Моя индейская Ж.

Однажды со мной и вовсе случилось то, что показывают лишь в боевиках и детективах. Та страшная история перевернула меня и отобрала веру в человечность, сделав подозрительным и наблюдательным. Я расскажу вам о ней, как придёт время. Главное, что в то дождливое утро я твёрдо знал: мучения окончены. И теперь, вдоволь настрадавшись, я заслужил Её, мою индейскую женщину.

Небрежный холостяцкий быт отныне бросался в глаза и вызывал стыд. Я вдохновенно драил ванную с туалетом, представляя, как приведу любимую в чистенькую квартиру. Потом я перемыл посуду, стоявшую на кухонном столе добрых полгода. Полы, на которых скопился налёт серой грязи, я оттирал точно так же, до блеска, морщась от укоров совести. С этого дня в моей жизни был человек, ради которого стоило всё поменять. Ровно в девять я схватил телефон и написал в мессенджер: "Доброе утро! Спасибо, что подвезла! Ты прекрасна, как этот новый день!".

Я представлял, как Она прочтёт, поправляя смоляные волосы, разбросанные по белой подушке. Женское сердце непостоянно, и то, что ночью казалось ему чудесным, с утра может выглядеть скучным. Скорее всего, Она удивится моей неуместной откровенности и отпишет что-то заурядное. А может, начнёт лукавую игру в "Я тебя не хочу", столь свойственную красавицам. Или вовсе не увидит сообщение в десятке других – написанных теми, кто моложе и успешнее меня.

Около часа дня телефон, наконец, пиликнул сообщением: "Доброе утро, Женя! Я рада нашему знакомству! Очень плохо спала, переживала за Анечку и Галину. Спасибо за хорошие слова, они взаимны". Я не верил. Разве бывают красавицы такими простыми и милыми? Впрочем, простота это признак мудрости, а Она была мудра. Вчера я прочёл это в Её огромных глазах, подёрнутых грустью.

Покрутившись на работе и написав для вида пару заметок, я сбежал в аптеку. Купив никотиновую жвачку, я сфоткался с упаковкой и отправил моей скво. "Больше не курю!", – приписал я под фото. "Умница!!! – ответила Она. – Когда захочется курить, пишите. То есть пиши. Мы тебе поможем". И я подумал, что "мы" это Она с сыном и Галина с Анечкой. Если бы я тогда знал, кто эти "мы"!

Вечером я пробовал сесть за пьесу, которую писал много месяцев. Я описывал ту самую историю, случившуюся со мной год назад. В той любви хорошие женщина и мужчина предали друг друга, но не стали счастливее. Я корпел над монологом, где героиня вспоминает детство: мол, родителей она никогда не видела, а бабушке было некогда следить, кто из деревенских парней таскал внучку в кусты. В конце монолога героиня плакала: детские душевные раны так и не зажили, сломав ей взрослую жизнь…

Сегодня пьеса не получалась. Бросив писанину, я строчил послания в "Фэйснет". Рассказывал индейской женщине о том, как тонко Она чувствует душу другого человека. И о том, как чутко Она относится к Анечке. И насколько глубоки Её глаза.

Чувство бесцельного передвижения туда и сюда – вот в чём была суть моей эмиграции. Квартира, редакция, кабак – ничто не отличалось друг от друга. Всё было будто затянуто густой паутиной, что оставалась нетронутой сотню лет. Ехать ли куда-то или валяться до вечера в кровати – не имело значения. И сейчас эта женщина возникла в жизни как последнее лекарство от бессмыслия.

Я был продрогшим волком, который в морозную ночь жаждал тепла. Я давно изголодался по всему женскому и нежному, и в тот вечер утолял свой голод, получая Её ответные сообщения: "Ты увидел во мне настоящее!", "Ты разглядел, что я простая и искренняя. Ну как и ты)))". И мне казалось, что эти смайлики в конце фразы – просто из-за хорошего настроения.

3

"Доброе утро! Как ты спала?"

"Не очень, Женя. Болела спина. Вчера шея устала))"

"Почему болит спина? Какой диагноз?"

"Там комплекс проблем"

По пути на работу я уже знал, что буду свою женщину лечить. Займу денег или возьму кредит, чтобы Она была здорова. Ведь если мужчина не может помочь любимой, то зачем он вообще родился? Вильнюс утопал в холодном молочном тумане. Небоскрёбы смотрели из туманных глубин как злые гоблины. И лишь то, что отныне было между мною и Ей, могло сопротивляться их недоброй силе.

Я предложил Ей встретиться вечером, но Она была занята: должна была приготовить ужин сыну. Потом Она вдруг спросила, надел ли я сегодня шапку. И этот незатейливый вопрос вызвал во мне умиление и восторг. Последние пять лет мне его не задавали. Никто не хотел заботиться об эмигранте, утратившем и молодость, и недвижимость, и положение в обществе. Да и вообще забота о другом человеке – нынче редкая вещь: старинная роскошь, которую почти не встретишь. Отношения мужчин и женщин грубы, как наждачная бумага.

Я был в шапке, но, отвечая на сообщение, рассыпался в благодарностях за заботу. Теперь я был кому-то нужен! На фоне этой радости день тянулся нестерпимо долго. За окнами редакции стоял монотонный и глухой гул автомобилей, ползущих по мосту. Красные огоньки фар строились неровной колонной и уходили вдаль, пропадая в ноябрьской серости.

После обеда написала Галина: "мы с Анечкой в бассейн. Пошли с нами". Свой мужчина у Галины был, но в Москве. Сюда он наведывался редко, раз в два или три месяца, для этого оставляя жену. Московская жена о Галине знала и этот любовный междусобойчик выглядел пикантно. Я же был Галине только другом, хотя и близким. Мы беседовали о самом сокровенном, жалуясь на бывших любовников и любовниц. А когда я бывал пьян, то отправлял ей в мессенджер то, чего не следовало. Но мы видели границу, отделявшую дружбу от чего-то большего. И никогда её не переступали. Да и Галина, по правде говоря, была не того типа женщин, который мог меня вдохновить. Мы с ней это понимали и такое положение дел устраивало обоих.

В бассейне Анечка плюхнулась в воду первой и поплыла, широко размахивая руками. Я нырнул под воду и проплыл почти всю дорожку, вспомнив черноморскую юность. Вынырнув, я приветливо махнул Галине, а она по-свойски махнула в ответ. Затем я подгрёб к Анечке, которая рассекала воду со степенным выражением лица, никого не замечая. Схватившись за пенопластовый поплавок, я обернулся к Галине и не узнал её. Галины глаза словно провалились внутрь, затянувшись однотонной серой плёнкой. Казалось, в них больше нет зрачков, и от этого становилось жутковато. Её круглый рот был приоткрыт и язык лежал на нижней губе, придавая лицу что-то нечеловеческое. Если вам приходилось видеть психические недуги, то вы поймёте, о чём я.

В руках Галины был телефон, направленный в мою сторону: она любила постить безделушки в "Фейснет". Позируя, я поднял большой палец вверх. Но вместо Галины на лавке по-прежнему сидело незнакомое существо. Не поняв этого превращения, я уплыл, а через пару минут увидел прежнюю Галину. Наплававшись, мы втроём грелись в сауне. А затем ехали к Галине домой на массивном "Джипе", подаренном её петербургским папой. По пути я купил им с Анечкой горячие бутерброды, отгоняя горькую мысль, что не угощаю свою жену с детьми. Мне было грустно и стыдно.

– Не вздумай возвращаться в Россию, – сказала Галина, словно прочтя мои мысли. – С твоей семьёй там уже работают.

– Откуда знаешь?

– Чувствую, – ответила она после некоторой паузы. – Ты политический, тебя не простят. Ты там пропадёшь.

Затем она спросила про мою новую женщину. О! О своей индейской красавице я мог говорить часами. Вам, быть может, кажется, что нельзя так сразу бросаться в любовь? Что доверие требует времени? Вы правы, ведь логика всегда права. Отношения строятся месяцами, а порой и годами. Люди медленно приоткрывают друг друга, чтобы вдруг не ошибиться. А потом выбирают нужный ход, желая быть победителем в любовной игре. Но любые стратегии разлетаются вдребезги, лишь стоит появиться настоящему светлому чувству. Истинная любовь не требует размышлений. Она существует вне разума и времени, и остаётся неизменной, пройдёт ли десять лет или одна секунда. Моё чувство к новой женщине было истинным.