Обитель Блаженных

– Евпсихий, это не может так продолжаться. Я не хочу слушать, как они издеваются над несчастным ребёнком. Пойди и что-нибудь сделай.

– Катенька… что же я сделаю?

– Ты можешь треснуть этой мерзкой мамаше чем-нибудь по башке, чтоб она заткнулась!.. – тревожно-ласковые рысьи глаза Катеньки скорее парализовали волю Евпсихия Алексеевича, чем побуждали идти воевать.

– Катенька, тебя знобит. Позволь мне укрыть тебя вот хотя бы одеялом. Да не стой ты в коридоре, проходи в дом.

– Пойди наверх и скажи ей что-нибудь!..

– Да важны ли тут слова, Катенька?.. Да хотя бы взять и меня с тобой – часто ли мы слышим ещё кого-нибудь, кроме себя, когда увлечены одним общим делом?..

– Это опять твои отговорки, Евпсихий. Ты на всё найдёшь отговорку.

– Ну да, конечно, отговорки… я знаю, как ты не любишь этих моих отговорок, ты считаешь, что зачастую лучше предаться справедливым эмоциям, чем загнобить их рассудительным философствованием. Но вот что я тебе скажу, Катенька: было бы очень здорово влиять на всякого человека при помощи слов, даже пускай таких слов, произнесение которых требует невероятных энергетических затрат!.. Но в массе своей люди не умеют слушать, им бесполезны слова. Ты им будешь говорить о справедливости и морали, а они будут пялиться на тебя бессмысленным взглядом и дожидаться, когда ты выговоришься, устанешь и уберёшься вон.

…Если человека и можно изменить при помощи важных слов, то только выбирая из череды умственно неполноценных людей наиболее лояльного к переменам, и загружая его знаниями, которые он не сможет применить во вред ни себе ни другим. Но всякий ли из тех, кто владеет важностью слова, способен принять такую ответственность на себя?.. Легко ли ему вырваться из собственных сомнений и знаний, превращённых в непроходимые лабиринты?.. Слова только кажутся долговечными и несокрушимыми, только думается, что невозможно обращаться со словами по тем же правилам, по которым мы взаимодействуем с бытовыми вещами или случайными ситуациями. Но в мире нет ничего долговечного, и, например, слова – смысл которых становится окончательно ясным – перестают звучать и исчезают из нашей речи, исчезают даже из памяти, и всякое поколение людей имеет чуточку изменённое сознание, по сравнению с предыдущим. Тут очень важно сохранить в словах неумолимое и замкнутое сцепление причин и следствий; хотя бы в тех словах, при помощи которых мы легко сообщаемся друг с другом: от младенцев до стариков. Иначе придётся довольствоваться смысловым хаосом. А хаос смысла, столь удобный для глупцов, непременно доберётся и до азов мироздания. Когда в голове глупца вертится калейдоскоп из набора разрозненных фактов, то каждый новый факт, попадающий в психику, подобно новой многоцветной стекляшке, меняет всю картину мира. Глупец случайно услышит какое-либо мнение и скажет: «Да, ребятки, это действительно так.» А услышит противоположное, скажет: «Да, мне и тут придраться не к чему, всё именно так, как сказано.» Хорошо, что противоположным калейдоскопическому мировоззрению является мозаичное, про которое можно сказать и проще: мировоззрение индивида, мировоззрение личности; когда каждый факт, попавший в психику, занимает своё место в целостной картине мира, делая её более подробной и ясной. Но для этого необходима и предельная ясность слов. Конечно, на любое событие и на любой факт надо обязательно смотреть с двух сторон, то есть попытаться встать и на сторону глупца. Я не особо верующий, но Тот, Кто сотворил наш «модельный ряд», умудрился соблюсти равенство практически во всём. И очень часто «взгляд глупца» дополняет мозаику, точно также, как «полёт мысли гения» утешает бездарных художников и убаюкивает немощных эротоманов. Повторюсь, что я не особо верующий человек, но думаю, что если у тебя при жизни не получилось открыть нового необычного мира, придумать нового человека, то ты достоин получить всё это после смерти. Надо только её дождаться, сохраняя себя гражданином добрым и честным…

Обо всём этом и намеревался Евпсихий Алексеевич сказать своей Катеньке, как неожиданно раскатистый хохот мамаши оборвал разом и детский плач, и тягомотный отцовский бубнёж, и отрешённые размышления Евпсихия Алексеевича. По жуткому совпадению, странная вибрирующая тишина тут же опустилась на весь дом, исторгла обострённое ощущение пустоты, вынудила подчиниться своей угнетающей обманчивости.

– Что это такое происходит в мире?.. Погоди, Катенька, надо посмотреть в окошко, узнать, что у нас во дворе творится.

Евпсихий Алексеевич, поёживаясь приблизился к окну, раскрыл штору и всмотрелся в знакомый мир, мягко уловленный летней белой ночью. Благосклонно тёплая земля сочилась сумеречным молоком, стройные осанистые деревья тянулись друг к другу, наслаждаясь обнажившимся тихим сластолюбием, небеса украсились гипнотизирующей мелкой рябью и багрово-рванными полосами заката, передразнивающими друг друга, а в бледном, чахлом круге света угадывался пролом, через который полная луна исподтишка и нехотя взирала на землю. Видимую безмятежность слегка озадачивало совершенное отсутствие птичьего щебета и стрекочущей возни насекомых, но и эта безмятежность не смогла продолжаться долго: с зловещей алчностью нарастал механический гул, десятки переполошенных перемигивающихся фар машин заполонили город, что-то вроде неправдоподобно огромной птицы на бреющем полёте приближалось к дому.

– Посмотри в окно, Катенька…Ты можешь понять, что происходит?..

Катенька подошла к окну, желая распахнуть его настежь, чтоб ясней разобрать сумбур, сосредоточивающийся во дворе дома, но не смогла справиться с оконной защёлкой, невольно шарахнула по стеклу кулаком, едва не разбила его, почувствовала боль и застыла в обиженно-незадачливой позе. Тут же раздался вой сирен, характерный для машин скорой помощи и пожарной службы, донёсся трусливый звон мобильных телефонов и служебных раций, заскользил по электропроводам очумело очнувшийся ветер, с вежливой настырностью загавкал тракторный лязг, подоспел упористый топот солдатских сапог и торопливо затрещал картавый голос из громкоговорителя: граждане жильцы! просьба соблюдать спокойствие!..

Евпсихий Алексеевич прижал к себе Катеньку, уткнулся лицом в её растрёпанные волосы – удивительно притягательные и мягкие волосы цвета тёплого ржаного хлеба.

– Ничего не бойся, родная. Это наверняка какие-нибудь учения по гражданской обороне, что затеяла наша дурная власть.

– Думаешь, Евпсихий, это учения? – Катенька с большим сомнением косилась то во двор, то на Евпсихия. – Власть щедра на шалости, но не настолько. И ты чувствуешь, что запах воздуха стал какой-то непривычный?.. я не могу понять, что в нём не так, но ощущаю неудобную горьковатость…

– Ну да, я тоже ощущаю. Уверен, это исходит от скопления машин во дворе. Выхлопы бензина, всё такое.

– Мне кажется, я почувствовала эту горьковатость, ещё до начала переполоха. Что бы это могло быть?..

– Не знаю, Катенька. Что-нибудь не слишком серьёзное, заверяю тебя.

Откуда-то снизу, кажется, из самых недр земли, ударил в дом звук резко захлопнутой книги, а сразу за ним – с наглой отчаянной радостью – бабахнуло мощным разрушительным взрывом. Все запахи, шумы, голоса и движения отчаянно взвихрились, искрутились, перепутались. Дом беспомощно содрогнулся, трусливо заскрипел, не умея совладать с навалившейся несусветной болью, ахнул и принялся разваливаться. Всё живое отправилось в небытие. Или куда ещё?..

ВОСКРЕСЕНИЕ 00:01

…Сначала был робкий и еле ощутимый удар боли, за ним ещё один – уверенный и напряжённо-тонкий, а за ним ещё один – мучительный и обжигающий, а затем боль принялась бесчинствовать, и Евпсихий Алексеевич заколотился в панических конвульсиях, взывая к Единственному, к кому можно было взывать в этот момент, и попросил о помощи. Но случился последний удар, раздался последний болезненный крик, время скомкалось в бесформенный сгусток, в невычислимый ход вещей – и наступила абсолютная тьма. Кажется, все чувства Евпсихия Алексеевича предельно обострились: он отлично воспринимал, как его тело окутывала материя, подобная лёгкой льняной ткани, стягивала, образовывала что-то вроде кокона. Ревностно отмечая все ручейки стремительно переплетающихся нитей, он осознавал себя одновременно и внутри этого кокона и отстранённо. Причём та сущность Евпсихия Алексеевича, что пребывала внутри кокона, состояла из привычных натуральных элементов в виде плоти и крови, а та неестественная действительность, что находилась отстранённо, сосредоточилась на трёх основах посмертной жизни, которые можно сравнить с ипостасью тела, духа и ума.