Приглашение

Джеки не хотела ничего отвечать: она не хотела вспоминать, что знала Вильяма маленьким мальчиком.

— Да, конечно, ты помнишь, — повторила Терри, не получив ответа от Джеки. — Ты ведь была его няней, и обычно он тебя сопровождал везде. Ну и эскапады вы оба вытворяли! А сейчас, Вилли, как это приятно, что ты помогаешь Джеки, когда понадобилось. Ну, хорошо. Пожалуйста, передай привет твоим родителям. Может быть, ты бы сошелся с моими ребятками.

— Да, — сказал Джеки чрезвычайно противным тоном, — может быть, мы сможем поиграть с ними в следующий раз… В песочнице. Или, может, лучше пойти с ними в цирк. Они могут покататься на слонах и поесть сахарной ваты.

Терри выглядела удивленной и сконфуженной, слыша ее голос, полный ненависти.

— Хорошо… возможно…

— У Джеки болит рука, — сказал миролюбиво Вильям, и его спокойствие раздражало Джеки еще сильнее. — Это из-за руки она в таком напряжении.

— Проводишь меня до машины, хорошо? — обратилась Терри к Джеки.

Крепко прижав руки к бокам, Джеки пошла со своей подругой к машине, где ее огромный сын сидел, возвышаясь над рулем. Когда они подошли, он отвернул голову, но Джеки успела заметить полосу высохшей крови — от носа через всю щеку.

— Не думай, что ты можешь от меня отвертеться, — весело сказала Терри, когда они подошли к машине, — я все выясню, что за мужчина у тебя появился.

Джеки сжала зубы.

— Вильям не ребенок, и ты это знаешь. Ты даже не заметила, что он стал мужчиной, — неожиданно выпалила она.

Терри выглядела обескураженной, как будто Джеки выговорила, что это не так.

— Ты считаешь, что я задела его чувства, спрашивая о его родителях? Дети в таком возрасте очень чувствительны.

— Вильям не ребенок. — Голос Джеки прозвучал громче, чем ей хотелось бы. Ну почему она не может быть более мудрой и хладнокровной? Нет, она это может, так же, как может рассказать Терри о том, что начинает чувствовать к Вильяму.

— Конечно, нет, — сказала спокойно Терри. — Вилли не ребенок, но уж если ты видела когда-нибудь кого-то в пеленках, то всегда его и видишь в этих пеленках. — Она склонила голову набок. — Да что с тобой делается? Я думаю, очень мило, что Вильям заботится о тебе. Уж ты, точно, частенько заботилась о нем когда-то. Помню его всегда позади тебя. Все в школе обычно посмеивались над тем, как бегал за тобой Вилли Монтгомери. — Она закончила речь и, обняв Джеки за плечи, грустно взглянула на нее. — Вилли должен быть тебе самым близким, пока у тебя нет собственных детей.

— Ну да, если бы я родила его в десять лет! — выпалила Джеки очень ядовито.

Терри испугалась горячности Джеки.

— Извини, — сказала она миролюбиво, — не сомневаюсь, что бездетность должна быть для тебя болезненным напоминанием. Я ничего не имела в виду, кроме того, что сказала. Только считаю, что очень хорошо, что Вилли здесь с тобой. Он очень добр.

Джеки не могла больше ничего слышать, абсолютно ничего, Терри назвала все, как надо, и добилась того, что Джеки почувствовала, что ей добрая сотня лет. Если верить Терри, Джеки — старая бездетная женщина, уже прожившая своей век, и теперь без всякой надежды на будущее. По мнению Терри, Джеки должна быть благодарна, что юный мужчина, такой, как Вильям, «помогает» ей, пока она калека. У Терри это прозвучало так, как будто не рука у нее порезана, а Джеки больна по меньшей мере возрастным артритом — передвигается в инвалидном кресле, а милый, юный Вилли Монтгомери, от всей доброты своего сердца, катит эту инвалидную коляску.

Терри взялась за ручку дверцы машины, но потом быстро ухватила Джеки за плечо и отвела в сторону, чтобы ее не мог услышать сын.

— Не думай, что забуду об этом твоем мужчине. Тебе не удастся сохранить от меня секрет.

— У меня нет от тебя секретов, — ответила Джеки сердито и честно.

Терри глядела так, как будто ей хотелось заплакать. Джеки была в ее жизни в центре внимания, и она не могла даже вообразить, что она ее обидела. Может быть, Джеки говорит правду, и у нее просто нет мужчины. Может быть, Терри не права? Может быть, в Джеки поднялась внезапная, необъяснимая враждебность, потому что Терри что-то приняла за правду — а это не так, и сейчас Джеки смущена, потому что на самом деле у нее никого нет.

— Помнишь, я тебе рассказывала об Эдварде Брауне? Он снова о тебе спрашивал, — сказала она мягко, взглянув на своего мрачного большого сына, сидящего в машине. — Он о тебе спрашивал несколько раз. Ты в самом деле ему нравишься, а он — добыча неплохая.

Внутри Джеки эмоции прямо клокотали — она не могла говорить. Терри приняла ее молчание за поощрение.

— Он очень милый человек, Джеки, — убежденно сказала Терри. — Ему около пятидесяти пяти, вдовец. Его дети выросли, так что с ним у тебя трудностей не будет. Ты же знаешь, неродные дети могут создавать хлопоты. Он достаточно состоятелен, так что сможет поддерживать тебя после того, как ты перестанешь летать.

Джеки знала, что имеет в виду Терри: «Когда ты образумишься, решишь стать взрослой и бросишь возиться с этими дурацкими самолетами, тогда этот человек позаботится о тебе».

Терри даже не представляла, какие мысли проносятся в голове у Джеки. По ее мнению, положение Эдварда Брауна было чудесным. Мужчина, владеющий всеми обувными магазинами в радиусе сотни миль, с приятным домом, украшенным антиквариатом, унаследованным от родителей. Сильный и надежный мужчина, уют в доме были для Терри воплощением мечты. Ей не хотелось больше жить с треволнениями. Пьяная ярость ее мужа и кровавые битвы между ним и сыновьями волновали ее больше, чем хотелось бы. По мысли Терри, счастье — это покупка чего-то хорошенького и хрупкого с чувством уверенности, что это не разобьют за двадцать четыре часа.

— Такой приятный мужчина, этот Эдвард Браун, — продолжала воодушевленно Терри — он живет в Чендлере пятнадцать лет, и все его только хвалят. Ни одного скандального слова. Его жена тоже была милая, и они, точно, жили в большой любви. Он очень горевал, когда она умерла два года назад — как я понимаю — он теперь очень одинок. Любая незамужняя женщина в Чендлере от двадцати до пятидесяти хотела бы быть с ним рядом. Он встречается с женщинами и сейчас, но с одной и той же не бывал больше двух раз. А о тебе он спрашивал несколько раз. Я говорила ему, что он может позвонить тебе, но он сказал, что хочет знать, как ты к этому отнесешься. Я думаю, он робеет. Джеки, уж я-то знаю, какая ты можешь быть требовательная. Думаю, что он считает тебя знаменитостью, так что немного побаивается звонить тебе без предварительного разрешения. — Терри настойчиво глядела в глаза Джеки:

— Можно ему сказать, чтобы он позвонил?

— Я… Я не знаю, — честно призналась Джеки. «Ну, почему жизнь должна быть такой запутанной?»

Дежки поняла, что другого пути освободиться от Терри нет, как только позволить ей позвонить этому Эдварду Брауну. А почему бы Джеки и не встретиться с этим очень и очень подходящим мужчиной? Разве она занята еще кем-то? Или хотя бы встречается с кем-то еще? Любит другого мужчину? Нет, у нее этого нет. Она полностью и абсолютно свободна. И кроме того — ее тяга к Вильяму, может, на девяносто процентов состоит из одиночества. Ее обычно окружали люди, а сейчас она вдруг оказалась так одинока, что, возможно, любой мужчина, неважно какого возраста, будет казаться ей хорошим.

— Скажи ему, пусть позвонит, — разрешила Джеки с каким-то слабым чувством вины.

Терри крепко обняла свою подругу, а потом села в ржавую старую машину позади своего сердитого сына, который помчался прочь с такой скоростью, что летящий гравий из-под колес ударил Джеки по ногам.

Когда Терри уехала, Джеки решила сейчас же объясниться с Вильямом. Ей не понравился тот факт, что он так вульгарно объявил о своем присутствии Терри, и, имей Терри немного больше проницательности, она могла бы сообразить, что Джеки и Вильям были… были каким-то образом вместе.

В доме она обнаружила, что Вильям, сидя, на кушетке, читает газету. Он посмотрел на нее — казалось, он ждет, что она сядет рядом, и они закончат читать комиксы, как будто визит Терри ничего не изменил.