Страница 6 из 40
Ну а то, что Сен-Бернару до невыносимости приторно и нервно на всё это смотреть, то это потому, что для него недостижимо всё это, вот он и бесится, от бессильной злобы сжимая в кулаки свои руки, с готовностью при первом же поводе пустить стакан в голову кому-нибудь из этой публики.
А Вишенка, то есть мадам Пеппер, всё-таки не зря находится рядом с Сен-Бернаром, в ком так и рвётся во вне его ещё неусмирённая внутренняя несознательность в лице Аидыча, и она держит под контролем все его попытки внести хаос в эту системность.
– Посмотрите на это всё с философской точки зрения. – Говорит мадам Пеппер. – На то вы и философ.
– Вот же бл*, никогда бы не подумал, что философом быть такое трудное, местами безнадёжное и кровавое дело. – Сен-Бернар вынужден-таки признать за этим Сен-Бернаром Леви не простоту его дела. И теперь то он понимает откуда в нём столько человеконенавистничества. Он видит внутреннюю изнанку человека. И как приверженец кардинальных и циничных решений, в своих взглядах на человечество и его будущее взял для себя за основу тёмную сторону человека. Что по мнению Аидыча халтура и движение по самому лёгкому пути. Чего и следовало ожидать от теоретика капиталистических отношений, строящихся по формуле исключения посредника между сторонами этих отношений. А вот Сен-Бернар Аидыч не ищет лёгких путей, и он готов бороться за человека, как бы не был долог путь к его созиданию.
– Что ж, будем пробовать прожёвывать пищу как они. – Аидыч в лице Сен-Бернара подтвердил для мадам Пеппер свою готовность сразу никого тут, как минимум, не вгонять в оторопь и поделом им в свои основы сиденья, штаны или платья, а по максимуму не убивать на месте их культуру речи и своего выражения, своим ни под каким видом не вписывающимся в местные правила и устои поведением за столом. Где он, к примеру, заметит одной гражданке с выпученными и уже несколько вымученными глазами и глубоким декольте, проходя мимо стола с этой гражданкой в одном декольте и на ней больше ничего неприметно, что вам, гражданка с глубоким декольте, не помешало бы ослабить корсет, который из глубин декольте выпирает и тогда вы, быть может, не так вытаращено будете смотреть на весь белый свет.
На что у этой гражданки в одном глубоком декольте ясен перец слов здоровых и выдержанных нет, как впрочем, и другого свойства, и она, принявшись хватать воздух своими толстенными губами, явно находящихся в своей симметрии с тем, что находится в её глубоком декольте, естественно, не надышится в сторону этого столь хамоватого, но при этом харизматичного человека, кем ей представился таким образом Сен-Бернар. Что в итоге и то только по причине того, что эта гражданка здесь была не одна, а собой составляла компанию одному важному лицу из министерства пропаганды и труда, заставляет её обратиться настырным взглядом за помощью к этому высокопоставленному лицу. Мол, чего ты, гад, за меня не впрягаешься, когда меня так имеют на твоих бесстыжих глазах.
А это высокопоставленное лицо из министерства и само не понимает, что тут происходит и ему совершенно невдомёк, как такое может быть. Вот оно это лицо и сидит, насупивши брови и пытается уразуметь, что всё это значит и как ему с этим всем быть. Что невероятно сложно сделать, когда ты находишься на столь высоком посту и не знаешь, чем значимо то или иное лицо, особенно то, кто не стелиться перед тобой, а чуть ли не задирает. – У него однозначно для этого есть все основания. Он сам не менее чем я высокопоставленное лицо. – Вот как на всё это дело смотрит это высокопоставленное лицо, и оттого оно придерживается нейтральной позиции до выяснения того, кто этот задиристый тип.
Ну а Сен-Бернар, а точнее Аидыч, ожидал не такой реакции на свою лёгкую задиристость в сторону этого глубокого декольте. Он как это сказать помягче, хотел взбодрить всю эту публику и дать повод проявить спутнику глубокого декольте свою отвагу и храбрость, так способствующие аппетиту.
А тут такая скушная реакция и Сен-Бернар в лице Аидыча начинает понимать другого Сен-Бернара, явно не спроста и не на ровном месте ставшим философом и кровавым гением прогресса.
– Человек измельчал в конец, в самую конечную субстанцию: начальный рефлекс и инстинкт. А всё по одной причине. Он посчитал, что он вершина пищевой цепочки, а если академическими терминами сказать, то эволюции. И на нём пришёл конец истории развития мира природы и для новых революций нет никаких предпосылок. Что и привело человека к самоедству и саморазрушению. И моей задачей, и целью является – разрушить эту самоубийственную установку человечества. И для этого нужен управляемый хаос, в который и нужно будет погрузить человечество. Которое, оказавшись на грани выживаемости, вновь мобилизует в себе утраченные было силы и обновившись в этой борьбе, станет только сильнее. – Сен-Бернар Аидыч в один взгляд на всю эту публику создал концептуальную модель своей философской платформы.
И по этой в первую очередь причине, Сен-Бернар Аидыч, заглядывая за горизонты этой предапокалиптической реальности, всадником которой он стать намерен, а так же глядя в сквозь пространство, измеряемое этой действительностью, останавливается у первого свободного стула, и не видя ничего перед собой такого, что бы ему помешало занять этот стул, – мадам Пеппер, что и говорить, сплоховала, выдвинувшись вперёд, а люди за этим столом были застаны врасплох этим неожиданным типом, кем был Аидыч, – как ни в чём не бывало и здесь его место занимает его.
А так как Сен-Бернар Аидыч пребывает сам себе на уме и в своих размышлениях, то он не спешит представиться людям, сидящим за этим столом, и принявшихся охеревать, глядя на этого, невозможно понять, что за типа, в один момент занявшего стул, как только он освободился сэром Болинброком, вышедшим выкурить сигару с послом Макронезии после недавних политических событий и так сталось и утром всталось её демократу Демокриту, верховному правителю, Берталуччи.
Ну а Сен-Бернар Аидыч с витающим в облаках видом сидит, развалившись на этом стуле, как будто так и должно быть, и даже не думает всем людям сидящим за этим столом пояснять, кто он такой и что он тут делает. Что вносит невозможно сложную интригу в его восприятие всеми этими людьми за столом, кто никогда не думал и ещё с минуту назад и не подумал бы, что с ними случится вот такое нечто такое, которое они не точно понять не могут, и они вообще не представляют себе, как всё это объяснить.
А этот тип всё сидит и не думает себя пояснять. И тогда все взгляды людей за этим столом, – а здесь всё собралась самая избранная публика, большие чиновники, капиталисты и политики со своими и не всегда со своими жёнами, – переводятся на супругу сэра Болинброка, сидящую на соседнем стуле с этим типом.
– Леди Болинброк, вы сегодня приглашающая сторона, так что с вас и спрос. – Очень цинично, но при этом справедливо так будет, обратились взглядами на супругу сэра Болинброка люди предпринимательского дела. Для кого время деньги и для них всякая неопределённость волатильностью отдаётся в их умах.
– Уж и не ожидали от вас, милочка, что вы всех нас так удивите. И что же значит этот ваш обещанный сюрприз? – С вот такой живостью во взглядах на леди Болинброк смотрит одна часть гостей за столом.
– Давайте уж начистоту, леди Болинброк. Всё-таки вы решились нам представить того человека, с помощью услуг которого вы наставляете рога своему супругу. – А вот взгляды женской части людей за столом на леди Болинброк и на этого неизвестного, куда как интересней и тоньше духовно и сердечно.
Ну и леди Болинброк ничего другого не остаётся делать, как обратиться с вопросом к этому незнакомцу, кто в себе демонстрирует крайнюю смелость и дерзость, и в тоже время чистое хамство.
– Вы кто? – повернувшись в пол-оборота к незнакомцу, чтобы не дать ему о себе много возомнить о том, что его тут принимают в серьёз, обращается с этим вопросом к нему леди Болинброк немножко осевшим голосом.
А этот незнакомец, кто только нам известен под именем Сен-Бернар Аидыч, под этим вопросом к себе одёргивается, как будто его разбудили от спячки. И вот с него сходит пелена его заворожения и он с познавательным интересом смотрит на леди Болинброк, кого он видит в первый раз и она ему кажется настолько интересной, что он прямо впитывает в себя её дыхание и внешнюю красоту, которой она была награждена от природы и не от природы тоже. И видимо по этой больше причине, искренней простоты своего выражения в сторону леди Болинброк незнакомца, леди Болинброк не смогла быть сейчас как прежде самоуверенной и самостоятельной в своих действиях. И она замерла в ответном взгляде на незнакомца и принялась ждать от него его решения на свой собственный счёт.