Страница 3 из 28
иными словами, какое бы выражение в них ни доминировало, не только невозможно проследить его до конца и запечатлеть в словах, но найдется всегда еще множество побочных оттенков этого взгляда, каждый из которых при изменении обстоятельств и настроения души способен сделаться на время доминантным, —
и вся оптическая магия человеческого взгляда на протяжении жизни поистине столь же многообразна, как любой ландшафт, меняющийся поминутно в зависимости от солнечной интенсивности, облачной среды, времени года и суток, —
однако как тот же ландшафт легко узнаваем и ни с каким трудом не тождественен, так, разумеется, и человеческие глаза уникальны и нам даже близко не приходит в голову сказать, что они одинаковы у двух различных людей.
Незаконченность как важнейшее бытийственное измерение отличает не только взгляд, но и феномен искусства, да пожалуй и само мироздание в целом, —
правильно задуманные, но незавершенные роман, драма или эпопея весят на весах искусства гораздо больше, чем с блеском отделанные мелкие вещицы. —
«Замысел Ада Данте, – как глубокомысленно подметил Пушкин, – есть уже плод великого гения», и если бы от «Божественной Комедии», «Фауста», «Илиады», «Войны и мира», «Гамлета», «Братьев Карамазовых», «Обломова», «Процесса», «Мастера и Маргариты» и прочих им подобных гигантов остались не просто уцелевшие куски, но даже всего лишь внятные наброски, мы бы и тогда относились к ним с тем особенным духовным пиететом, который мы никак не можем натянуть по отношению к мелким вещам, сколь бы безукоризненны в чисто художественном плане они ни были.
Точно так же, когда вы смотрите в ночное небо и видите мерцающие звезды на расстоянии световых лет, быть может, давным-давно угасшие, а свет от них пока еще в пути, когда при этом вы невольно задумываетесь о Творце мира, заранее догадываясь, что найти Его будет не так-то просто,—
разве тогда вам не припоминается вышеприведенное высказывание Пушкина о Данте: замысел мироздания уже есть плод чьего-то гения, —
и разве этот замысел в вашем восприятии не остается всегда именно незаконченным: во-первых, потому, что само мироздание в непрестанном саморазвитии, а во-вторых по причине вашей принципиальной невозможности постичь мироздание во всей его целостности?
Правда, когда от храма Аполлона остается пара колонн – это, конечно, маловато, но когда в том же храме недостает лишь пары колонн, его магия от этого только выигрывает, —
по крайней мере для вас, дальних потомков эллинов, а пожалуй и всего лишь их благодарных зрителей, —
также и здесь искусство является самой точной моделью мироздания, а кроме того, что еще важней, также и моделью вашего первичного и глубинного его восприятия.
И в этом смысле допустимо предположить, что если и есть в человеческом теле орган, который более других отражает или, лучше сказать, выражает образ души, в существовании которой вам вместо веры так бы хотелось иметь полную уверенность, то это конечно глаза и их взгляд, —
и вот они-то снова и снова намекают на объективное существование души, но никогда не предоставляют вам полной в том уверенности, —
душа в вашем интуитивном постижении всегда и при любых обстоятельствах остается незаконченной и неопределенной.
Обращает на себя внимание: тело ощутимо подвержено изменениям времени, в том числе и обрамление глаз – веки, ресницы, окружные морщины и впадины, однако сам взгляд старению почти недоступен, основное выражение его, правда, существенно меняется с возрастом, но это именно не старение, а возрастное изменение, —
так что у старцев с развитым сознанием взгляд и по шкале витальности не уступит взглядам молодых людей: мудрость здесь вполне уравновешивает юношескую энергию, —
вот почему тело рано или поздно обращается в прах и смешивается с землей, а глаза просто раз и навсегда закрываются и их взгляд уходит в действительность, которую мы называем гипотетической, то есть такую, которую невозможно ни доказать, ни опровергнуть, —
но не в такую ли гипотетическую действительность уходит и наша душа? а точнее, не в ней ли она изначально пребывает?
IV. Две музыкальные разновидности любви
Если вы, будучи женатым и искренне любя вашу жену, повстречали женщину, которая серьезно увлекла вас какими-то важными для вас качествами, которых, положим, нет у вашей супруги, но вы все-таки нашли в себе силы откровенно ей (чужой женщине) сказать, что из вашей возможной связи не то что ничего хорошего не выйдет, —
нет, обязательно будет у вас много и нового и хорошего! – но просто, если взвесить как следует последствия адюльтера с чистым плодом его несвершения, второе перетянет первое: хотя бы потому, что одним из последствий измены наверняка станет досада на самих же ее участников, то есть на себя и на нее, а это значит, что более-менее серьезное отношение с новой женщиной уничтожается заведомо и на корню, —
и вот вы оба решаете подождать – а не соединит ли вас судьба каким-либо иным, честным и естественным способом? если соединит – так оно и должно быть, а если нет – значит не судьба, —
пока же этого не произошло, нужно ходить по заколдованному кругу, не переходя заветной черты, даже если ходить нужно всю жизнь, ибо кто знает? – эта ваша так и не состоявшаяся любовная связь является, быть может, тайной печатью, скрепляющей и вам и ей до поры до времени неведомое средостение ваших судеб, —
средостение, зиждущееся одновременно на двух столпах, тверже которых ничего быть не может: и первый столп – это несокрушимое половое влечение, а второй столп – столь же несокрушимое волевое решение не уступать соблазну, —
итак, если все вышеупомянутые моменты задействованы в вашем увлечении, то вы имеете все основания с гордостью полагать, что в вас в полный голос и на полном серьезе зазвучала музыка великого И.-С. Баха, да и ваш взгляд: серьезный, строгий к окружающим, но прежде всего к самому себе и лишенный поверхностных чувственных красот, если вам повезет, напомнит немного суровый и нелицеприятный облик лейпцигского органиста.
Но если вы, будучи женатым и в общем-то больше любя свою жену, чем не любя, встретили женщину, которая мгновенно вас обворожила, —
и вы, до смешного быстро вообразив себя утлым суденышком в «океане страстей», идете с ней в постель, однако упоительные часы прелюбодеяния, как и следует, очень скоро сменяются горьким разочарованием: тут и укоры совести, тут и постепенное исчезновение новизны как единственного универсального эротического эликсира, тут и слабо шевелящиеся на дне испитой чаши, подобно черным червям, обманутые ожидания, и так далее и тому подобное, —
и все-таки, хотя вы и пожалели о содеянном, вы в глубине души от него не отрекаетесь, более того, вы продолжаете видеть в нем некий греховный и все же по-своему немаловажный духовный опыт, именно духовный, —
и вот с этим двойственным ощущением: свершившегося греха, искреннего сожаления о нем и в то же время внутренней готовности воспринимать его отныне как часть прожитой жизни и даже как кровный кусок себя самого, вы как ни в чем ни бывало живете дальше, гордые и надломленные одновременно, —
не огорчайтесь: в вас зазвучала музыка, которую ни с какой другой не спутаешь, —
и пусть она по большому счету немного уступает баховской, зато она уж точно превосходит любую другую: музыка великого Моцарта! а выражение вашего лица – и тоже при условии поразительного везения – сделается – на моцартовский манер – полностью недоступным для какой-либо привычной интерпретации, —
но какую любовь и, соответственно, какое выражение глаз вы сами бы выбрали, если бы судьба предоставила вам самим все решать за нее? вот и подумайте, а я пока перейду к следующему этюду.
V. Высшая трогательность
Все-таки что там ни говори, а лишь в глазах человека, который всю жизнь свою прожил без поддержки какой-либо религии, а теперь умирает, по-прежнему полагаясь на одну только жизнь, точнее, на то, что от нее осталось – и прежде всего в нем самом, разрушенном и обескровленном предсмертной болезнью – по необходимости отдаваясь полнейшей неизвестности и неопределенности, слабеющей психикой настраиваясь на прыжок в Неизвестное, в чем бы оно ни заключалось, —