Спартакилада

— Правда? — насмешливо смотрит она. — Так вот, Спартак, никакой беременности нет. И не было. Вы разберитесь со своей. кхм. партнершей. Но ответственно заявляю, данная особа не беременна. Вот результаты УЗИ, возьмите на память.

Подрываюсь с места и подхожу к несостоявшейся матери «моего» несостоявшегося ребенка. Опираюсь руками по обе стороны и склоняю лицо. Мельком все же удивляюсь, как можно было задвигать такую хуету и на что рассчитывалось? Что в голове? Даже если допустить эту ебучую ситуацию, как бы потом выбиралась? Что бы импровизировала? Угораздило же связаться с ней! Взять, да придушить бы. Злость хлещет по мне, как цунами чистой ненависти и ярости. Сука, конченая сука, я еще разберусь, почему Лада упала. И не дай судьба, если Куликова там замешана!

— Ты что, овца, ох..? Простите, доктор. — вижу ее через черные точки. — Пошла вон из кабинета. И не вздумай уйти из клиники. Жди, договорим.

Куликова вылетает пулей и захлопывает за собой дверь. Я падаю на стул и отхожу от шока. Ну не тварь ли? Елена Владимировна, протягивает мне стакан и таблетку.

— Это успокоительное. Пей. Все нормально. Я такого знаешь, сколько перевидела. Тебе еще повезло. Она просто деньги стала предлагать. А некоторые беременные приходят от одних, а вешают на других. — смеется она.

— Спасибо, я так благодарен. — искренне смотрю на нее и улыбаюсь.

— Нормально, Русу привет. Если что, обращайся. А, вот и он. — смотрит она на входящего Ганса.

— Спарт, ты подожди, я задержусь ненадолго. — говорит он.

Еще раз благодарю и выхожу на парковку. Сука, груз с плеч. Аж, полегчало. Теперь надо решить еще ряд вопросов и думать о моей малышке, как увидеть. Соскучился так, что разрывает на кровавые ошметки.

42

Обхожу парковку несколько раз. Ищу Куликову, но ее нет. Уехала. Ладно, это не проблема теперь. Сложность в другом. Сзади по плечу бьет крепкая ладонь. Оборачиваюсь, Ганс, конечно, больше некому.

— Штаны подсохли? — подкалывает он.

— Ну конечно! А ты думал. — отвечаю на повышенных тонах. — Я вроде не из камня, чувства не чужды.

— Ну тогда поехали кофе хлебанем где-нибудь. — предлагает он.

Соглашаюсь, еще и закинуться едой не мешало бы. Мы не спеша едет по оживленным улицам. Пространство кипит вокруг, в атмосфере носятся неудержимая, бурлящая жизнь. Можно и мне так? Пока нет. Слишком много туч висит над моей головой. Ганс выходит и покупает два кофе на вынос и огромный мешок еды. Соваться вглубь людей не хочется, отсвечивать охоты нет, поэтому решаем перекусить в машине.

— Спарт, че будешь делать, если увезут? — давит мне на мозоль братец.

Откидываю полусъеденый бутер назад в пакет, есть резко перехотелось.

— Пока не знаю. Но надеюсь, что ее отец в запале сказал. — выдавливаю из себя слова — Честно, Ганс, я даже пока не отдупляю, что такое возможно. Бред, конечно. — убеждаю сам себя прежде, усиленно давя холодок болотной топи на душе.

Ганс жует и задумчиво пялит в окно. Серьезный. Вникающий.

— Я пойду сегодня к ней. Ночью. Не буду ждать никаких звонков. — выдаю ему.

— Ладно. Ты на этот раз без какой одежды планируешь вернуться? Тогда без штанов, а сейчас? — глубокомысленно спрашивает Рус.

Несмотря на тяжесть ситуации, нам смешно. Понятно, что все на фоне нервов. Эта кратковременная разрядка дает передышку. Пусть ненадолго, но все же помогает очистить мысли от гнета обстоятельств.

— Вот это Куликова. — тянет Ганс — Такого даже в моей биографии не было. Как ты связался с этой дурой, не понимаю. Но потом то молодец, Киратову быстро у меня отжал.

Возмущенно толкаю его в плечо, хотя знаю, что прикалывается, но все же. Мое! И нечего даже думать.

— Челюсть захлопни. Она всегда моей была.

— Да ты что? — издевательски тянет братец.

— То! Я год еле выстоял, думал крыша отъедет. Спал с Куликовой, а представлял Киратову, прикинь, извращенство какое? — каюсь я. — А потом пробку вышибло.

— Угу. Я ее пододвинул, а то бы ходил и сейчас, как дебилушко. Видел бы ты свою рожу, когда ее увозил со студенческой вечеринки. — вспоминает Ганс — Если честно, конечно, то я не рассчитывал, что у тебя серьезно. Думал себе ее забрать. Хорошая девка она!

— Да, забрал бы. — начинаю нешуточно злиться, черная ревность заливает с головы до ног — Минут на пять. Бля, не керосинь, сейчас вмажу.

Ганс треплет меня за плечо, успокаивающе смотрит.

— Все. Хорош. Она тебя выбрала. — опять взгляд в окно — А я… Ведь знаешь, кто мне нужен на самом деле. Но с Киратовой дружить не запретишь, даже рот не смей открывать.

Ничего не отвечаю, потому как вижу, Рус снова не здесь. Наверняка думает об Ольге. Он достает сигарету, прикуривает и глубоко затягивается. Не сразу выдыхает, задерживает дым в себе, будто выжигает им воспоминания, а потом с силой выпуская, закутывает себя в полупрозрачное покрывало.

— Там без вариантов?

— Спарт, ты меня знаешь. — пауза — Заберу, отниму, украду. Она не выйдет за него. — сжимает плотно челюсти. — Я не живу без нее с того вечера, понимаешь? Да я и в принципе не живу, существую…Она…Ладно, хватит об этом.

Я открыто принимаю его взгляд и выражаю искреннюю поддержку. Только бы все получилось и у меня, и у него.

— Ладно, поехали. — скрипит Ганс, и мы выезжаем.

Он забрасывает меня домой, где я маюсь до позднего вечера, изнывая от желания скорее поехать в больницу. Безрезультатно листаю соцсети, мессенджеры, рыщу везде, где Лада может отсветить, но ее нигде нет. Либо заходила раньше, либо не было вообще. Звонить не решаюсь.

Наконец, наступает мой час. С бешено колотящимся сердцем перемещаюсь по территории больницы. Тишина. Персонала почти нет. Как вор, крадусь к пожарной лестнице. Лезу на второй этаж и останавливаюсь напротив ее окна. Занавески распахнуты. В палате только Лада, больше никого. Впиваюсь взглядом в любимое лицо.

Бледная, девочка моя, ресницы отбрасывают тень на лунные скулы. Губы пересохли, потрескались. Тонкие кисти лежат поверх тонкого покрывала. На левую ногу наложен гипс. Острое чувство ультразвуковой жалости колет мое тело с головы до пяток. Протягиваю руку и поворачиваю ручку, окно беззвучно распахивается. Подтягиваю тело и перетекаю в палату. Лада вздрагивает и открывает глаза. А в них такая печаль. Моя девочка, как же тебе сложно и тяжело.

Смотрю не отрываясь, как в параличе каком нахожусь, читаю ее глаза, впиваюсь в них, как в последнюю надежду на чудо.

— Лада, — нахожу резерв произнести задушено ее имя.

Ее ресницы дрогнули и затрепетали. Губы приоткрылись, и она сжала тонкими пальчиками покрывало, которым была укрыта. Я не понимаю, что отражают ее глаза, потому что мои щиплет от предательской влаги.

— Спартак, ты как здесь? — наконец, произносит она.

Я пересекаю оставшееся пространство и падаю перед ней на колени. Беру ее руки и подношу к губам.

— Лад, прости меня. Я так жалею, что не предотвратил. — целую каждый пальчик, согреваю своим теплом — Что мне сделать? Как помочь тебе?

Она смотрит на меня безотрывно, не произносит ни слова. Только прерывисто дышит. А в глазах такая печаль, просто невыносимая. Меня мотает от макушки до пяток, просто не могу поймать четкий ориентир. Только крепче сжимаю ее руку, прижимаю к своей щеке и прикрываю веки, впитываю ее в себя. И невыносимое чувство вины полощет не переставая.

— Меня увезут. — тихо шелестит она.

Слова эхом несутся навстречу импульсам мозга и когда долетают, то поражают их и выжигают начисто. Ее отец не соврал. Заберет, украдет у меня, лишит. Единственная реакция сейчас-просто мотаю головой в отрицательном жесте.

— Лад, нет..

— Мы ничего не сможем сделать. — печально говорит она. Потом поднимает ладонь и гладит меня по голове, перебирает жесткие пряди. Мажет по щеке, спускается к губам и проводит по контуру. Замираю от нежных прикосновений, поглощаю их. — И там предстоит операция. В Лондоне ее сделают лучше, так говорят родители.