Страница 5 из 8
- Кстати, - внезапно добавил он. - Кажется, ты упомянула, что надеялась увидеться со мной? У тебя была какая-то особая причина?
- Нет-нет, ничего особенного. Я просто надеялась, что ты заглянешь на огонек, только и всего.
И Эми Беллаква отправилась обслуживать клиентов «Капри», а Джон Артопулос пошел домой, корпеть над своими уравнениями.
7.
С каждым днем Джон все дольше и дольше засиживался над этими странными уравнениями, реальный физический смысл которых по-прежнему ускользал от него, и все меньше внимания уделял всему остальному. Иногда он даже забывал, что надо поесть, раньше с ним никогда такого не случалось.
В пятницу Джон начисто позабыл о поездке к Хайди Эгрет и вспомнил о традиционном свидании лишь в тот момент, когда должен был уже перешагнуть порог ее студии. Джон тут же позвонил, превосходно зная по опыту, как раздражает Хайди любая необязательность, и пока в его трубке гудели, гудели и гудели длинные сигналы, поспешно составлял в уме и перетасовывал вступительную фразу - деликатное объяснение, почему он немного задержался.
Но тут щелкнул автоответчик, и голос Хайди предложил оставить сообщение. Джон скупо сообщил автомату, что не приедет ни сегодня, ни в выходные, поскольку усердно работает дома над диссертацией, и пока-пока.
Он действительно просидел над странными уравнениями весь остаток пятницы и весь следующий день, но поздним вечером в субботу Джон позвонил Эми Беллаква. И спросил: не хочет ли она позавтракать с ним, ну, или пополдничать в воскресенье?
- Конечно! - сразу ответила она. - Постучись ко мне завтра утром, я напеку нам блинов.
Воскресным утром Джон долго нежился под горячим душем. Он напевал и насвистывал, пока растирался полотенцем, натягивал белые хрустящие полотняные брюки (почти новые), застегивал свежую небесно-голубую рубашку. А потом он заторопился на первый этаж, прихватив с собою диски с греческими народными песнопениями, а еще Баха, Майлса Дэвиса и Оливию Ньютон-Джон, а также здоровенный спелый ананас для полного счастья.
- Господи, Эми, ты выглядишь…
Она выглядела как… как прекрасная незнакомка. На ней было легкое летящее платье в бело-голубую полоску, маленькие бирюзовые бирюльки покачивались в ушах, волосы зачесаны назад… просто, но элегантно.
- Сногсшибательно! Мне ужасно нравится, очень, - с жаром высказался он.
- Ой! - выпалила Эми и рассмеялась. - У тебя борода-а… - Она импульсивно погладила его по щекам. - С ума сойти! И мне это тоже нравится!
- Борода?.. - удивился он. - Какая борода?
Потом Джон сообразил, что не вспоминал о бритве как минимум пять суток. Так он и сказал Эми, нарезая ананас на аккуратные кусочки. Всю эту неделю он трудился над диссертацией, в среднем примерно по восемнадцать часов в сутки, и настолько погрузился в странный мир своих уравнений, что все прочее попросту вылетело у него из головы.
- Кажется, я целую неделю вообще ни с кем не разговаривал, - прикинул Джон и сам удивился.
И незамедлительно принялся наверстывать, болтая взахлеб: и пока они завтракали, и когда он мыл посуду, а Эми ее вытирала, и когда они поехали кататься на его драндулете, а замолк лишь в тот момент, когда вдруг обнаружилось, что они незаметно доехали до пляжа. Тогда Джон и Эми поспешно скинули обувь и побежали к линии прибоя, увязая в глубоком сыпучем песке, чтобы вблизи поглазеть на трюки серфингистов.
- Знаешь, у меня был один знакомый, который всерьез увлекся серфингом, - сказала Эми через некоторое время. - Но теперь он агент по недвижимости. И занимается, что забавно, исключительно пляжной собственностью, бунгало там и все прочее, и он ужасно разбогател. Я случайно встретила этого парня в прошлом году, на выставке в одной галерее, и теперь он ездит на красном «альфа-ромео»… Представляешь?.. Ты просто не мог не заметить такую роскошь на нашей парковке, Джон, - добавила она. - Это был его автомобиль.
Джон ответил небрежно, что нет, он не видел.
- Не знаю уж, почему его так развезло от сухого вина, - проговорила Эми задумчиво, - но только он точно не доехал бы до своего Беркли. В общем, я не позволила ему сесть за руль, мы немного поспорили, и все закончилось тем, что бедняга уснул прямо на полу… Никак не могу понять, Джон, - сказала она, взглянув на него, - как ты ухитрился не заметить ярко-красный «альфа-ромео»? Он простоял у нас на заднем дворе довольно долго, с раннего вечера до позднего утра.
- Возможно, меня просто не было дома? - предположил Джон, внимательно изучая линию берега. - Я обыкновенно уезжал на выходные…
Потом они долго бродили по пляжу босиком, обмениваясь увлекательными историями обо всем, что только бывает под нашим солнцем, а когда небо нахмурилось, вернулись в его драндулет и поехали домой, и по дороге их нагнал дождь. Эми сказала Джону, что сейчас перечитывает кое-какие места из биографии Шрёдингера, и в особенности то самое место, где рассказывается, как он вывел волновые уравнения квантовой механики.
- Эта женщина, которую Эрвин полюбил, где-то там, в его волновых уравнениях! - взволнованно воскликнула она. - Потому что иначе быть просто не может… Ведь другой физик, по имени Вернер Гейзенберг, к тому времени уже сообразил, как можно справиться с проблемами квантовой механики. Вернер Гейзенберг придумал такой способ раскладывать числа по разным коробочкам, чтобы упорядочить их, изготовить большую матрицу, и когда ты используешь эту самую матрицу, то всегда получаешь правильные ответы. Вроде все замечательно, так?
Но потом Шрёдингер, наш Эрвин Шрёдингер… Он создал свои волновые уравнения, которые решают, если взглянуть со стороны, те же самые проблемы квантовой механики. Но только наш Шрёдингер применил совершенно иной подход! Более осязательный, если можно так выразиться… Потому что сам он был человеком совершенно иного сорта. Чувственный. Тактильный. Совсем не похожий на Гейзен-берга. И он никак не мог примириться с гейзенберговской сухой математикой, он находил ее отталкивающей и безобразной. А собственные волновые уравнения Эрвина безупречно прекрасны, с этим согласны все физики и математики… Разве не так?
- Н-ну-у… - неопределенно промычал Джон.
- Но ведь это же правда! - горячо сказала Эми. - Ведь я права?
- Гм, частично… В той части, что относится к Гейзенбергу, и Шрёдингеру, и волновым уравнениям. В общих чертах все верно, спорить не стану. Но что касается этой женщины…
Тут они наконец свернули за угол, въехали на полузатопленную парковку позади их дома и остановились. Дождь совсем разошелся и лил как из ведра, вода стекала по ветровому стеклу потоком.
- Да, - упрямо сказала Эми. - Я уже почти все знаю. Она родила от Шрёдингера ребенка, и это была девочка. А когда эта девочка выросла, она тоже родила дочку, а когда ее дочь тоже выросла…
- Потрясающе! И как же ты до такого дошла? Она рассмеялась.
- Можешь считать, что я поставила gedanken эксперимент, тебе понятно? Я все сделала так, как ты мне объяснил. Просто тщательно продумала дальнейший ход событий и все вероятные последствия.
Умиленный, Джон повернулся к ней и нежно погладил по щеке, а потом его пальцы сами собой запутались в шелковистых волосах Эми.
- Я тоже много размышлял, - признался он, поколебавшись. - Но только о другом. О нас.
- Это хорошо, - откликнулась она, потихоньку заливаясь румянцем, и поспешно вернулась к теоретической физике. - Так вот, Шрёдингер, наш замечательный Эрвин Шрёдингер, очень любил вещи этого мира. И любил женщин. Ему нравилось смотреть на вещи и прикасаться к ним, нюхать и пробовать на вкус, он был человек именно такого сорта… Но существует множество других людей, похожих на Гейзенберга, которого не заботила физическая сторона вещей. И люди этого сорта думают, что на самом деле наш мир, наш вещный физический мир… в конечном итоге, если докопаться до самого донышка, всего лишь абстракция, и не более.
Тут Эми взглянула ему прямо в глаза, а Джон встретил ее взгляд нечаянным поцелуем, и тогда она заговорила еще быстрее.