Страница 5 из 14
Историки этого направления считали себя призванными «провозгласить свое революционно-марксистское слово в деле изучения революции (курсив мой. – А.Г)» и потому не хотели, чтобы новая «советская школа», как заявлял Фридлянд, «датировала свое начало» от работ старой «русской школы». То был период самоутверждения «советской школы». Тем не менее ее представители отнюдь не начинали с «нуля». Собственно, и Фридлянд подчеркивал необходимость «считаться с богатейшим наследием прошлого» (прежде всего с достижениями «русской школы» за 40–50 лет ее существования) и двигаться вперед, «прорабатывая и усваивая» это наследие[25].
В определенной мере можно говорить о преемственности отечественной научной традиции, выразившейся в передаче профессиональных навыков преподавания и исследования. Одни советские историки первого поколения, как Я.М. Захер или П.П. Щеголев, непосредственно вышли из школы Кареева. Другие, преимущественно москвичи, тяготели к Комакадемии, были выпускниками ИКП, получили подготовку в семинарах В.П. Волгина и Н.М. Лукина. Между тем эти ученые-академики (с 1929 г. «большой» Академии), в свою очередь, учились у Роберта Юрьевича Виппера и других видных профессоров императорского Московского университета.
Фридлянд в 1914–1917 гг. обучался на юридическом факультете Петроградского психоневрологического института (с 1925 г. имени его основателя В.М. Бехтерева). Учреждение было новаторским и демократическим, по слову В.М. Далина – «вольная академия»[26]. Организованный преимущественно на частные пожертвования, Институт хотя и подчинялся Министерству народного просвещения, пользовался известной самостоятельностью: в него принимались лица обоих полов и любого вероисповедания, а также окончившие не только классические гимназии, но и коммерческие и реальные училища (по свидетельству Далина, Фридлянд на родине в Минске закончил гимназию). Это, а также невысокая оплата обучения (25 р.) открывали доступ выходцам из несостоятельных слоев общества.
Замечательной особенностью Института сделался Основной факультет, двухгодичное обучение на котором было обязательным для поступивших на любой факультет. Создавая Основной факультет, В.М. Бехтерев исходил из идеи, что для будущей научной и практической деятельности врача, педагога или юриста необходимо общее образование, которое позволило бы будущему специалисту «понимать взаимные связи и зависимости между отдельными научными дисциплинами».
Идея восстановления традиции universitas, универсального знания привлекла в Институт крупных ученых. Так, курс социологии читали М.М. Ковалевский и Е.В. Де Роберти, общую психологию – А.Ф. Лазурский, биологические основы сравнительной психологии В.А. Вагнер, психологию мифа и первобытных верований Д.Н. Овсянико-Куликовский, анатомию – П.Ф. Лесгафт, всеобщую историю – Е.В. Тарле, историю русской литературы – В.М. Истрин, церковно-славянский – И.А. Бодуэн де Куртенэ[27].
В автобиографии 1929 г. Фридлянд выделял два имени: «По истории работал в семинарии у проф. Кареева и Бутенко»[28]. Особо стоит сказать о близком Карееву его ученике Вадиме Аполлоновиче Бутенко. В годы учебы Фридлянда он был деканом Основного факультета и читал первокурсникам всеобщую историю. Кроме того, вел семинарий по новой истории и просеминарий по «памятникам эпохи Реформации в Германии»[29].
В.А. Бутенко, следуя традиции школы Кареева и установкам передовой научной мысли российских университетов, стремился к соединению преподавания истории с ее научным изучением и прививал ученикам не только навыки источниковедения, но и целостное понимание исторических процессов во всемирно-исторической перспективе[30].
При поступлении в ИКП, как говорится в той же анкете, Фридлянд работал под руководством А.Н. Савина. В анкете он вообще не упоминает ИКП, а про Психоневрологический институт отмечает, что получал в нем высшее образование в 1914–1917 гг. В графе «время окончания» прочерк, так что скорее всего диплома об окончании Фридлянд не получил[31].
Из всего вышесказанного можно сделать два вывода. Во-первых, он должен был получить хорошую профессиональную подготовку и, во-вторых, дорожил тем багажом знаний и умений, что достался от профессоров старой университетской школы. В изданиях широкого пользования указывается, что Фридлянд был учеником Покровского. Действительно, Фридлянд высоко ценил основателя Комакадемии. Хотя в автобиографии для системы Комакадемии он даже не упоминает находившегося в апогее административной силы и научного влияния руководителя, в частных беседах после смерти Покровского Фридлянд говорил, что тот «совмещал умище и знания колоссальные» и что ему удалось «много перенять для науки у Ленина»[32].
Были у Фридлянда и другие научные влияния, другие учителя. Даже после драматических перипетий «Академического дела» у него сохранялись, по свидетельству Г.И. Серебряковой, на квартире которой проходили встречи двух историков, взаимоуважительные отношения с Тарле. Академик старой школы проявлял неподдельный интерес к мыслям яркого представителя новой формации Переходившие в научный диспут эти встречи обнаружили значительные различия во взглядах на исторический процесс: роли выдающихся личностей, которую выделял Тарле, Фридлянд противопоставлял силу освободительных идей.
Многое и объединяло, например отношение к жанру исторического романа. Оба историка положительно оценивали значение художественной литературы для науки в освещении исторических сюжетов, сходились в высокой оценке романов Вальтера Скотта для развития исторического знания, применительно к эпохе Французской революции солидарно на первое место ставили «Боги жаждут» Анатоля Франса и «Девяносто третий год» Гюго. Оба они, говорил Фридлянд, «сумели изобразить героику эпохи в строго индивидуальных образах». Подчеркивая политико-идеологическое значение жанра, он вместе с тем обращал внимание на то, что историческая тематика в художественной литературе позволяет осветить «все затаенные углы человеческой психики»[33].
Несомненно, в своей научной деятельности Фридлянд обращал внимание на обоснованность выводов, хотя те нередко в ту пору выглядели идеологическими установками. А обоснованность, в свою очередь, связывал с документированностью. И во всяком случае мог оценить последнюю, даже если концепция ему не нравилась. Так, отвергнув концепцию Я.М. Захера, он отметил по достоинству источниковую базу монографии о «бешеных»[34].
Любопытно в автобиографии и другое. Свою революционную деятельность он расценивает как перерыв в занятиях наукой. И эту деятельность (в 1917 г. при Петроградском Совете, затем членом ЦИК Литовско-Белорусской республики) скромно именует «партийной работой»[35]. Напрашивается вывод – Фридлянд воспринимал себя прежде всего ученым. Вскоре, однако, кредо ученого подверглось тяжелому испытанию других обязательств, давлению «культуры партийности», которой он был привержен, посвятив жизнь и творчество служению идее революционного преобразования мира. И оставаясь преданным партийному долгу, долгу перед организацией, взявшей на себя эту миссию.
У большинства представителей «советской школы», подобно их предшественникам и современникам из «старой школы», отмечалась общая тяга к знаниям, настойчивость в овладении профессиональным мастерством, а недостаток систематического образования восполнялся самообразованием. Нередко они оказывались подлинными трудоголиками. Дочь Фридлянда Ида Григорьевна рассказывала мне[36] (ей было 17 лет, когда арестовали отца), что в ее памяти осталась широкая спина отца: она видела его постоянно сидевшим за письменным столом – утром и вечером, в будни и выходные.
25
Фридлянд Г.С. Итоги изучения Великой французской революции в СССР // Классовая борьба во Франции в эпоху Великой революции. М.; Л., 1931. С. 394. Здесь и дальше буду следовать в библиографическом описании известным инициалам автора, хотя он сам вместо инициалов в своих печатных работах добавлял к фамилии псевдоним Цви, сохранившийся от участия в еврейской социал-демократической организации «Поалей Цион» (1913–1921).
26
Из предисловия ко второму изданию книги Фридлянда «Дантон» (1965). – Режим доступа: http://archive.li/ RTF0b#selection-243.0-268.0
27
Об истории Института см. – Режим доступа: http://bekhterev. ru/ob_institute/istorya_instituta/. За ссылку на этот источник я благодарю Д.Ю. Бовыкина.
28
Фридлянд Григорий Самуилович (АРАН. Ф. 350. Оп. 3. Д. 27. Л. 1–2).
29
Число студентов, записавшихся в 1916–1917 учебном году на просеминарии: В.А. Бутенко – 10, А.А. Васильев – 6, И.М. Гревс – 8, Н.И. Кареев – 22, Л.П. Карсавин – 4, П.Н. Митрофанов – 8, И.В. Лучицкий – 3, К.В. Хилинский – 4 (см.: Егорова С.Л. Историк В.А. Бутенко. Портрет на фоне эпох. Сыктывкар, 2013. С. 26–27).
30
Там же. С. 61. Первым историографический портрет В.А. Бутенко воссоздал учитель С.Л. Егоровой. См.: Золотарев В.П. Вадим Аполлонович Бутенко (1877–1931) // ННИ. 1996. № 6.
31
См.: АРАН. Ф. 350. Оп. 3. Д. 27. Л. 3.
32
Серебрякова Г.И. Указ. соч.
33
Там же.
34
См.: АРАН.Ф. 350. Оп. 2. Д. 714. Л. 54.
35
АРАН. Ф. 350. Оп. 3. Д. 27. Л. 1.
36
Наша беседа состоялась в конце 60-х годов.