Стальной Кваки

Клещёв не видел, как расстреливали его товарищей, он в это время плавал в густом тягучем чёрном забытьи. Бандиты из конкурирующей с Крутовым ОПГ устроили засаду на него, а вместо главаря получили гору трупов рядовых бойцов и пару мёртвых бригадиров. Единственным из двенадцати крутовских пацанов, кто выжил, оказался Егор. Хреновая лотерея. Лучше бы его убили.

Приходил в себя Егор мучительно долго, то всплывая на поверхность булькающих непонятными звуками размазанных на сером холсте пространства мутных, скользящих мимо образов, то вновь погружался в пучину тягучей трясины – не дающий дышать. Наконец очнувшись, он, открыв глаза, осмотрелся. Егор сидел, привязанный к железному стулу, в плохо освещённом помещении. Судя по характерным запахам ГСМ, плававшим в воздухе, как радужные пятна бензина в дорожной луже, и покрышкам, лежащим у стен, на которых висели полки, заполненные инструментами, баллончиками с герметиками, краской, Егора привезли в гараж. Наверняка, частный гараж, принадлежащий кому-то из захвативших его в плен бандитов. Предусмотрительно из гаража вывели машины, убрали всё лишнее, могущее помешать допросу. И то, что Егору предстоит пережить допрос, он не сомневался. К стулу, прикрученному болтами к бетону, его приковали, а не привязали. Как ни напрягал мышцы Егор, освободиться ему не удалось. Тело не слушалось: ныли плечи и икры, разламывалась от тупой боли голова, но Егор продолжал работать над путами, не теряя надежды освободиться. Возможно, в конце концов, это ему и удалось бы, если бы у него в запасе было достаточно времени. Времени у Егора, к сожалению, не оставалось, слишком долго он валялся без сознания.

Пойманную на загородном шоссе зубастую рыбку в садке подземного гаража выдерживали в течение шести часов. Прошла ночь, наверху встало ласковое июньское солнце, проснулись птицы, а за Егором пришло зло. Где-то заскрежетала железная дверь, послышались низкие, словно и нечеловеческие, голоса: в гараж-мастерскую спустились четверо мучителей во главе с маленьким крепышом в белом халате. Среди сопровождавших его рослых бандитов, одетых в пиджаки и лёгкие куртки, их предводитель выглядел настоящим карликом. Подойдя к Егору, четверо мордоворотов встали вокруг него, а белый халат, приблизившись вплотную, заглянул в лицо и обрадовался:

– Проснулся!? Вот хорошо! Ну давай мы тебя сейчас полечим, – урод, пообещав Егору лечение, два раза слюняво причмокнул. Видно, идея «лечения» ему самому ужасно нравилась – возбуждала аппетит.

Отвечать на такое приветствие Егор не нашёл нужным, знал он таких упырей, последнее слово всегда оставалось за ними. И морда мерзкая, как у гоблина, – нос, сплюснутый в утиный клюв, толстая кожа, покрытая сетью красных капилляров, прямоугольные глазки, карие с грустно опущенными внешними уголками, практически отсутствующие брови и рот – самое выразительное, яркое, что выделялось на квадратном лице дознавателя, был огромный, в мясистых, ярких, будто густо накрашенных розовой помадой, мокрых губах. При каждой фразе, произносимой Гоблином, он причмокивал, как кровосос при виде пульсирующей на шее ребёнка синей жилки.

– Неразговорчивый, а? – за словами последовало: «Чма чма».

Из чемоданчика, принесённого с собой, фальшивый санитар выложил на верстак несколько свёртков-поясов с инструментами своего гадкого искусства. Развернув пару тревожно звякнувших свёртков, Гоблин отошёл в сторону, чтобы показать стальные сокровища Егору.

– Видишь, что я для тебя приготовил?

Егор видел. На замшевой подкладке в кармашках лежали буры, скребки, щипцы, крючки и ещё бог знает что – затейливое, острое, опасное.

– Постой, – один из быков поднял руку, выставив лопату ладони перед собой. – Он сказал, что нужно, прежде чем ты начнёшь, задать вопросы.

– Ах да, вопросы. Ха ха ха, – Гоблин сделал хитрое выражение лица. – Я забыл. Зачем они нужны? – притворное непонимание санитар разыграл мастерски, ему бы в театре выступать, а не в камере пыток скальпелем дирижировать. – Он нам и так всё-всё сейчас расскажет. Но раз нужны вопросы, значит, будут вопросы.

Гоблин с явным сожалением отложил в сторону инструменты хирургического воздействия на волю пациента. Сделав два шага от верстака по направлению к Егору, вернулся обратно. На верстаке, помимо прочих мелочей, валялся простой молоток, вот это грубое орудие, способное калечить, а не лечить, для большей убедительности задаваемых им вопросов, он прихватил с собой.

– Итак, – поигрывая молотком, начал Гоблин, – нам нужно знать, где скрывается твой шеф Крутов. – Подождав реакции Егора, молча смотрящего на Гоблина, он попросил: – Ну ты хоть головой мотни, мол, не знаешь. Что, нет, не хочешь? Тогда на! – как по мановению волшебной палочки лицо Гоблина, потеряв всю напускную добродушие, исказилось, открыв его истинную клыкастую, рычащую сатанинскую суть.

Молоток, мелькнув в воздухе, врезался в колено Егора. Он не сумел сдержать крика, вышедшего высоким, резким, звонким, как у мальчика подростка.

– Во. Заговорил. Приятно услышать твой голосок. Скоро ты у меня и не так запоёшь.

Гоблин казался довольным. Он думал, что пациент готов, но ошибся, больше криков от Егора никто не услышал. Он вздыхал, стонал, но молчал, чтобы санитар Гоблин с ним не делал.

– Где Крутов? Где ваша касса? – Гоблин, как послушный вожаку банды исполнитель, задавал вопросы, каждый сопровождая ударом молотка.

Железо било по суставам, сокрушая кости, дробя хрящи. Острая до красной темноты в глазах, не проходящая ни на секунду боль вкручивалась в костный мозг, резала глубже, разъедала больше, разливалась дальше. Если бы Егор просто терпел, надеясь на свою волю, то он, после часа пытки, наверное, сдался бы. Для облегчения страданий он воспользовался способом переключения внимания на внешнюю точку сосредоточения внимания сознания. Боль уходила на второй тонкий план, не исчезала, постоянно рвала тонкую плёнку контроля, но существовала не то, что отдельно от тела, а теряла с ним прежде крепкую связь. Спасибо первому настоящему наставнику (не тренеру, а именно наставнику) Егора, который заставил выучиться способу терпеть боль. Потратив на приобретение нужного навыка больше года, преодолев немое сопротивление и непонимание ученика, наставник, сам того не зная, сохранил ученику рассудок.

Закончив с коленями и локтями, Гоблин решил передохнуть. Достав из-под верстака стеклянную банку с мутной коричневой бурдой, свернул с неё крышку и прямо из горлышка стал мелкими глотками лакать гремучий компот, состоящий из спирта, стимуляторов, анальгетиков, травяных концентратов. Побухивая, Гоблин разрешил быкам присоединиться к веселью:

– Пациент не должен страдать от нашего невнимания и остыть. Мальчишки, покажите на что вы способны.

Бандиты два раза просить себя не заставили, продемонстрировав свои кулачные навыки на живой груше. Били Егора со знанием дела, стараясь ухать не лишь бы куда, а попадать по болевым точкам. Печень, солнечное сплетение, челюсть, рёбра, ключицы. Разрушение. Другой бы на месте Егора получил разруху всего организма, а у него и синяки на теле не проступали. Клещёв с детства особое место в своей спортивной подготовке уделял место набивке. В отличие от большинства каратистов он не ограничивался набивкой бёдер и ударных конечностей, Егор закалял всё тело, учась терпеть самые жестокие удары. Голову, как известно, не набьёшь, но здесь он научился в нужный момент расслаблять мышцы шеи, смягчая пропущенные удары. Нос ему всё же сломали, зато остальные лицевые кости удалось сохранить.

Пятнадцать минут зубодробительного перерыва закончились, Гоблин, подкрепившись психоактивным шизонапитком, вернулся полный сил. Обследовав пациента, он с удивлением обнаружил, что, словив сотню чистых ударов, Егор заработал лишь переломанную переносицу. Так просто это недоразумение он оставить не мог. Молоток помог ему исправить нерасторопность тяжеловесных помощников. Челюсть, не выдержав соперничества с железом, лопнула в нескольких местах, сдавшись после нескольких точных коротких выверенных ударов. Егор ни сказал ни слова.