Детство

Как-то ещё не холодным воскресным вечером, пытаясь удивить жену диковинным, Пётр Петрович, неожиданно сводил её в театр ужасов Гран-Гиньоль. Об этом необычном театре он читал ещё во времена своей молодости. Театр, названный так в честь известного во Франции кукольного персонажа и вмещавший до трёхсот зрителей, находился у подножия Монмартра в тупике Шапталь в переоборудованной псевдоготической часовне, религиозные готические украшения которой были сохранены.

С потолка совсем небольшого зрительного зала и над оркестром до сих пор свисали деревянные ангелы, однако деревянные скамейки для прихожан переместили на балкон. Сохранились и решётки на коморках для исповеди, превратившихся теперь в частные зрительские кабинки.

Этот самый маленький театр слыл одной из достопримечательностей французской столицы, самым скандальным и самым посещаемым. Своим художественным авангардизмом он привлекал различные слои населения и особенно иностранцев. Среди них и оказались супруги Кочет.

В партере зала было всего шесть рядов с креслами на двадцать зрителей, на балконе ещё три ряда по двадцать пять мест и по десятку мест в ложах.

Всю свою полувековую историю этот самобытный буквальный храм искусства был сборищем невероятного и жуткого натурализма. Про Гран-Гиньоль писали, что он начинается не с вешалки, а с виселицы. А успех его спектаклей, бывших фактически вульгарно-аморальным пиршеством для глаз, определялся количеством зрителей упавших в обморок.

На его сцене «совершались» безумства, пытки, издевательства и кровавые убийства. На сцене появлялись психически больные персонажи, показывались лица с жуткими ожогами, валялись мёртвые проститутки с выколотыми глазами и отрезанными сосками. Персонажей били, пороли, варили в котле, сажали на кол или скармливали животным. Также их душили, топили, потрошили, отравляли, усыпляли и расчленяли. Артистов с мастерски наложенным гримом резали, скальпировали, распинали, насиловали и сжигали, расстреливали из разных видов огнестрельного оружия и заживо хоронили. На сцене дробились черепа, ломались кости, отрезались или отрывались конечности, вспарывались животы и выпускались наружу кишки. Причём всё это сопровождалось шумовыми и звуковыми спецэффектами, усиливавшими восприятие.

За один вечер на его сцене за один спектакль показывали от четырёх до шести одноактных пьес из жизни социальных низов общества и криминального мира. А для того, чтобы зрители смогли немного перевести дух, в них драма чередовалась с комедией. С неё же спектакли и начинались. Это делалось для первоначального настраивания зрителей на веселый лад с последующим неожиданным шоком.

Причём ужасное изображалось во всех его проявлениях: нравственных, психологических, социальных, эстетических и даже гигиенических, вплоть до «копания в ночных горшках». Причём всё это сопровождалось ненормативной и грубой бытовой лексикой.

Но главным отличием этого театра от других было то, что всех асоциальных типов – воров, жуликов, проституток играли их же представители. На сцене они свободно общались, выпивали, играли в карты, ругались и даже иногда дрались со зрителями. Но и комедия и тем более драма всегда заканчивались кровопролитным «убийством». И хотя это делалось мастерской бутафорией, но всё равно впечатлительным зрителям становилось плохо, а очень впечатлительные зрительницы иногда падали в обморок. Поэтому в зрительном зале всегда дежурил врач.

Но со временем репертуар театра немного изменился. Но всё равно на его сцене появлялись жуткие истории.

То это няня, в безумном порыве бешенства разбивающая о каменный пол грудных детей. А то врач, после вскрытия лба пациентки во время лоботомии, с хохотом насилующий её в слюнявый рот.

Но в последние годы театр изменил свой репертуар, всё больше ставя спектаклей на политическую и идеологическую темы. Кочеты же попали на спектакль о событиях в концлагере.

К этому времени Алевтина Сергеевна уже научилась фотографировать и часто пользовалась фотоаппаратом мужа. И в этот вечер она сфотографировала своего очкарика, курящего справа от входа в театр.

Места супругов оказались на балконе. В детстве проживший трудную жизнь, Пётр Петрович привык экономить даже на мелочах, тем иногда создавая лишние неудобства себе и окружающим его людям.

Но даже с балкона, но в маленьком зале сцена казалась совсем близко и все детали происходящего различимы. И страшное действо началось.

Для выросшей в деревне, простой русской женщины, да ещё и партийной учительницы, к тому же по природе брезгливой – это было невероятным шоком. От всей увиденной мерзости её даже затошнило! И она не смогла досидеть до конца спектакля, спустившись вниз.

Немного остыв и придя в себя, Алевтина Сергеевна сделала ещё одну фотографию, на этот раз зрителей, встав рядом с уже знакомым фотокорреспондентом. Но больше для того, чтобы на ней запечатлеть невозмутимого мужа, сидящего четвёртым слева на балконе рядом с её уже пустующим местом.

После спектакля, чувствующий себя виноватым, Пётр исподволь оправдывался перед женой, постепенно переводя разговор на другую тему.

– «Аль, ну как ты?!».

– «Да уже ничего, нормально! Предупреждать надо было!».

– «Так я сам не знал! Меня тоже это шокировало – еле досидел до конца!».

– «Так надо было следом за мной уйти! Денег что ли жалко было?».

– «Да нет! Как-то неудобно было – другие же не уходят, смотрят во все глаза!».

– «Да ладно, ладно! Я просто так спросила!».

– «Аль, а этот театр был назван в честь кукольного персонажа. Ну, как если бы у нас назвали в честь Буратино! Только если бы вместо носа у него был такой же большой деревянный член!».

– «Фу, ты! Гадость, какая?!».

Повернув из тупика Шапталь направо на одноимённую улицу, они дошли до перекрёстка и, опять повернув направо, по улице Бланш дошли до одноимённой станции метро. Но шли супруги молча, каждый думая о своём.

Но кроме походов по культурным местам Парижа они не забывали и вечернее чтение, особенно подшивки советских газет с последними, хоть и запоздавшими, но всё же новостями.

Более того, Алевтине Сергеевне лично послом А.Е. Богомоловым было поручено периодически проводить политинформацию перед техническим персоналом посольства с обзором событий на Родине.

А в связи с вдруг ставшими повторяться рвотами Алевтина поняла, а затем проверила и убедилась, сообщив мужу, что беременна.

– «Здорово! Аль! Теперь мы с тобой не будем ходить и смотреть всякие ужасы и дерьмо! Только хорошее и красивое! Будем тебя беречь!» – обрадовался Пётр Петрович.

И теперь все события в мире он воспринимал как-то немного отстранённо – легко и вперемежку.

Кроме событиями во Франции и в Советском Союзе он ещё интересовался событиями в Корее и в Китае.

Вскоре на первый взгляд обычное сообщение от 10 ноября об аресте в Марселе четверых рабочих-сталелитейщиков привело сначала к бунту местных рабочих, но вскоре перекинулось и на Париж.

А из отечественных сообщений от 12 ноября Кочет узнал о выходе первого номера газеты «За прочный мир, за народную демократию!» – органа Информационного бюро коммунистических и рабочих партий, то есть Коминформа.

Из информации по Корее Пётр Петрович выделил лишь создание 14 ноября Генеральной ассамблей ООН своей Временной комиссии по Корее.

Но теперь П.П. Кочета захватили парижские события, происходившие на его глазах.

Однако чуть раньше им предшествовали другие события. После неоднократных и безрезультатных обращений к правительству Рамадье Всеобщая Конфедерация Труда (ВКТ) ещё в начале октября предъявила ему ряд требований:

– установить минимальный прожиточный минимум в размере 10.800 франков в месяц с соответствующим начислением по существующему коэффициенту шкалы заработной платы;