Стальной Кваки

Игорь Марков, закончив ритуал ежедневной встряски, обработав свежий ожог мазью, основательно подкрепился яичницей из шести яиц с беконом, сыром и луком, запив её большой чашкой чёрного кофе без сахара. После яичницы он доел вчерашние сырники, выпил стакан свежевыжатого гранатового сока. Продукты на завтрак выдавались персоналу в столовой вечером. Обед же вместе с ужином службисты принимали совместно в обеденном зале. Утолив немного голод, облачившись в ненавистную форму цвета детского поноса, Игорь отправился на службу.

Идя по слепым коридорам, освещёнными голубоватым холодным светом светодиодных ламп, он проходил мимо закрытых дверей номеров, в которых в эту самую минуту его сослуживцы, недавно проснувшись, только собирались на работу. Игорь первым из утренней смены приходил на своё место в аппаратной. Привычка, зависящая от болячки. В аппаратной ему нравилось находиться больше, чем где это ни было на объекте, потому что в одной из её стен имелось окно. Скорее – не окно, а окошко, но всё же лучше, чем ничего. У него в номере, как и в прочих помещения куба, окон не предусматривалось вовсе, изначально. Можно, конечно, было выйти на крышу, подышать свежим воздухом после обеда или ужина, но из-за общей загруженности работой осуществить вылазку на божий свет не всегда удавалось, отчего Марков зачастую ощущал себя крысой, запертой в лабиринте, окружающим клоаку, в которой проживали демоны, дожидаясь часа триумфа доктора кукловода.

Приняв смену, Игорь уселся в кресло за пультом. Пока его подчинённые не прибыли, он просматривал ночные записи, знакомился с отчётом офицера, сдавшего ему пост. Конструкция куба предусматривала одно общее помещение для заключённых в центре, которое окружали бронированные стены. В камере имелся один вход, защищённый стальной дверью метровой толщины, за которой шёл коридор безопасности, заканчивающийся такой же сейфовой дверью. Остальной объём четырёхэтажного куба занимали жилые, подсобные и прочие помещения служебного назначения, опоясывающие клоаку с заключёнными со всех сторон. Под самой крышей ютилась аппаратная (пункт слежения за всем происходящим в камере); кухня, готовящая исключительно для зеков – по особым рецептам, медицинская лаборатория, порт выдачи пищи. Продукты питания, как и предметы личной гигиены, поступали в клоаку сверху в корзинах, опускаемых на тросах из порта выдачи. Дверь же камеры открывалась, когда прибывал новичок. Пока в клоаке никто кони ни двинул, но если бы такое случилось, то дверь всё равно бы осталась заперта. Труп из камеры предусматривалось эвакуировать посредствам транспортных корзин: механизмы подъёмников рассчитывались на значительный спускаемый-поднимаемый вес груза.

Клоака – камера площадью восемьсот квадратных метров, с потолками высотой под десять метров, вмещала в себя сотню коек с индивидуальными тумбочками, две закрытых параши, одну душевую. На стенах висели телевизионные экраны и аудио колонки. Подъём в семь утра, отбой в десять вечера. Питание трёхразовое. Можно сказать – тюремный стандарт страны, если бы не повышенная калорийность предлагаемой маньякам пищи. Ну да это были просто цветочки периода годового карантина, нажористые ягодки эксперимента ждали чертей впереди.

Через час, когда смена Маркова заступила на пост в полном составе, поступил сигнал, оповещающий о том, что вора Гроба запускают в клоаку. Игорь дал распоряжение второму оператору и тот приказал заключённым, отойдя от двери, собраться в противоположном от неё конце камеры. Опасные девианты, как послушные бараны, с готовностью исполнив приказание, столпились в одном, указанным им охраной углу.

Многотонная дверь плавно, без скрипа распахнулась, повинуясь суставам пневмоприводов. Из квадратного зрачка дверного проёма неторопливо вышел человек небольшого роста в клетчатой, как здесь всем полагалось носить, робе. Начинающего лысеть вора Гроба природа наградила длинным приплюснутым носом, наползающим на верхнюю губу, маленькими злыми тёмными немигающими глазками паука, раздвоенным подбородком и впалыми, как у больного чахоткой, щеками. Жилистый, плавно двигающийся, но готовый в любую минуту к прыжку Гроб, дождавшись, когда за ним закроется дверь, миновав туалетный сектор, даже не посмотрев на две свободные койки, стоявшие ближе всех к правой параше, пошёл прямо в конец камеры – ни на кого не обращая внимания.

Стоило двери встать на место, как кровавые жители клоаки пришли в движение, занимая свои места. Гроб остановился у последней койки в левом ряду, на которой, ссутулившись, сидел боров Женя, известный на воле, как парковый маньяк. На его счету числилось семь задушенных им в разных парках культуры и отдыха столицы девушек. Обрюзгший, немытый, нечёсаный Женя с сильными руками, большими ножищами, казался шире Гроба в плечах минимум в два раза. Выходило так, что он и сидя был почти одного роста с вором.

– Забирай вещи, освобождай койку.

– А? – Женя не понял, чего этому покрытому синими узорами доходяге от него нужно.

– Пошевеливайся.

Поняв, что от него ждут, Женя, тут же рассвирепев, прорычал:

– Пошёл в пиз*у, сука.

Гроб, готовый к подобному развитию событий, с места в карьер прописал непонятливому пациенту болезненные процедуры. Схватив борова за жирный загривок левой рукой, вор застучал правым кулаком по сальному блину его хавальника. Выдав пулемётную очередь, он стащил потрясённого, кровоточащего Женю с койки, попутно угощая ударами острых коленок, на пол. Душитель вознамерился встать, что стало для него второй роковой ошибкой за это утро. Ногами Гроб действовал не менее удачно, чем руками. Потерявший сознание мешок с дерьмом Гроб оттащил за шиворот к очку, оставив там лежать, уткнувшись лицом в вонючую дыру. Преподанный вором урок усвоили все. Кто-то струхнул, кто-то затаил злобу, но никто не рискнул вякнуть вслух что-то против. В самом деле, кому какое дело до этого Жени? Хрен с ним. Злорадство от просмотренного маньяками представления довлело над всеми остальными испытываемыми ими в момент избиения паркового душителя чувствами. Нажрись говна и сдохни.

На следующий день в хату зашёл второй уголовный авторитет – Шуба. Вся примитивная иерархическая структура, сложившаяся за год, рухнула в одночасье. Тандем авторитетов за неделю вбил свои порядки в камере. Они из-за того, что их офоршмачили менты, офоршмачили уже тем, что насильно запихнули в эту косячную клоаку, объединили два бешенства в одно, сделавшись полновластными тиранами в этом королевстве гнусных тварей. Не все безоговорочно признали их власть. Те маньяки, которые проглотили злобу, после первой расправы осуществлённой Гробом, заранее предугадывая, чем всё может закончиться, затаились до поры до времени, выжидая удобный момент.

После смены власти в клоаке, следуя программе, рацион питания заключённых изменили. Их стали кормить не просто высококалорийной пищей, но и стали добавлять в неё продукты, способствующие увеличению полового влечения, такие как: морские моллюски, мёд, орехи, грибы моховики; сдабривая прочие продукты порошками травок, приводящие мужские половые органы в полную боевую готовность. В соки, молоко, чай, кофе, на тюремной кухне подмешивали кровь северного оленя, сдобренную порошком пантов. Одновременно со сменой диеты в клоаке зажглись телевизионные панели. С перерывами на сон и принятие пищи на экранах демонстрировались фильмы и ролики. Вначале перечень доступных клетчатым зрителям стилей ограничивался ужасами и эротикой, но постепенно список направлений произведений неоднозначного искусства расширялся, пополняясь, день ото дня, такими творческими плевками в суть человека божьего создания, как порно (день ото дня тяжелее, извращённее), документальной хроникой увечий и аварий. На колонки несколько раз за день подавали агрессивные музыкальные композиции, призывающие к насилию, групп, проповедующих крайние меры в общении с себе подобными, да и вообще с любым социумом.

В ночь на одиннадцатые сутки от пришествия Гроба в клоаку произошёл первый инцидент, которого, как догадался из получаемых сверху инструкций Игорь, ждал Королёв. Ераськин Николай, мерзкий детоубийца, пользуясь тем, что на ночь основной свет в камере выключали, а интенсивность свечения вспомогательных светильников, вмонтированных в стены на уровне колен, приглушили до отсвета красных углей умирающего костра и, вероятно ничего не зная про инфракрасные системы слежения, около двух часов поднялся с койки. На цыпочках пройдя мимо четырёх коек, он остановился у койки прыщавого Миши Белова, самого юного, двадцати двухлетнего преступника в клоаке, угодившего в неё за серию из сорока изнасилований, совершённых им с особым цинизмом, семь из которых окончились смертью жертв в основном из-за вагинальных разрывов с последующей обильной кровопотерей. Бог шельму метит, вот и Белову досталось от небесного вседержителя не только на орехи: по всему его худому телу распространились колонии жутких, отвратительных, красных, подтекающих жёлтой слизью прыщей. Размер червоточин варьировался от чёрных точек до фурункулёзных шишек. Но сей тошнотворный факт не остановил наполненного – сверх всякой меры, сатанинской благодатью Ераськина.