Страница 1 из 10

Каким быть человеку?

Хети Шейла

Шейла Хети

Посвящается Марго

Пролог

Каким быть человеку?

Годы напролет я задавала этот вопрос каждому, кого встречала. В любой ситуации я наблюдала за поведением людей, чтобы потом поступать так же. Я прислушивалась к ответам, чтобы сделать из них свои, если люди нравились мне. Я замечала, как они одеты, как ведут себя в паре – в каждом было что-то, чему можно позавидовать. Любым человеком можно восхищаться лишь потому, что он является самим собой. Я бы даже сказала, что сложно не восхищаться, когда все делают это так успешно. Но как можно выбрать кого-то одного, когда смотришь на них целиком, в массе? Как можно выбрать и сказать: «Уж лучше я буду ответственной, как Миша, чем безответственной, как Марго?» Мише так идет ответственность, а безответственность – Марго. А откуда мне знать, что больше подойдет мне?

Я восхищалась всеми легендарными личностями нашего времени, от Энди Уорхола до Оскара Уайльда. Казалось, все они были самими собой до кончиков пальцев. Не то чтобы я думала: «У них были великие души»; скорее: «Эти люди стали великими личностями на своем веку». Чарльз Дарвин, Альберт Эйнштейн – они много всего сделали, но в первую очередь они много чем были.

Я знаю, что «личность» – это просто медийное изобретение. Я знаю, что характер существует только снаружи. Я знаю, что внутри тела – всего лишь температура. Так как же создать душу? Приходит время, когда надо забыть о душе и просто делать свою работу. Продолжать закапываться в вопросы души – значит упускать смысл жизни. Конечно, я могла бы говорить это с большей уверенностью, если бы я что-то про смысл жизни знала. Но слишком беспокоиться по поводу Оскара Уайльда и Энди Уорхола – тщеславно, в конце концов.

Каким быть человеку?

Я часто думаю об этом и не могу удержаться от такого ответа: быть знаменитостью. Но несмотря на всю мою любовь к знаменитостям, я бы никогда не стала жить среди них. Я надеюсь на простую жизнь, в простом месте, где всего и всех по одному экземпляру.

Под простой жизнью я имею в виду нескончаемую славу, в которой мне не надо принимать участия. Я не хочу изменений, разве что я стала бы настолько известной, насколько вообще может быть человек, а всё остальное было бы прежним. В душе все бы знали, что я – самый известный ныне живущий человек, – но не слишком бы это обсуждали. За мной не охотились бы папарацци, потому что у всех в сознании хранился бы мой образ, незыблемый, удивительный и притягательный. Никого бы не интересовало мое мнение, потому что его и нет, и никого не интересовали бы подробности моей жизни, потому что подробностей, которыми бы стоило интересоваться, нет. Весь смысл моего стремления к славе – в ее значимости, без каких-либо других составляющих.

Через час ко мне придет Марго, и между нами состоится привычный разговор. Пока мне не исполнилось 25, у меня вообще не было друзей, зато друзья, которыми я обзавелась теперь, – постоянный источник моего интереса. Мы с Марго любопытным образом дополняем друг друга. Она пишет мой портрет, а я записываю, что она говорит. Каждая из нас делает всё, что может, чтобы другая почувствовала себя известной.

В этом смысле мне должно быть достаточно того, что я кажусь известной трем или четырем своим друзьям. И всё же это лишь иллюзия. Они меня любят за то, какая я на самом деле, а я бы предпочла, чтобы меня любили за то, какой я кажусь, но при этом я хотела бы казаться той, кем являюсь на самом деле.

Все мы – частички пыли, единовременно существующие на этой земле. Я смотрю на тех, кто живет сейчас и думаю: «Это – мои современники. Черт возьми, это – мои современники!» Мы живем в эпоху великих мастеров минета. Каждая эпоха знаменательна своей собственной формой искусства. Говорят, девятнадцатый век отличился романами.

Я, как могу, стараюсь подавлять рвотный рефлекс. Я знаю, что парней возбуждает, когда они касаются мягкой стенки горла в самой его глубине. В такие моменты я стараюсь дышать через нос, чтобы меня не вырвало прямо на член. Недавно меня даже слегка стошнило, но я как ни в чем не бывало продолжила сосать. Довольно скоро следов рвоты не осталось, а парень потянул меня наверх, чтобы поцеловать.

Во всем прочем, кроме минетов, – мне надоело играть в идеальную девушку. Реально надоело. И если я его достала, пусть бросает меня нафиг. У меня хоть освободится время, чтобы быть гением.

У женщин есть следующее преимущество: среди нас еще не очень много примеров тех, кого называют гениями. Я вполне могла бы быть гением. Идеального образца гениального женского ума не существует. С мужчинами-то всё вполне ясно. Поэтому они всегда стараются себя нахваливать. Мне смешно, когда они не объясняют, что имеют в виду, надеясь, что их станут вечно изучать в университетах. Я имею в виду тебя, Марк З., и тебя, Кристиан Б. Продолжайте нести свое псевдогениальное фуфло, пока я делаю минеты на небесах.

Мои предки взяли все свои пожитки, то есть ничего, оставили рабский быт и последовали за Моисеем в пустыню на поиски земли обетованной. Сорок лет они блуждали по горячим пескам. Ночью отдыхали где придется, у подножий дюн, нанесенных ветром. Поутру они брали горстку муки из мешков, смачивали ее слюной и вымешивали гладкое тесто, а затем снова, сгорбленные, отправлялись в путь через пески, неся тесто на спине. Тесто впитывало соль их пота и затвердевало на солнце, служа потом обедом. Некоторые плоско его раскатывали, и так появилась маца. А другие скатывали тесто в трубочку и скрепляли концы, и так появились бейглы.

Долгие годы я делала опечатку в слове душевный и писала его как дешевный. Это моя единственная постоянная опечатка. Как-то раз я познакомилась во Франции с девушкой, и она сказала: «Не расстраивайся! Может, это вовсе не значит, что у тебя дешевая душа! – Я грустно уставилась в свое пиво. – Скорее, у тебя нет души на продажу».

Мы ели в индийском ресторане. Неподалеку от нас сидел англичанин, и он аж просветлел. Он сказал: «Как приятно услышать здесь английскую речь! Я английского не слышал уже несколько недель». Мы старались не улыбаться, потому что по моему опыту стоит лишь улыбнуться мужчине, как он примется с двойным усердием надоедать и зря тратить ваше время.

Я неделю думала о том, что сказала эта девушка. И решила подступиться к задаче, которую так давно откладывала, слишком долго рассчитывая, что проблема сама собой разрешится со временем, без моего участия, глубоко в душе осознавая, что я ее избегаю, пытаясь залатать себя восхищением, которое испытываю к чертам окружающих – всех, кроме себя самой. Я строго себе сказала: «Хватит задавать вопросы про других. Пришло время залезть в кокон и начать прясть свою душу». Но по возвращении в город план как-то забылся, и вместо этого я просто каждый вечер проводила с друзьями, совсем как до отъезда в Европу.

Джен, девушке, которая пыталась меня утешить, перевалило за тридцать. Она была знакомой знакомых – американка, живущая в Париже, которая дружелюбно приютила меня у себя на несколько ночей. Джен проводила фокус-группы для больших корпораций, включая Армию Соединенных Штатов, которая обратилась к ней за помощью с рекламой призыва на службу. Джен испытывала некоторые нравственные сомнения по этому поводу, но еще больше она беспокоилась о своем молодом человеке, который вдруг почему-то стал игнорировать ее. Это оказалось ее основным переживанием, когда я у нее гостила, – ведь оно было наиболее эмоциональным.

Есть люди, которым повезло – они непохожи на Маугли, и именно они сообщают движение нашей планете. Благодаря им продолжает существовать мир, в котором остальным можно вдоволь напереживаться, каким человеком им следует быть. Я всё читала, я знаю, что пишут в таких книгах: «Будь собой, только лучшей версией себя, во всех отношениях!» Вчера Марго рассказала мне историю о себе в младенчестве, которую часто пересказывает ее мама. Марго очень поздно заговорила, и все думали, что она несколько глуповата. У мамы Марго была подруга, которая серьезно поехала на всех этих книгах по самопомощи и всевозможных кассетах о способах самосовершенствования. Однажды она рассказала маме Марго о технике, согласно которой в любой непростой жизненной ситуации надо вскинуть руки и сказать: «Да какая разница!» В тот же вечер, когда родители Марго, ее сестра, немногим старше ее, и сама Марго, сидевшая на высоком детском стульчике, ужинали, ее сестра пролила молоко и стакан разлетелся осколками по всему столу. Мама начала кричать, сестра плакать. Затем с высокого стульчика до них донесся голосок Марго: «Да какая разница!»