Искупление пороком

– И снова ты здесь, – сказала бабушка Марселла, приближаясь к Великому Древу. Я провела здесь много часов, и это, очевидно, встревожило старушку.

Здесь, в Раю, она, хоть и сохранив облик пожилой женщины, была живее и энергичнее, чем в те годы, что я знала её при жизни. А ещё здесь она была счастливее. Старушка нашла меня там же, где находила уже бессчётное число раз. Она села рядом, привалившись спиной к огромному стволу Великого Древа, и с минуту молча наблюдала за мерным течением вод Священной Реки.

– Ты снова думаешь о нём? – спросила бабушка Марселла.

Я кивнула в ответ, но не нашла в себе сил произнести это вслух. Даже сейчас я не могла признаться себе в том, что совершила ошибку. Да и ошибка ли это была? Любой здравомыслящий человек скажет мне, что я была права, когда отвергла предложение Дьявола. Но вправе ли я была разбивать ему сердце?

Он был моим самым преданным другом. Преданным… Мне всегда казалось странным это слово. Как будто тот, кто преданно относится к другому, самим этим словом обрекает себя на то, чтобы быть преданным. Почему эти два столь разных по значению слова столь близки в написании? Не в этом ли вселенский закон? Если желаешь отдать кому-то своё сердце, будь готов, что рано или поздно его разобьют. Преданный человек неминуемо окажется предан.

– Ты в Раю, золотушечка, – нежно взяв меня за руку, сказала старушка. Её прикосновение казалось тёплым и мягким, но всё же не таким, каким было при жизни. – Неужели ты хочешь посвятить всю вечность, отведённую твоей душе, помыслам о том несчастном дне? Не пора ли отпустить эти воспоминания?

– Он всего лишь хотел спасти меня, бабушка, – едва слышно прошептала я. Эти слова, произнесённые далеко не впервые, показались мне теперь какими-то абсурдными, и я нервно засмеялась. – Он ведь много раз мог заполучить мою душу, но не сделал этого. Даже не попытался. Он лишь хотел спасти меня от смерти.

Я вдруг почувствовала, что вот-вот заплачу, и замолчала. Когда мы плачем при жизни, то чувствуем боль внутри себя и слёзы на щеках. Но знает ли кто-нибудь о том, как плачет душа, давно покинувшая тело? Когда ты мёртв, слёзы физически не существуют, но это не мешает им обжигать душу, оставляя на ней глубокие шрамы, подобные рытвинам на сухой земле. Слезам не место в Раю, и всё же мне хотелось плакать.

Видя эту боль, старушка придвинулась ближе и крепко обняла меня. По-матерински прижав мою голову к своему плечу, она снова заговорила:

– Но ведь он – тот, кого Бог наш проклял и отправил коротать вечность в Аду. Он греховен, а ты чиста. Ты сделала правильный выбор, отдав свою душу Господу.

– Наверное, – тихо ответила я, снова выпрямившись и посмотрев в лицо старушке. – Но отчего-то мне всё время кажется, что я должна была поступить иначе. Пойми, он так одинок и так несчастен. Он открыл мне душу в надежде на доброту, а я вместо этого покинула его. Всё равно что предала. Я бросила его тогда, когда должна была поддержать. Он столько сделал для меня при жизни, и я чувствую, что поступила ужасно неблагодарно по отношению к нему.

– Только ли это вы чувствуете?

Голос, внезапно донёсшийся из-за Древа, напугал меня, так как я не предполагала, что рядом может находиться кто-то ещё. Спустя мгновение из-за огромного ствола Великого Древа вышел ангел. Я удивилась и смутилась его появлению. Смутилась я, потому что разговор наш был слишком личным и слишком опасным для земель Рая. Удивилась же я не собственно появлению ангела. Как я уже говорила, таковые в этих краях бывали ежедневно. Меня удивило то, что это был не просто ангел. Высокий, выше, чем самый большой человек, и статный, он поражал воображение красотой своего лика. За спиной у него были четыре белых расправленных крыла, по два с каждой стороны. Свободные одежды его сияли божественной белизной, а на золотом поясе висел тяжёлый меч с рукоятью из изумруда. Я знала, стоит этому мечу оказаться в руке своего владельца, как он тут же вспыхнет божественным пламенем. Ибо меч этот был пламенеющим, а ангел, владевший им, являлся Херувимом.

Он остановился в шаге от нас и выжидающе наклонил голову. Увидев его, мы замерли, так как впервые в жизни узрели столь приближенное к Богу создание. Старожилы Рая рассказывали, что Херувимы – самая малочисленная каста ангелов, но зато самая близкая к Богу.

– Прошу прощения за то, что напугал вас, – после непродолжительного молчания сказал Херувим.

Чтобы не столь сильно поражать нас своим величием, ангел собрал крылья и мягко присел на траву перед нами.

– Я невольно подслушал вашу беседу, – снова заговорил он. – Вы разговаривали о Самаэле, не правда ли?

– Да, – с некоторой тревогой ответила я и смутилась ещё сильнее, так как ни в коем случае не желала обсуждать свою странную связь с Дьяволом ни с кем, кроме бабушки Марселлы.

Херувим же, казалось, испытывал немалый интерес к этой теме. Я не знала, выискивал ли он грешников в Раю или пытался собрать новые сведенья для извечной борьбы света и тьмы, но я прекрасно видела то, что он не отпустит нас, пока не выведает всё, что ему нужно.

– Вы были знакомы? – осведомился Херувим, обращаясь преимущественно ко мне, так как из подслушанной беседы уже успел понять, что бабушка Марселла не имела знакомства с интересующим его объектом.

– Он был моим единственным другом!

Резкость моего ответа удивила не только ангела, но и меня саму. Скопившаяся за долгое время обида на саму себя возжелала выплеснуться наружу, но я, понимая, что время для этого было самое неподходящее, постаралась успокоиться. Я не верила в то, что Херувим мог желать добра Самаэлю, и не хотела своими необдуманными словами причинить ему ещё большие страдания. Поэтому я постаралась взять себя в руки и отвечать сдержаннее на вопросы божественного создания.

– Вы скучаете по нему? – спросил ангел.

Его слова прозвучали так мягко, что на секунду мне показалось, будто бы он и сам скорбит о Самаэле. Это открытие глубоко поразило меня, и я, до конца не осознавая этого, вдруг смягчилась.

– Мне жаль, что я причинила ему боль, – честно ответила я.

– Вы причинили? – услышав мои слова, Херувим очень удивился. Он наклонился вперед и попросил: – Расскажите мне.

– Я не могу… – ища поддержки и совета, я тревожно посмотрела на бабушку Марселлу, но лицо её не выражало ничего, кроме искреннего благоговения перед ангелом. Она была впечатлена его величием и вряд ли бы посоветовала мне что-нибудь иное, кроме как довериться ему.

Я устало вздохнула и вновь обратила взгляд к божественному посланцу. Быть может, и правда, стоит рассказать всё Херувиму, исповедовать свою душу, и пусть он решит, какое наказание ко мне применить. Вряд ли он сможет придумать что-нибудь хуже той бесконечной пытки самоистязания, которой я ежечасно изматывала сама себя.

– Всё довольно сложно, – сказала я. – Просто… Ох, как же это трудно! Просто он совсем не такой, каким его все считают. Он – лучше. Он – чище. Самаэль – не зло во плоти, просто он запутался. Потерялся. И мне кажется, что я могла бы помочь ему, но я…

– Но вы здесь, – закончил за меня Херувим.

– Но я здесь, – подтвердила я. – Я не пошла за ним, когда он звал, когда он нуждался во мне. Я предала его дружбу и причинила боль, которой он не заслуживал.

– Не говорите так.

В словах Херувима я вновь ощутила искреннюю скорбь. Он словно бы и сам страдал от моей боли. Хотя, возможно, боль у него была другой, но почему-то в это мгновение мне показалось, что чувства наши схожи. Я очень ясно ощутила то, что зря боялась его и что он не желает и не может желать зла ни мне, ни Самаэлю.

Несколько мгновений Херувим молчал, опустив взгляд на траву и углубившись в себя. Когда же он вновь заговорил, лицо его словно бы засияло и стало ещё красивее, если то было возможно.

– Позвольте мне проводить вас в одно место? – спросил он и, очевидно, боясь того, что я испугаюсь или не соглашусь, добавил: – Не бойтесь, там, куда я хочу вас отвести, нет ничего страшного. Вас ждут, и, я уверен, что там вы сможете обрести покой, коего не могли достигнуть прежде.