Страница 1 из 4
Владимир Буев
Монокль. Рецензии на книги Михаила Гундарина
Заметки «на полях» книги – не только для фейсбука
Однажды ко мне на дачу в гости на выходные приехал друг. Как я иногда шучу, знаменитый на весь мир писатель, литературный, кино- и театральный критик, блогер, а заодно и поэт Михаил Гундарин. С женой и двумя детьми (девочками-двойняшками). Впрочем, главный во всём этом списке – конечно, друг Миша! С остальными я в тогда только познакомился.
Так у меня на руках (и в библиотеке) появилась его книга «Солнце всходит и заходит. Жизнь и приключения Евгения Попова, сибиряка, пьяницы, скандалиста и знаменитого писателя» с автографом/инскриптом автора в адрес благодарного читателя.
Собственно говоря, благодарный читатель читать книгу стал прямо в присутствии автора. Дошёл до 38-й страницы, густо удобренных описаниями правды жизни: сибирских пьянок-гулянок (название книги оправдывало её содержание!), хулой на строительство Красноярской ГЭС, мягким и жёстким стёбом над стихами и публикациями СМИ тех застойных (или предзастойных, но точно не постзастойных) лет. Кстати, 38-я – это всё-таки не 14-я страница Манилова (итог двухлетнего напряжения духовных сил персонажа «Мёртвых душ»).
Потом началась групповая прогулка к озеру с обсуждением всех и всяческих мировых и литературных проблем, со срыванием всех и всяческих масок и моё чтение на несколько дней сошло на нет. Остальные девять десятых (с большим хвостом) текста книги я одолевал уже в будни, не на даче и в отсутствие автора.
***
Когда читал, в своей фейсбук-ленте делал записи: то серьёзные, то не очень, то совсем не серьёзные. Ближе к концу четырёхсотпятитесятистраничного текста подумал, что если вдруг после прочтения всё-таки сподоблюсь написать связный отклик/рецензию на Мишино сочинение, то, пожалуй, начну его/её такими словами: «Писать отзыв на книгу друга несравнимо сложнее, нежели добрые или едкие/злые пародии на его же нерукотворные стихи…»
Когда об этом думал (и даже когда делал запись в фейсбук), кроме того, что уже закинул в ленту, писать, честно говоря, не планировал, ибо писать рецензии не умею. Сам Миша пишет их как раз очень много, ловко и лихо, оправдываясь тем, что, дескать, рука за много лет сочинительства набита (у него тексты пишутся – словно от зубов отскакивают).
…Прошли месяцы. Скоро уже год. Книга живёт в голове благодарного читателя, будто своей собственной жизнью. И как тут не написать заметки (не путевые)?
То ли с элементами собственной рефлексии, то ли (временами) вообще с чистой рефлексией.
Писать начал, но словами другими: однажды ко мне на дачу в гости на выходные…
***
Не мог отделаться от странного ощущения, что автор книги и его герой Евгений Попов сливаются в один персонаж. Иногда сложно понять, где начинается и заканчивается речь «лирического героя» книги, где начинается и заканчивается речь автора о «герое», а где это микс, оливье, винегрет из того и другого. Иногда кажется, что герой книги – это и есть сам автор. Как два сапога пара.
Когда автор был рядом (на даче), можно было переспросить: мол, там, где речь о формировании антисоветчика – это о тебе или о твоём персонаже? А можно было и не переспрашивать, а просто потребить водки (нам с Мишей) или вина (жёнам) и терамису (детям, если уж на даче не было мороженого). Хотя, чего уж там лукавить, всё понятно без пояснений.
…Впервые с экспериментальным оформлением диалогов или прямой речи авторов я столкнулся в романе ирландской писательницы Салли Руни «Нормальные люди». Вернее, даже не с оформлением, не с его наличием, а с его полным и безусловным отсутствием. То есть диалоги в романе вообще никак не были оформлены (ни тире, ни кавычек, ни перемычек).
В тексте Миши – ровно тот же самый приём. Прямая речь персонажей и обильное цитирование прежних текстов (журналистских публикаций 60-х годов) и заявлений главного героя книги зачастую пунктуационно никак не оформляются или оформляются не полностью.
Сразу становится понятно, что Михаил Гундарин и Салли Руни – это сила!
Впрочем, иногда прямая речь главного героя у Гундарина оформлена как положено, а не как у Салли Руни. И тогда в Мише силы побольше будет. Двойной удар (по Салли Руни).
Тексты Руни сравнивают с текстами Сэлинджера и даже и с текстами Чехова. Значит, и произведение Михаила вполне тянет и на Чехова, и на Сэлинджера, а то и сразу на Нобелевскую премию по литературе. В каждой шутке есть лишь доля шутки, а остальное всё – истина в (моей) последней инстанции.
***
«…Приём мерцания автор/герой применён Тараном одним из первых…» (с)
Гундарин упоминает об некоем писателе, но, мне показалось, что в загашнике своего творческого сознания он скромно имеет в виду и себя самого. Ибо! Когда-то точно такой же приём Михаил использовал в своём давнишнем, можно сказать юношеском (и о юношестве) романе «Говорит Галилей…».
Жаль, что Михаил поздно родился, потому приём чик этот применил не первым, а лишь следуя в фарватере Тарана. Но вполне возможно, что, когда Миша писал своего «Галилея…», он и сам не знал о Таране. Я вот вообще не знал о таковом и не стыжусь этого, хотя и не горжусь.
В своей фейсбук-ленте я не постеснялся прямо спросить об этом автора.
– Миша, ты знал прежде о Льве Таране, творившем ритмизированной прозой, или узнал в процессе написания нынешней книги о Попове?
И диалог о прекрасном состоялся.
Миша: Да, приём известный. Именно в 70-х применялся постоянно. Например, Лимонов, Довлатов. У меня совсем другое, автора там нет [это Миша поскромничал, конечно – В.Б.].
Я: Я не о приёме спросил. Вроде о Таране… или как это там называется: дескать, сам-то понял, что спросил (я о себе и своём вопросе)? Сразу анекдот про учителя вспоминается. Первый раз рассказал ученикам – сам ничего не понял. Второй раз рассказал – понял сам. Третий раз рассказал – поняли ученики. Давай двумя «разами» обойдёмся. О Таране давно прознал?
Миша: И кто же здесь учитель, стесняюсь спросить?
Я: Не стесняйся.
Миша: Ты про приём тоже говорил – это важнее. А о Таране я действительно узнал у Попова – прочитал, правда, давно, ещё в 90-х.
Я: Ок. Роли меняются. Но, «учитель, перед именем твоим позволь смиренно преклонить колени». Ты ж мой поводырь в мире литературы, особливо нынешней.
…Не верите про этот «литературный» диалог? Загляните в мою фейсбук-ленту. Да и сам Миша подтвердит.
***
О «мерцании» героя.
«То, что настоящий Евгений Попов сказать не может, чтобы не обидеть кого, его литдвойник говорит запросто. Вот и в “Билли Бонсе” Евгений Попов подчёркивает, что главное действующее лицо (рассказчик) совсем даже не он. Более того, он делает заявления типа [далее – особенности оформления текста в книге – В.Б.]
… я, автор, решительно отмежёвываюсь от этого озлобленно-утилитарного взгляда на современный литературный процесс. Это мой персонаж распоясался, а я совершенно по-иному думаю, товарищи! Персонаж же мой – завистник и комплексушник!»
Известный приём: я не я, и чемодана не моя. Срывая все и всяческие маски, не забудь надеть маску на собственное лицо. Но всё равно «я» есть «я». Как говорится, бороду-то можно сбрить, но умище-то куда девать?
***
Есть в книге один отрицательный персонаж-писатель: «…лукавый старец Даниил Гранин, исключавший меня [Евгения Попова – В.Б.] из Союза писателей». Бумеранг прилетел Гранину много лет спустя, когда автор романов «Искатели» и «Иду на грозу» претендовал на роль начальника Русского ПЕН-клуба.
«… – Лично я не могу вам доверять, – вскочил я [Евгений Попов – В.Б.]. – Вы меня дважды из Союза писателей исключали, один раз в моём присутствии…».
Что называется, отомстил и тогда (начальником Гранина не избрали), и нынче, уже в воспоминаниях. Подозреваю, что по новой (в обратную сторону) после публикации этой книги бумеранг от Гранина уже не прилетит – человек умер, не ответить, не оправдаться.