Страница 16 из 17
Чем дальше я уходила в земли Чистилища, тем тяжелее мне было идти. Воздух здесь был будто бы плотнее. Меня тянуло к земле, словно бы кто-то повесил мне на плечи тяжёлые гири. Я отгоняла от себя дурные мысли, понимая, что тяжесть эта иллюзорна и что лишь мои собственные сомнения и страхи не дают мне двигаться свободно. Вот только отбросить страхи в сторону было так тяжело. Словно надоедливые насекомые, они облепляли душу, поглощали мысли, и я, сама того не замечая, переставала смотреть по сторонам, углублялась в себя, превращаясь в одну из тех заблудших душ, что населяли Чистилище.
Надо заметить, что чем дальше я удалялась от Рая, тем более измученные и истощённые души попадались мне на пути. Некоторые из них уже не могли передвигаться стоя, но, влекомые неведомой силой, заставляющей их двигаться, они ползли в направлении, известном лишь им самим.
Именно среди подобных душ я встретила отца Клеменса. Не знаю, была ли наша встреча случайностью, или это Бог послал мне на пути эту душу, но знаю точно, что именно эта встреча помогла мне на какое-то время выбраться из кокона страхов.
Я шла вдоль русла реки, но уже почти не следила за дорогой. Сомнения в выбранном пути, сожаления, разочарование и страх Ада одолели меня. Я шла вперёд, но уже не столько ради цели, сколько ради самого движения. Моя душа слилась с медленным ритмом Чистилища. Движение – вот всё, что занимало меня в тот момент, когда я почувствовала странное прикосновение. Что-то более твёрдое и телесное, чем я, резко коснулось моей щиколотки. Я тревожно замерла и впервые за долгое время огляделась по сторонам. Уже довольно долго я не следила за дорогой и поэтому сильно отдалилась от Реки. Она ещё виднелась, но очень скоро я могла совсем потерять её из виду. Вокруг меня простиралась всё та же мертвая долина Чистилища. В этих землях уже совсем не было растений – лишь пепел и пыль. Я обратила взор вниз и, наконец, заметила то, что заставило меня остановиться. Передо мной лежал человек.
Истощённый, пожелтевший, более подобный мумии, чем человеку, он тянул руку в сторону вод Священной Реки. Он стремился к воде, но ему не хватало сил ни для того, чтобы подняться на ноги, ни чтобы доползти до целительной жидкости. Я не сразу узнала в этой душе отца Клеменса, лишь когда блуждающий взгляд его безумных глаз остановился на мне, я поняла, что это он. Я не узнала его, скорее, просто почувствовала это. При жизни я ненавидела и презирала этого человека, но долгие годы, проведённые в Раю, стерли из памяти почти все плохие воспоминания о нём. Теперь же, увидев его перед собой в таком ужасном, погибающем состоянии, я вдруг поняла, что не испытываю к нему ни ненависти, ни отвращения, ни презрения. Даже обиды на него и той у меня нет. При жизни он двигался своим путём, а я своим. Он не мог знать того, что знала я тогда, и уж тем более не мог знать того, что оказалось мне открыто теперь. Мне было искренне жаль его. Я сожалела об участи, которую он сам избрал для себя, и вдруг остро осознала то, что и сама, подобно отцу Клеменсу и многим другим обитавшим здесь душам, поддалась пагубному влиянию этого места и позволила себе подобное же самоистязание. Я даже не заметила того, как потеряла цель пути. Даже зная о природе Чистилища, я всё равно поддалась общей атмосфере страдания.
Я вновь обратила взор к отцу Клеменсу. Не видя ни меня, ни окружение, он страстно тянул руку в сторону Реки. Глядя на него, я подумала, что, быть может, святые воды её способны облегчать страдания заблудших душ. До Реки было не близко, но в моменты, когда кокон сомнений не сковывает движения, передвигаться в Чистилище возможно очень быстро. Я добежала до воды в считанные секунды. Удивительно, но даже берега здесь не были увлажнены. Словно живительная вода совершенно не могла проникнуть в эту безжизненную почву. Прикосновение к воде придало мне сил. Я умыла лицо, сделала глоток святой воды и, наконец, окончательно выбросила из головы все тревожные мысли. Мне стало значительно легче. Потом я набрала в ладони немного воды и, вернувшись к отцу Клеменсу, дала ему испить живительной влаги. Душа старого священника жадно припала к моим ладоням. Одного глотка воды хватило ему для того, чтобы вернуть силы. Вскоре он смог подняться на четвереньки. Старый священник стоял передо мной на коленях, опираясь на мою руку. Он смотрел мне в лицо, но я не была уверена в том, узнал ли он меня. Лицо его не отражало ни удивления, ни благодарности, ни страдания. Оно было пустым и отрешённым. Возможно, я казалась его потерянному, умирающему сознанию лишь видением, лишь миражом.
Я помогла ему перебраться поближе к Реке, и он с жадностью припал к священной воде. Казалось, он вовек не сможет утолить свою жажду. Я ждала молча. Когда же он, наконец, оторвался от воды, я опустилась на колени рядом с ним.
– Отец Клеменс, – тихо позвала я.
Мой голос эхом разнёсся по этим пустынным землям, и душа мученика вздрогнула, услышав его.
– Узнаете ли вы меня, отец Клеменс? – спросила я, стараясь говорить как можно медленнее, чтобы слова эти смогли дойти до его истерзанного сознания.
Он немного испуганно уставился на меня, но ничего не ответил. Я осторожно прикоснулась к его руке. Структура его души, обусловленная этим печальным местом, была ощутимо тяжелее и твёрже моей. Мои пальцы прошли сквозь его руку, но он даже не заметил этого.
– То, что я скажу вам сейчас, очень важно, – начала я. – Я знаю, вам сложно, но, отец Клеменс, постарайтесь услышать меня и понять всё, что я скажу.
Бездумный взгляд мученика, устремившийся было на Реку, снова обратился к моему лицу. Я прекрасно понимала, что вряд ли в сознании отца Клеменса что-то поменяется от того, что я скажу, но была уверена, что буду сожалеть, если хотя бы не попытаюсь помочь ему. При жизни он обрёк на страдания многих людей, но всё же и он был достоин получить хотя бы маленький шанс на спасение души.
– Это место, – сказала я, понимая, что подобрать правильные слова будет очень сложно, – совсем не такое, каким оно вам кажется. Вы страдаете, я знаю, но ваши страдания могут уменьшиться. Вы сами способны это сделать. Вы поглощены своим «я». Чем больше вы думаете о том, что страдаете, тем больше страданий испытываете. Постарайтесь принять их и отпустить. Выйдите за пределы себя, простите себе свои проступки, подумайте о том, что окружает вас. Ваши страдания утяжеляют вас, отпустите их, подумайте о других, и вам станет легче.
Отец Клеменс слушал меня, казалось, очень внимательно, но ни одна эмоция не проступила на его лице. Он слушал, но не понимал. Осознав это, я обречённо вздохнула. Если я не могла наставить на лучшее даже душу из Чистилища, чем я могла помочь самому Дьяволу? Есть ли хоть какой-то смысл в том, что я брожу здесь, за пределами Рая?
Разочарованная и уставшая, я вновь поднялась на ноги. Ощущая себя предателем, я оставила отца Клеменса одного на берегу Священной Реки. Как бы то ни было, я должна была продолжить свой бессмысленный путь вдоль её обмельчавшего русла.
Глава 10
Тесса вернулась домой совершенно подавленной. Конечно же, она нисколько не жалела об уходе от де Грота. Так или иначе, девушка давно хотела это сделать. Просто всё, что произошло сегодня, все слова, что были произнесены, всё это задело её самые потаённые страхи и обиды. Тесса прекрасно понимала, что де Грот сказал всё это специально, чтобы обидеть её. Она была умной девушкой. Но всё же слова эти были произнесены. Произнесены прилюдно, грубо и жестоко, и никто, никто в этом жалком заведении даже не подумал вступиться за неё. Никто не вступился, потому что все они думали так же, как де Грот. Они этого не сказали, но они этого и не опровергли. Все они, эти вечные пьяницы, считали Тессу жалкой, несчастной уродиной, неспособной ни на что в этой жизни. Они полагали, что разносить выпивку пьянчугам – вот тот идеальный максимум, на который она, Тесса, может рассчитывать в своей судьбе. Вероятно, кто-нибудь из них, кто-то вроде Пола, рано или поздно сжалится и женится на ней. Возможно, это даже будет лучшим событием в её жизни. Ужасно было сознавать, что люди думали о ней именно так, но ещё хуже казалось то, что в глубине души она и сама считала так же. Уже давно Тесса потеряла веру в то, что сможет найти хорошую работу, что её лицо, наконец, начнут воспринимать нормально. Она не хотела сочувствия, не хотела поддержки. Ей нужно было лишь, чтобы люди смотрели на неё так же, как на любого другого человека. Тесса устала читать жалость и разочарование в чужих глазах. Она ненавидела людей за это. Как, впрочем, ненавидела и себя саму.