Страница 14 из 17
Если мы позиционируемся в земных условиях бытия, то в прообразе удаленности Солнца от Земли мы должны быть удалены от всего, что мешает быть нам теми, кто мы есть по природе, – быть Солнцем в самом широком смысле этого слова, быть полнотой подобия Богу. Такова конечная цель эволюции телесного выражения образа Творца. Такое бытие становится историей человечества. Хотя, конечно, полнота рождается тем, что способно ее рождать, но для нас важно только то родившееся, кое оказалось в большей полноте подобия Ему в еще одной грани – в более продолжительной вечности форм. Это вычленяет для нас в процессе эволюционного становления такие формы полноты, которые, оберегая в себе образ Его, способны следовать иному образу Творца – недосягаемости для зла, то есть способны прятаться или защищаться от покушения на природу живого – на природу этой полноты, вне коей нет жизни. Вот почему мы ходим мимо смертельной опасности в прообразе Пасхи Христовой.
Хотя, надо сказать, такое высказывание некорректно, ибо если мы что-то видим в этом мире, то мы видим только Источник Света вечной Жизни и, созерцая Его, идем к Нему. Если мы Его созерцаем, то идем к Нему, огибая препятствия, обходим их мимо, стороной. А если мы Его не видим, то во всем созерцаем препятствия, то есть смертельные опасности, и идем туда, куда смотрим. Видеть мы можем то, что есть сами по природе, но естество нашего зрения таково, что видеть мы можем только Источник Жизни, и видим мы только Источник Жизни через то, что Им не является, через то, что им уже было ранее, – именно даже через смертельные опасности и посредством оных. Почему через смертельные опасности и почему они смертельны? Да потому, что не вписываются в понимание Бога, личности, то есть человек в них не узнает самого себя, а потому не может принять сие как утверждение своей жизни. Потом, позднее, даже препятствия станут понятны и впишутся в Речь Творца к нам, то есть даже в них, в препятствиях, человек узнает самого себя, но в данный момент – нет, и надо идти мимо них. Это возможно, если человек живой и видит Бога. А если нет, если мертв, то и все самые откровенные свидетельства о Нем станут препятствием. В принципе, все можно не говорить, ибо если есть любовь, то даже преграды – составляющие пути в вечность. Видеть вечную жизнь – это не свойство ума и науки, а само естество любви. Можно ходить даже по воде, как по земле, если есть любовь.
Нельзя путать Речь Его с тем, что от Него нас отводит, – это одно и то же, но мы это одно и то же неверно принимаем, из-за чего не видим Его, не видим в этом пути вечной жизни. Такова Речь Бога. Если мы понимаем Ее, то это означает только одно: мы владеем языком Его Речи и можем вести беседу с Ним тем, что пользуемся Его Словом в данном образе как Даром Творца, и оный, Дар, как-то своеобразно и свойственно Ему животворит и утверждает наше бытие. Причем земное – в том числе. Для любви жизнь вечна, но в земном проявлении ей хочется оставаться собой, просто быть дольше всего – везде ее Божественная Сущность исповедует Себя одинаково, как на Небе, так и на Земле. Только поэтому в процесс естественного отбора включаются иные принципы выживания: видеть опасность максимально раньше, а точнее, видеть Творца в иных масштабных реалиях. То есть Бог велик, и зреть Его надо с максимального расстояния. Благодаря этому безопасность усиливается. То есть нужна как можно лучшая ясность ума, благодаря коей появляется возможность распознавать явления. Сие становится той целью, на достижение которой заточено все естество природы не только организма, но и даже всей Вселенной. Для лучшего присутствия любви сие есть необходимость. Солнце недосягаемо для сил зла только для того, чтобы заглянуть в самые сокрытые уголки Вселенной, где тьма поглотила все. Недосягаемость сопредельна с доступностью – это есть сопряжение в деле спасения и утверждения вечной жизни.
Даже в пределах нашего тела мы видим то же самое: наш головной мозг в процессе эволюции стремится как можно дальше в границах самого организма удалиться от всего происходящего в нашем теле, кое своим «шумом и выхлопами» покушается на его работу своей жизнедеятельностью, ибо ей всегда сопутствует весь спектр помех работе мозга. Более того, шея участвует в температурной стабилизации крови, поступающей в мозг. Это как сильно горячий чай поутру пить невозможно, надо ему дать остыть. Или представьте себе, что вы оказались в машинном отделении корабля. Шум работы механизмов будет ли способствовать работе мозга? Нет. Поэтому капитан судна всегда в тиши капитанского мостика. Такое же мнение у эволюции всего живого.
Ясность ума – основа и условие верности принимаемого решения, а потому под ясность мышления заряжено все в организме человека. Повторюсь: в этом направлении шло эволюционное становление организма человека. Этот же момент выражен и в духовной жизни человека, имя коему экстаз (выход из себя). Духовное тело бережет свой мир от всего того, что покушается на него в окружающих условиях. В прообразе единства цельного организма Творца природа человека имеет одновременно и цельность, и разделение в границах цельности. Повторюсь, что даже сам организм человека – это мир, содержащий много инородного для работы мозга, ибо в самих биологических процессах есть сопутствующие им выделения ядов и вредных веществ. (Это как в двигателе внутреннего сгорания всегда много микростружки, коя, если не менять масла, несет урон механизму.) То есть в пределах рабочего цикла нашего организма ясность сознания ходит мимо смертельной опасности для этой ясности, мимо всего того, что несет в себе уничижение ясности ума, притупление духовного мира, а значит, и радости. Опасность для ясности ума – это сами биологические процессы, активированные тяжелым физическим трудом и внутренними процессами пищеварения. И чем тяжелее физические нагрузки, тем тяжелее беречь ясность ума, ибо нужна более хорошая изоляция ума от этих покушений. И вот тут мы приходим опять к той же самой главной мысли этой книги, о чем сказано будет на стр. 141-146: физическая тяжелая нагрузка – это бурливый поток воды, который стремится нас унести. Чем сильнее течение, тем тяжелее удержаться в образе постоянства, то есть стоять на месте в этом течении. И вот природа змия преображается в процессе эволюции, благодаря чему ясность ума теперь наиболее сильно изолирована от природы и в то же время остается единым целым с ней, дополняя ее до живительной вечности. В процессе страшной физической перегрузки радость, оказывается, может не смешиваться с чем-то иным, а продолжать быть изолированной от покушений на нее, как будто бы нагрузки нет вовсе. Причем в еще большей степени усиливаясь, ибо соединились в человеке две крайности. И, как мы видим в природе человека, в естественном отборе выжил не тот, кто мог владеть радостью благодаря силе или изворотливости, а тот, кто эту радость смог уберечь лучше всего и в большей полноте. Сама нагрузка физическая призвана, как ни странно, улучшать работу мозга, и ни для чего иного оная в бытии появиться не могла. Потом уже оная – как реальность – станет целенаправленной во имя иной необходимости. В физическом движении ради усиления богообщения нуждались все, но как сделать, чтобы все были едиными, а не мешали бы друг другу работой физики? Нужно было объединить всех. Понятно, что это был кочевой образ жизни. Люди шли за стадами и жили охотой. Потом люди узрели, что оседлый образ ведения общежития сильнее усиливает молитву, и занимались собиранием. Почему? Потому что так сильнее единство, ибо сытый желудок не является гарантом мира и любви, а теперь, живя в голоде, их любовь чище и вера тверже. Только по этой причине. Жизнь впроголодь делала народ более сплоченным в радости. Это стало важным моментом в дальнейшем естественном отборе. Далее они осознали, что, окультурив растения, можно быть едиными в богообшении посредством землепашества. Этот опыт также стал возможным для людей, связанных между собой сильной любовью. Любовь друг к другу как единственная утверждающая живое сила, очищенная трудностями выживания. стимулированная собирательной экономикой и оседлым образом жизни, дала все остальное. Ведь для любви после грехопадения нужно постоянное очищение страданиями и трудностями бытия, а потому из-за высокой калорийности злаковых культур опять возникла необходимость направить силу, взращенную оседлостью, ради стяжания той же любви в самом чистом виде на улучшение богообщения. Мы видим, что древний человек озабочен только одним: как можно лучше взращивать силу любви в обществе – это и есть мотив всех революций в обществе того времени и вообще любого времени. Здесь следует понимать очевидное: что если сосуд наполовину заполнен соком жизни, то вторая половина – пустотой. Это означает, что половина пустоты будет нести в себе зло раздора – таково условие, в коем либо «да», либо «нет». Либо зло, либо добро, то есть третьего нет в природе вещей бытия. Значит, для полноты жизни тот же сосуд должен быть наполненным максимально, чтобы не было даже малых пустот, то есть надо отдаться целиком, без остатка только добру (так было с русским народом, который в 1965-1975 годах оказался наполовину пустым в этом прообразе, а потому пустота дала о себе знать – народ просто спился). А для народов Севера сей момент еще более очевиден и актуален, ибо день год кормит, то есть высочайшая интенсивность физических нагрузок требует только чистоты духовной, чистоты помыслов, предполагает только чистую веру в высочайшем проявлении чистоты любви. Злая мысль бьет по рукам, и Бог не дает делиться тем, что не является счастьем. Это, повторюсь, актуально в суровых условиях Севера. Да и сила любви вне этой чистоты невозможна. Поэтому, чтобы полностью отдать себя Богу, Абсолюту Жизни вечной, чтобы вновь оказаться в той же кондиции тяжести жизни (а с появлением высококалорийных злаков в рационе питание привело к тому, что начали появляться пустоты в сосуде естества природы духа), люди начали строить дом усопшим предкам. Появился высочайший интенсив физического труда, который соединился с осмысленностью служения Богу, а потом даже возник календарь – как еще одно дополнительное условие полноты в делах любви. Таков путь эволюции человека: при высвобождении сил и времени он думает о том, как бы побыстрее заполнить эту пустоту еще какой-то формой присутствия Абсолюта Жизни, но лишь бы этот сосуд был полон до краев, без остатка. Времени нет на раскачивания – надо все делать быстро, и это самый основной вопрос человечества. Вот о чем я говорю, когда утверждаю, что все известные научные доктрины вышли из науки об аскетическом подвиге. И никак иначе. Таким образом, кочевой образ жизни первобытных, оседлый образ жизни, землепашество, государственные образования, научный прогресс и так далее – все это есть формы аскезы, в коей наиболее оптимально утверждается любовь более полного нахождения себя во Царствии Небесном, все это образы жизни в Боге и в Его райских обителях уже здесь, на Земле. Все это призвано взращивать силу любви друг к другу в обществе.