Перекати-Поля

Из квартиры дохнуло холодом с примесью перечной мяты. Полынью и чем-то приторно-сладким, будто кленовый сироп. Оля безотчётно попятилась. На бумажном кулёчке, что она держала в руке, расползлось мокрое пятно от её вспотевшей ладони.

– Дор… – успела пискнуть Оля – и словно поперхнулась.

Потому что дверь распахнулась во всю ширь.

На пороге, скрючившись вопросительным знаком, ухмылялась отвратная ведьма. С рубища её свисали обрывки паутины, волосы напоминали воронье гнездо. Нос, загнутый ятаганом, служил подставкой для россыпи бородавок, одна другой безобразней.

Но хуже всего были зубы. Точнее, два острых, как у мастифа, клыка, что не помещались во рту и свисали аж до подбородка.

– Ждраштвуй, шладость моя… – зловеще прошамкала-просюсюкала ведьма. – Жаходи в мой Прянишный до-о-о-омик…

Заорать бы, метнуться к лестнице. Да хотя бы свистнуть, чтобы подмога какая прибежала! Нет – Оля стояла, точно истукан. Невнятно булькала что-то. И чувствовала, что всё сильнее хочет в туалет.

Но тут ведьма распрямилась, приобретя осанку балерины. Очень знакомо хмыкнула и кивком головы указала на Олин кулёк.

– Что, макаруны от папки принесла? Даже отсюда запах чую.

Оля чуть не расплакалась от облегчения.

– Дора Теодоровна!..

– А кто же ещё? – вынимая вставные зубы, усмехнулась довольная Дора. – Ладно, спектакль закончен. Проходи!

Оля трусцой забежала в квартиру. Позади неё несносная Дора Теодоровна меняла обличье: отломила накладной нос, положила парик на тумбочку… Пара минут – и она, обретя нормальный человеческий вид, подошла к Оле, чтобы обнять её крепко-крепко.

– Что, Олька, напугала тебя?

– До чёртиков, теть Дор!

– Ну извини, извини… Ты ж меня знаешь…

Оля кивнула и, наконец, улыбнулась. Конечно же, она её знала. Пандора Теодоровна не могла прожить и дня без переодеваний. Актриса – что с неё взять…

Когда-то она блистала в местном театре, но однажды, получив нелестный отзыв одного критика, оскорбилась до глубины души и ушла. Кто только не приходил, кто только не уговаривал её вернуться на подмостки! Даже областной министр культуры!.. Но Дора Теодоровна сказала «ша». Однако скучала по работе безумно – и каждый день, выступая сама себе гримёром и костюмером, вживалась в новый образ, который, порой, был очень достоверным. Как сегодня, например.

Уйдя из театра, Дора Теодоровна подружилась с Олиной бабушкой по отцу. А когда её не стало – продолжила общаться с Олей и её папой. Кроме театра, Дора Теодоровна очень любила сладости, поэтому каждый раз, когда Оля собиралась её навестить, она обязательно брала что-нибудь из папиных десертов. Угостить соседку, ставшую второй бабушкой…

– Это новые, с лавандовым кремом, – сказала Оля, протягивая подарочный кулёк.

Дора Теодоровна ахнула:

– Восторг! Да ещё моего любимого цвета!

Откусив кусочек макаруна, Дора в блаженстве закатила глаза.

– Твой папа – волшебник. Передай ему мои поцелуи!

– Передам, – улыбнулась Оля.

Вскоре они уже сидели за кухонным столом и чаёвничали. Говорила, в основном, Дора. Оля же – молчала, ела да слушала. Квартира Доры Теодоровны была одним из немногих мест, где она чувствовала себя в безопасности. Всякий раз Дора припоминала новые байки из своей театральной биографии, но иногда безостановочно говорила о котах и кошках – ещё одной своей страсти.

Дора страдала сильнейшей аллергией на шерсть. Поэтому любила кошачьих на расстоянии: была завсегдатаем групп, где выкладывали картинки и анимации с ними, перечисляла деньги в приюты для животных – и, смаргивая слёзы, проходила мимо тайм-кафе с котятами.

Оля её любви не разделяла – всегда относилась к животным с опаской. Будь то мелкая собачонка, что, безусловно, может откусить палец, птица, которая переносит клопов и других паразитов, или кошка – милая, но с нехилыми когтями и зубами. Поэтому у Оли дома не было ни одного питомца. Даже распоследнего фикуса.

– …знаешь, как я боялась исполнять ту, первую роль?! – вещала Дора Теодоровна. – Да у меня все поджилки тряслись! Но стоило мне надеть костюм, стоило вспомнить текст – и меня будто подменили, Олька! Представляешь? И с тех пор так и повелось – когда образ полностью готов, когда ты вжился в него полностью – ты словно меняешь личность! Была скромница – стала безбашенная Кармен… Была трусиха – стала бесстрашная Орлеанская Дева… Ты будто проживаешь несколько жизней!..

Оля слушала, пила травяной чай и молча кивала.

Но позже, вечером, опять вспомнила этот разговор.

Внезапная мысль точно кипятком ошпарила.

«А что, если?..»

Оля слезла с дивана, уселась за стол. Задумчиво повертела в руках «Дневник трусихи». И перевернула его, чтобы открыть с задней, незаполненной записями стороны.

Когда-то, в одной сказке, Оля читала про героя, который, попав в переплёт, притворился другим. Трус до мозга костей, он выдал себя за отчаянного смельчака, коим никогда не был. Сбил с толку всех врагов, победил, спас любимую принцессу…

И, в конце концов, избавился от страха. На-всег-да.

«Когда образ полностью готов, когда ты вжился в него полностью – ты словно меняешь личность!» – в ушах снова прозвучали восторженные слова Доры. Рука Оли дрогнула, подхватила чёрный фломастер. Секундное колебание – и она стала рисовать, пока толком не зная, что у неё получится.

Минута, вторая, третья…

Оля отложила фломастер. В горле пересохло, но губы стали сами собой растягиваться в улыбке.

Потому что клетчатый лист больше не был пустым. На нём чернел удивительный рисунок – лихая девчонка, что стояла, подбоченясь, и смело смотрела своей создательнице прямо в глаза. Чёрные, прямые волосы до плеч, пиратская бандана с черепом. Перчатки с обрезанными пальцами, жилетка и штаны с уймой кармашков…

А ещё – шрамы. Пара на лице, пара на голых, не скрытых майкой, предплечьях.

«Ну, здоро́во, трусиха. Как назовёшь меня?» – казалось, говорил весь её насмешливый вид.

Оля зажмурилась. В мозгу косяком рыбы промелькнули сотни имён, кличек и прозвищ, среди которых вдруг сверкнуло оно. Одно-единственное. Идеально подходящее.

– Поля?.. Перекати-Поля! Да!

Оля даже засмеялась от радости. Распахнула веки, перелистнула страницу и, подхватив ручку, стала строчить. История только что рождённой Перекати-Поли так и просилась на бумагу. Казалось, она давным-давно дремала где-то на задворках сознания, а сейчас, получив чудесный пинок, проснулась, ожила и грозила поменять жизнь навеки.

Небо за окном потемнело до ледяной синевы, когда Оля наконец отложила ручку. Сердце бухало в груди так, словно только что бежала от банды настоящих зомби, но настроение было отменным, солнечным. Знакомство состоялось, и теперь Оля знала о своей героине всё.

В отличие от Оли, Перекати-Поля обожала путешествовать. Побывала и в Индии, где её чуть не укусил малярийный комар, выжила в шторме посреди Атлантического океана, съездила в сафари по жаркой Африке… Она пешком, без команды, забралась на Эверест, слазила в заброшенную угольную шахту, не побоялась мексиканских могильников – в общем, умела выжить всегда и везде, в любых, самых жёстких условиях…

Перекати-Поля не отступала перед опасностями. Не плакала от опасных ран и не страдала от шрамов. Она умела почти всё. Свободная, подгоняемая попутным ветром.

Мысли о Поле так забили Олину голову, что она едва почувствовала вкус папиной стряпни. Заглотив ужин, Оля гепардом унеслась в свою комнату и опять засела за записи. Уже в кровати, ночью, она так и возилась с боку на бок, всё представляя себе Полины приключения.

А на утро был готов план.

***

– Дора Теодоровна-а-а-а! – Оля звонила и стучала в дверь, пока не загремели отпираемые засовы.

Дверь открылась, зашуршали золотые шелка – на пороге выросла Клеопатра с глазами, подведёнными сурьмой. Протянула тонкопалую руку, на запястье которой тихонько звенела сотня браслетов. Дотронулась ноготком до Олиной щеки и пробормотала что-то на чужом наречии.