Страница 3 из 10
А есть ли вообще в жизни хоть какой-то порядок!
На краю небытия
В соседнем подъезде нашего пятиэтажного профессорского дома жил Андрей, по прозвищу Адик, внучатый племянник академика Жезлова, дальнего родственника знаменитого революционного матроса, разогнавшего в январе 1918 года Учредительное собрание по приказу Ленина. В наших учебниках об этом разгоне рассказывалось очень романтично. В какой-то момент Железняк подошел к председателю собрания и спокойно сказал: «Пора расходиться, господа. Караул устал». И все, мол, трусливо разошлись. Но на самом деле существовала еще одна легенда: члены русского Учредительного собрания помнили, как долго держалось французское Учредительное собрание, и, конечно, хотели быть не хуже. Но Железняк знал, о чем говорил. И добавил: «Караул уже сутки не был в отхожем месте. Возможности человеческого организма ограниченны. Поэтому я разрешаю моим матросам опорожниться на том месте, где они находятся». Надо добавить, что депутаты сидели в зале, а моряки стояли наверху, на хорах. И вот, с удовольствием расстегнув находившийся впереди клапан на своих тяжелых морских брюках-клеш, достали внушительные члены, набухшие от долгого терпения, и на головы интеллигенции полились реки зловонной мочи. Вот тогда-то Учредительное собрание и побежало. Это и был истинный переворот, людей погрузили в другую реальность. То, что можно назвать пропастью небытия. И все в той или иной степени стали существовать в мире «материально-телесного низа», если воспользоваться термином Бахтина, только смеха тут не было.
Адик, как его дальний родственник, тоже любил обижать людей, стоя на своем балконе четвертого этажа и стреляя мелкими пульками из купленного ему дедом духового ружья в прохожих. Мальчик с толстым задом, похожий на жабу, он стрелял довольно метко, целился в ноги или в попы. Пулька как бы ужаливала, но никто не понимал, откуда этот укус. А потом у себя дома люди вынимали из-под кожи эти мелкие пульки и не могли соотнести укус и место, где их эта пулька укусила. Перед мальчишками он этим хвалился, а мы в растерянности смотрели на того, кто все это мог себе позволить.
Это поражало даже больше, чем подлость, даже преступность его поступка. И хоть жил он в соседнем подъезде наверху, мне казался каким-то подземным гадом. Прозвище «Адик» было не случайно.
Но кажется, все же первое реальное столкновение у меня с подземным миром, вернее, ожидание ужаса от такого столкновения случилось, когда мы с отцом тайком хоронили кувшин с прахом его матери, моей бабушки в могиле деда. Первое, что я тогда с очевидностью увидел, – равнодушие начальства к заслугам умерших, если они не включены в некий список. Бабушка перед смертью просила ее похоронить в одной могиле с мужем, но при этом кремировать ее. Это оказалось спасительным решением, как потом мы поняли. С дедом она вернулась в СССР из Аргентины, из Буэнос-Айреса, в 1926 году, где она организовала аргентинскую компартию. Но, как всегда бывает, зачинатель дела всегда оттеснялся, выкидывался из дела. Недаром Петр Великий уезжал из России, чтобы вернуться уже другим, новым человеком. Это был необходимый промежуток времени, чтобы стало понятно, что он не такой, как остальные, что он Хозяин Жизни. Словно с того света вернулся, а это мало кому удается. А бабушку бывший уголовник, которого она ввела в ЦК компартии – решительного «человека из народа», по имени Кодовилья, – выжил из партии, интригами добившись поста генерального секретаря. Этот секретарский пост после подъема Сталина на вершину власти стал котироваться, а бабушка потеряла право на партийную жизнь, стала партийной нежитью. Эмигрант-итальянец Кодовилья был человеком из бандитского подземного мира, того мира, на который со времен Бакунина революционеры очень рассчитывали. Вот Кодовилью и возвысили. Человеку вообще-то почти не свойственно чувство благодарности. Особенно когда она препятствует личной выгоде. И итальянец развернулся, как мог. Даже дворец себе построил на окраине Буэнос-Айреса с огромным подвальным цоколем, два этажа вниз. И бабушка вернулась в Россию, откуда эмигрировала после революции 1905 года, уговорив на отъезд и своего второго мужа – моего деда, профессора геологии Ла-Платского университета и испаноязычного драматурга и философа, вот список его текстов:
Noche de Resurrección: Esbozo dramatico en 3 actos // Nosotros: Revista Mensual de Letras. Ano XI. T. 25. 1917. P. 181–220.
Sandro Boticelli: Drama en 3 actos de la época di Renaciemento. Griselda: Leyenda dramática en 1 acto de la Edad Media. Noche de Resurrección: Drama en 3 actos de la época moderna. Buenos Aires: Nosotros, 1919. 178 p.
Victoria Colo
Halima: Leyenda dramática en un acto // Nosotros: Revista Mensual de Letras. Año XVI. T. 41. 1922. P. 59–71.
Leyendas dramáticas. Buenos Aires: «Buenos Aires»; Agencia general de libreria y publicaciones, 1924. 137, [3] p.
Lenin. Buenos Aires: J. Samet, 1925. 115 p.
Философия и эстетика
La moral de Tolstoï // Nosotros: Revista Mensual de Letras. Año VIII. T. 15. 1914. P. 188–199.
La guerra europea y sus consecuencias // Nosotros: Revista Mensual de Letras. Año IX. T. 18. 1915. P. 17–25.
La ultima tentacion de Cristo: sobre una pagina de Tolstoï // Nosotros: Revista Mensual de Letras. Año IX. T. 19. 1915. P. 21–26.
Las ideas religiosas de Tolstoy // Nosotros: Revista Mensual de Letras. Año IX. T. 20. 1915. P. 240–257.
Sobre algunos dramas de Ibsen // Nosotros: Revista Mensual de Letras. Año X. T. 22. 1916. P. 265–274.
Amado Nervo como filósofo // Atenea (La Plata, Argentina). Mayo— junio 1919.
El problema social y la revolución maximalista en Rusia // Revista de filosofía. Año V. T. 9/1. P. 114–135 (= Cuasimodo: Magazine Interamericano. T. 20/13. Sept. 1920. P. 6–18).
La estética de Croce // Revista de filosofía. Año VII. T. 13/3. 1921. P. 363–393.
Proletkult // La Antorcha: periódico republicano democrático. 10 feb. 1922.
La estética de Kant // Valoraciones. Vol. II. La Plata, 1924. P. 62–67.
Сам он, как рассказывал отец, больше прочих любил свою пьесу о древнегреческом слепце-прорицателе Тиресии. «Tiresias» из цикла «Leyendas dramaticas». Ему казалось, наверное, что он, как Тиресий, понял тайну секса. Зевс и Гера привлекли Тиресия, чтобы рассудить их спор о том, кто получает больше удовольствия от любовного соития – мужчина или женщина. Когда Тиресий ответил, что для женщины удовольствие в девять раз больше, проигравшая спор Гера ослепила его; Зевс же наделил Тиресия вместо зрения способностью прорицать и дал ему жизнь, равную семи поколениям. Деду, как вспоминал отец, казалось, что жизнь его не будет иметь конца. Сто раз мог погибнуть, но все живой. Да и тема покойников вполне была в контексте латиноамериканской литературы. Но мне казалось, что чрезвычайно образованный дед наверняка читал и «Бесплодную землю» (the waste land) Элиота, где рассказчик – «слепец Тиресий». Дед не был аргентинцем, а старшим сыном в большой еврейской семье из молдавского села Ферапонтовка. Вначале хедер, а потом он уехал в Горную академию саксонского Фрейберга. Он свободно читал не только по-русски и испански, но, конечно же, на идиш и по-немецки (пять лет Bergakademie in Freiberg). Дед вообще-то умудрился, родившись в абсолютно глухом молдавском селе, объехать весь мир – начав с Германии, с саксонского города Фрейберг, там четыре года жизни немецкого бурша, он ее полностью принял, по легенде даже участвовал в студенческих дуэлях на рапирах, но диплом получил. Эту Горную академию заканчивал когда-то Ломоносов, это давало ориентир и планку приезжавшим из России студентам. Там он выучил и английский.