Страница 73 из 90
Третьим в когорту могущественных противников Эдуарда Вудстокского вступил Аршамбо V Старый, граф де Перигор, но здесь финансовые мотивы не играли заметной роли, о чём речь пойдёт чуть ниже.
Эдуард Вудстокский не желал обострять отношения с влиятельными вассалами, но его финансовое положение после Кастильской экспедиции было бедственным. Принц не имел в своём распоряжении ни государственных финансов, ни королевской сокровищницы, как Эдуард III или тот же Шарль V. Всё, чем он располагал — это доходами от собственных владений в Англии и Гаскони. Однако их едва-едва хватало, чтобы сводить концы с концами в мирные времена. По итогам кампании принц получил в общей сложности 52 447 фунтов, включая сюда деньги, вырученные от продажи драгоценностей Педро Жестокого, а также выкупы — 4395 фунтов от графа де Дения, 1458 фунтов от дю Геклена и 1152 фунта от маршала д’Одреема. Это составило примерно пятую часть от общей суммы в 1700 тысяч флоринов, которая настоятельно требовалась для покрытия затрат на кампанию и выплату жалования войскам. Ему также нужно было оплачивать содержание своего роскошного двора, что требовало никак не менее 30 тысяч фунтов ежегодно.
Постепенно Эдуарду Вудстокскому удавалось разбираться со своими финансовыми обязательствами и изыскивать средства для пополнения казны. Сначала он добился от горожан княжества помощи в размере 14 764 фунтов. Затем в январе 1368 года в Сен-Эмильоне собрались Штаты Гаскони. Им предстояло одобрить закон, разработанный канцлером Аквитании Джоном Херуэллом, епископом Батским и Уэллзским, о подымной подати на срок в пять лет в размере 10 су ежегодно. Общая сумма сборов за этот период должна была составить 27 тысяч фунтов. Предложение подразумевало более низкую ставку годового налога, чем ранее, но сам налог из временного превращался в постоянный. Представители трёх сословий княжества — духовенства, дворянства и горожан — одобрили введение подати, но некоторые сеньоры своего согласия не дали. Самым ярым противником налога вновь оказался граф д’Арманьяк. Удивительно, но с вечным мятежником на этот раз оказался солидарен и друг принца сэр Джон Чандос.
Согласие, вырванное у Штатов, дорого обошлось Эдуарду Вудстокскому. Ему пришлось утвердить Хартию о правах, которая стала ответом на главные жалобы его гасконских подданных. Больше всего их возмущала чрезмерная активность центральной власти. Слуги принца достаточно жёстко пытались навести порядок в тех землях, которые издревле не терпели над собой власти закона и ревниво оберегали местные привилегии. Новая хартия запрещала администрации принца вмешиваться в компетенцию областей, которые пользовались правом «высшего суда» — то есть сами выносили приговоры практически по любым делам. Уполномоченные Эдуарда не могли даже проживать на таких территориях. Приостанавливалось действие охранных грамот, выданных принцем, поскольку они также расценивались как вмешательство в местные дела.
И наиболее важный пункт — подымная подать, как и любые другие налоги, не могла в будущем взиматься в этих областях без согласия тех, кто творил там «высший суд»25. Другими словами, отныне решающий голос при обсуждении вопросов налогообложения принадлежал крупным сеньорам, поскольку у большинства мелких дворян и городов права высшего суда, естественно, не было. То, что принц вынужденно даровал Аквитании подобную хартию, в значительной степени подрывало его прежние усилия по установлению твёрдой центральной власти. Несомненно, английское право того времени было достаточно запутанным, а в судебной системе имелись серьёзные изъяны. Но, по крайней мере, англичане были убеждены в том, что закон в идеале равен для всех, и отклонения от этого правила порождены злоупотреблениями власть имущих.
Аквитанцы были воспитаны в совершенно иной парадигме, и когда с ними пытались обращаться так же, как с англичанами, давно привыкшими к сильной королевской руке, возникали серьёзнейшие проблемы. Например, Аршамбо, граф де Перигор, в начале 1368 года во главе небольшой армии отправился наказывать за какой-то проступок своего вассала сира де Мюсидана. К удивлению графа, он был арестован сенешалем Эдуарда Вудстокского и заключён в тюрьму за нарушение королевского мира. Перигор воспринял это как страшное унижение, а принц нажил себе ещё одного могущественного врага помимо д’Арманьяка и д’Альбре.
Местные феодалы всеми силами противились введению работоспособной правовой системы в Аквитании, не брезгуя никакими методами. Они засыпали Вестминстер апелляциями на решения Эдуарда Вудстокского, а принц регулярно получал из Англии депеши от недоумевающего короля: «Люди нашей сеньории Аквитания своими ссорами и вечными жалобами постоянно надоедают нашему совету, протестуя против обид и ущерба, идущих от ваших сенешалей, или их помощников, или других лордов, вам подчинённых. Они говорят, что их угнетают вопреки справедливости, правам и обычаям их земли...»26
Далее в послании говорилось о том, что принц и его должностные лица должны приостановить исполнение судебных решений по оспариваемым делам на время рассмотрения жалоб. Однако же, в таком случае большинство их них можно было просто отменить — как правило, дела и сами по себе были достаточно сложными, и участники процессов прилагали все силы, чтобы запутать их ещё больше. Разбирательства сопровождались незаконным изъятием имущества, применением силы и изощрёнными юридическими манёврами. Так некий Луи де Моваль захватил замок Жюйак в Лимузене. Когда судьи решили дело не в его пользу, он настрочил кляузу в Вестминстер с требованием пересмотреть дело. Принц пошёл ему навстречу и назначил повторное слушание, хотя было ясно, что де Моваль не прав. Воспользовавшись случаем, смутьян устроил из процесса настоящий хаос — в частности, потребовал, чтобы его представлял адвокат, до этого выступавший за противную сторону.
Второй проблемой, вызывавшей крайнее недовольство аквитанских сеньоров, было засилье англичан в местной администрации. Учитывая неприятие Эдуардом Вудстокским тех принципов, которыми руководствовались в правовых и управленческих вопросах его аквитанские подданные, он действовал совершенно естественно. Сложно осуждать принца за назначение на ключевые должности доверенных советников и старых соратников. От них он мог ожидать прогнозируемого исполнения своих приказов и поддержания того порядка, который был ему близок. Поэтому большинство сенешалей были англичанами, как Уильям Фелтон в Пуату или Ричард Тотшем в Ангумуа.
При этом Эдуард Вудстокский оценивал своих помощников не только и не столько по национальному признаку. Если он доверял, к примеру, местному сеньору, то без особых колебаний назначал такого человека на ответственный пост. Так, сенешалем Сентонжа был пуатевинец Гишар д’Англь, президентом суда той же провинции являлся Гийом де Сери, совмещавший эту должность с губернаторством в Беноне, а королевскими прокурорами Сентонжа принц поставить Рено Бушара и Гийома Булара, который одновременно был мэром Ла-Рошели. Несколькими превотствами управлял Пьер де Верни.
Вынужденно жёсткая фискальная политика не могла принести Эдуарду Вудстокскому любви подданных, она была наиболее заметным и раздражающим фактором. Однако принц не только черпал из изрядно обмелевшего источника, но и делал всё возможное, чтобы его наполнить — но эту сторону деятельности правителя могло оценить гораздо меньше людей.
В 1368 году королевский совет в Лондоне взялся за упорядочение торговли вином, для чего принял статут о запрете английским купцам вести дела в Бордо, а аквитанским — в Англии. Эдуард Вудстокский приложил немало сил для отмены этого бессмысленного статута, поскольку ему было ясно, что непродуманные меры вместо оживления торговли вином грозят её полностью разрушить.
Принц много сделал для улучшения судоходства — например, по его приказу был построен маяк на рифе Кордуан в эстуарии рек Гаронна и Дордонь, носящем имя Жиронда. На верху 15-метровой башни находилась площадка, где горел костёр. За тем, чтобы путеводный огонь не потухал, следил живший там же, на рифе отшельник. До нашего времени этот маяк не сохранился, поскольку пришёл в негодность во второй половине XVI века. Кроме того, Эдуард распорядился вычистить русло реки Лот — правого притока Гаронны, чтобы туда могли заходить крупные суда.