предстояло принять бой и наголову разгромить пятнадцатитысячную оттоманскую армию, высадившуюся на египетском побережье по наущению англичан. И в это время из Европы пришло известие – Англия уговорила выступить Россию и Австрию, а вместе с ними и Неаполь, против Франции. Русские, словно снежная лавина, смели все успехи Бонапарта в Италии и на Средиземноморье – генералиссимус граф Суворов явился в Альпах, а адмирал Ушаков захватил Корфу и движется к Риму!

«Негодяи! Мерзавцы! Италия потеряна! Все плоды моих побед потеряны! Мне нужно ехать!», с этими словами взбешённый генерал Бонапарт принял решение срочно покинуть Египет и немедля навести порядок хотя бы в Париже. Прогнившая насквозь Директория давно уже похоронила его в африканских песках – следовало преподать ей хороший урок и показать, кто во Франции главный.

Оставив генерала Клебера в Каире своим наместником, он тайно отплыл в Тулон с самыми приближёнными генералами и офицерами, в числе коих оказался и генерал Бертье. Впереди было время великих свершений – разгон Директории и свержение могущественного Барраса, а следом установление режима консулата во Франции, оказавшейся теперь уже вполне официально во власти Наполеона Бонапарта. За этим последовал период великих войн, коим суждено было развернуться и среди лесов сонного княжества Глаубсберг, принеся туда смерть и горе.

VI

Карл фон Гётльшильцер с Франческой добрались до Глаубсберга в мае. Гизелла доводилась ему родной тёткой – мать Карла была её старшей сестрой. И теперь он, разумеется, рассчитывал, что тётушка примет его в свои объятья, хотя видела всего трижды в жизни – на его крестинах, на конфирмации и перед своим отъездом в Глаубсберг. Он запомнил её задорной, цветущей, девятнадцатилетней богиней – теперь его ждало совершенно иное зрелище. Отрешённая от мира, затянутая во всё чёрное, словно августинский монах, с печатью вечной скорби на лице, такой Гизелла встретила Карла и его невесту у себя в загородном поместье.

Поначалу они, разумеется, направились в столицу, где в доме канцлера им любезно объяснили, что мадам теперь вдова по причине безвременной кончины господина канцлера и предпочитает жить вместе с дочерью вдали от светского шума, за городом. Узнав, кем доводится Карл безутешной вдове, ему с радостью указали, в каком направлении двигаться. Молодая пара, не мешкая ни минуты, отправилась туда, и вот уже Карл пристально изучаем собственной тёткой в лорнет.

– Боже мой, – проговорила Гизелла глухим, будто загробным голосом, – от прежнего Карла, моего маленького ангелочка, не осталось и следа. Однако выражение глаз не изменилось – я ни за что бы не поверила вам, молодой человек, что вы мой племянник, не взирая даже на родовой перстень, что красуется у вас на мизинце, и те подробности из истории нашего семейства, что вы можете поведать. Перстень можно снять с убитого или украсть, подробности подслушать или выведать, но выражение глаз… нет, его не подменить ничем. Идите же сюда, родной мой, и дайте мне обнять вас.

С этого дня Карл с Франческой поселились в загородном поместье вдовы канцлера. Гизелла ни минуты не возражала, чтобы кроме племянника с ними поселилась и его невеста, бедная итальянская девушка. К тому времени Франческа уже научилась разбирать и говорить по-немецки – Карл на протяжении всего пути старался обучать её, и теперь она была благодарна ему – в Глаубсберге по-итальянски не говорил никто, здесь, как и во всей Европе, царил Его Величество французский язык! Порой он даже затмевал собою родной язык жителей маленького княжества. Но что говорить о такой крохе, как Глаубсберг – венский, санкт-петербургский и потсдамский дворы тоже предпочитали язык тех, кто кованым сапогом уже несколько лет шагал по Европе.

Франческа была принята в доме Гизеллы с радушием и быстро подружилась с Анной, которой в ту пору уже исполнилось девятнадцать. Теперь они вчетвером вели затворнический образ жизни, тем более, что Карлу пока было лучше не показываться – его ведь могли счесть в Австрии за дезертира, а от двора до двора, пусть и вовсе захудалого, как известно, рукой подать. Когда Гизелла узнала всю историю бегства Карла и его знакомства с Франческой, она даже прослезилась и молвила: «Живите здесь хоть всю жизнь, мне ль не понять, как тяжело быть счастливым вместе с по-настоящему любимым человеком?». Она говорила истину, ведь её собственная любовь была обречена на провал и крушение, и даже, несмотря на то, что от неё остался прекрасный дар – Анна – Гизелла всё равно считала себя глубоко несчастной, ибо лишена была возможности видеть и чувствовать любимого человека, коим по-прежнему оставался барон Фридрих фон Глокнер.

Гизелла полагала, что, ежели ей не улыбнулась удача в любви, то пускай хоть её племяннику повезёт с той, которую он спас от насильников с грязной римской улочки. Однако их безмятежному существованию не суждено было продлиться долго, и причиной тому стало не вторжение армии Наполеона, не колдовство Гертруды, о которой тогда ещё никто и ведать не ведал, и не тайные австрийские шпионы, присланные разыскать дезертира Карла – виной всему стали вновь человеческие сердца.

Карл и Франческа готовились к скорой свадьбе – они хотели справить её сразу после праздника Рождества Христова. Обвенчаться они решили без помпезности и толпы приглашённых гостей, просто поехать в церковь и освятить свой союз перед Господом. Но месяца за два до уже начавшегося готовиться события, которое намечалось отпраздновать в самом узком кругу, произошло нечто, что никто из участников этой истории сам не был в состоянии объяснить. Никто уже даже и не помнил, что приключилось – то ли кто-то как-то по особенному бросил взгляд, то ли искра Божья высеклась неожиданно, но невестой Карла вместо Франчески в считанные дни стала Анна. Да, да, та самая Анна, его собственная кузина, что рождена была от грешной связи барона Фридриха и Гизеллы.

Вы, разумеется, скажете, что такого не бывает, что даже если мужчина и изменяет своей невесте прямо перед свадьбой, то делает это так, чтобы она об этом ничего не знала. Таковое действие само по себе осудительно и порочно, однако многие не находят в нём ничего порочного, ибо считают, что до свадьбы мужчина волен делать то, что ему заблагорассудится, а вот после – извольте блюсти таинство брака. Мнений множество, а вот итог всё равно один – ничего тайного никогда не остаётся в тайне навечно и когда-нибудь, да и вылезет на свет Божий. Вопрос только во времени – как скоро сие прискорбное для хранящего секрет обстоятельство откроется. Кому-то удаётся оберегать свои тайны на протяжении всей жизни и поведать о них лишь на смертном одре, кто-то хранит их до поры до времени, а потом, разрушаемый изнутри вопиющим гласом совести, сам открывает всё. А кому-то не везёт более всего – его застают с поличным.