Царская доля

Глава 4

— Ушел царевич, ваша светлость, как есть ушел. Больно конь под ним резвый, нечета нашим — на берег прыжком одним вспрыгнул, мы даже прицелиться толком не успели, а он уже за кустами скрылся!

Меншиков заскрипел зубами, но все же сдержал ярость — поручик его собственного лейб-регимента выглядел донельзя расстроенным, от плохо отжатого кафтана на ботфорты стекали струйки и капли воды. Александр Данилович понимал, что его люди сделали все что могли — за поимку сына Петр Алексеевич обещал немедленно выдать тысячу червонцев и чин бригадира в придачу, а ежели кто убьет царевича, то полковником станет.

Но кто мог подумать, что Алешка такое отчебучит?!

Хитер оказался царевич, что и говорить. Попался на «машкерад», но сам ответно такой же монетой отплатил. Переодел в собственную царскую одежду казака, почти весь конвой с ним на погибель отправил, а сам с десятком черкас назад кинулся. И ведь почти обманул, стервец — пока два эскадрона с его людьми у кареты рубились яростно, почти ушел, только на предусмотрительно выставленный заслон нарвался, там целая рота обходом пошла, пути для бегства ему перекрыла.

— Он в реку бросился, уже черкасом одетый, а с ним два казака. Мы думали беглецы, стреляли — один утоп, коня тоже убили. Второго крепко поранили или убили — его лошадь на берег уволокла. А в царевича попали — вот что на берегу нашли, — поручик протянул Меншикову казацкую шапку со шлыком и окровавленные обрывки полотна. «Светлейший» пощупал ткань — полотно было дорогущее, сам такое покупал. И нитью золотой вышита.

— Нательную рубаху на лоскуты рвал — видимо раны перевязывал. А в шлыке пуля свинцовая — чуть расплющилась — в голову попала, не иначе, но уже на излете…

— Жаль, что мозги не вышибла, — пробурчал Меншиков, и злобно ощерился. Он вспомнил с какой лютой ненавистью в глазах на него всегда смотрел царевич, когда думал, что его взгляд никто не видит. Александр Данилович его взор несколько раз замечал, и выводы давно сделал, и на свой счет не заблуждался — стоит Алексею на трон взойти, как его на колесо бросят или на кол посадят. Не простит тех побоев, которые ему он несколько раз выдал, да и ядовитые насмешки ему накрепко в память врубились.

— Как узнали, что царевич?

— Так «стремянного» на берегу поспрашивали, подыхал уже, но успел рассказать, когда я ему требуху вытаскивать стал. А вот черкасы отстреливались и рубились отчаянно — четверых мы убили, а трое в кусты ушли, и в овраг юркнули, как увидели, что их царевич реку переплыл. Попытались там взять, но сами троих потеряли — палят из пистолей метко, ироды.

— А ты через реку поплыл?!

Меншиков тронул рукой мокрый мундир, ткань была воглой на плечах, и мокрехонькой внизу.

— С пятью драгунами сразу бросился — один утонул, вода больно холодная, судорогой тело сводит, а он за коня толком не уцепился. Почти догнали — но уж больно конь у него резвый. На поле выскочили, а там «стремянных» прорва, эскадрона два, и карету князя-кесаря увидел…

Меншиков грязно выругался — расчет на захват Ромодановского провалился. Да и хитер тот, в миг бы затею с «машкерадом» раскусил. Да и охрана у него, как выяснилось, большая, да из отборных стрельцов.

— С ним и драгуны были, с роты две али три — они на нас сразу бросились. Но заметить успел, когда коня своего поворачивал — царевич, как и его черкас в седлах еле держались, лежали, да за гривы хватались. Видел сам, как их на руках снимали.

— От погони ушли?

— Токмо я и еще один драгун через реку обратно переплыли — остальных постреляли, — поручик всхлипнул, мотнул головой. — они ведь тоже через реку переплывать стали, гнались за нами, только на окраине отвязались, когда их гвардейцы залпами встретили.

Меншиков задумался — ситуация складывалась паршивая. Из Звенигорода требовалось удирать как можно быстрее — бригадир Шидловский, тот, что сбежал с консилии, привел несколько сотен своих черкасов на выручку, а с ними до двух батальонов стрельцов. Преображенцы пока отбивались, благо полдюжины пушек с припасами захватили. Но Ромодановский время терять не будет, у него два эскадрона «стремянных», да столько же драгун — если городок обложат крепкими заставами и разъездами, то будет западня. Ведь к вечеру еще пешие стрельцы подойдут, и штурм будет.

— Ладно, поручик, ругать тебя не буду. Наоборот, майорский чин от царя получишь и сотню червонцев. Службу одну выправить нужно!

— Приказывай, господин фельдмаршал!

Меншиков пристально посмотрел на поручика — тот своим видом показывал полную готовность исполнить любое поручение, да и глаза блестели знакомым огоньком — таким и сам был много лет тому назад, когда со шпагой в руке на стены Азова лез, добывая чин и славу.

— Тут генералы, что царя нашего Петра Алексеевича предали, а с ними Бориска Шереметев во главе. Всех к коням привяжи — обрадуем государя подарком эдаким. У тебя служивых сколько в строю?

— Три десятка осталось, господин фельдмаршал!

— Для охраны хватит, — Меншиков усмехнулся, но его глаза сощурились, а улыбка была очень недоброй.

— Из города выйдем — в середине держись. В арьергарде преображенцы пойдут, они на лошадях плохо сидят, но на марше поневоле поторопятся. А мои драгуны из лейб-регимента авангардом станут. Лошадей в городе всех забрать нужно, какие под руку попадут — загнанных бросать будем. Уходить нужно спешно — стрельбу сам слышишь.

Поручик только кивнул, видом мрачен. Опытный воин моментально оценил, что происходит — гвардейцы явно с трудом сдерживали атакующих стрельцов и черкас. А сам Меншиков, прислушавшись к звукам боя, отдал приказ, прекрасно понимая, что предстоит сделать:

— Ежели изменников попытаются отбить, а сохранить их ты не сможешь, то накрепко запомни — делай с ними что хочешь, но живыми ты их отдавать не должен!