Мир розовых пони

Елена Филиппова

Мир розовых пони

Глава 1. 58

На Арбате, в роддоме имени Грауэрмана, на свет появился мой папа, через год там же родилась мама. Счастливчики, попасть на роды к Грауэрману непросто. Прабабушка рассказывала, в конце XIX века на месте роддома была лечебница на пять коек. Пять коек! Они что вообще не болели? Прабабушка вздохнула – медицины не было, детка. Тоже в некотором роде счастливчики. На Большой Молчановке нет больше знаменитого роддома. Нет моих родителей. Я живу недалеко от Арбата, на Большой Дмитровке, в коммунальной квартире, в комнате 25 квадратных метров, доставшейся от родителей. Папа с мамой, ни за что не хотели переезжать, отказались от Южного Бутова, от Королёва, чуть было не повезло – предложили двухкомнатную на Красных Воротах, но квартиру получил кто-то более проворный. Папа с мамой не жалели. Счастливые люди. Я вот всё время употребляю слово счастье – это неспроста.

Мне бы хотелось точки над «i» расставить сразу – в Страну Розовых Пони попадают только счастливые. Или никогда её не покидают.

В коммуналке 8 комнат, запомните число. Квартира занимает весь второй этаж пятиэтажного дома 1912 года постройки, попасть внутрь можно двумя способами, подъезды выходят на разные улицы. Как в детективных романах, герои (преступники) входят в один, исчезают из другого.

– Жду у подъезда, – это курьер.

– У какого? – я в окно.

– У единственного.

– Нет, вам за угол, есть ещё, а там, где вы стоите, вчера лестницу красили.

– Квартира указана на табличке.

– Так и есть, она занимает весь этаж.

Курьер присвистнул. Все удивляются, в ЦАО, на Большой Дмитровке, всё ещё имеются коммуналки? Я забрала заказ, стопку из пяти книг, обычный набор: Кинг, По, Конан Дойл, Булгаков, Генри, курьер улыбнулся, заложил карандаш за ухо и спросил:

– Послушайте, как вы живёте? Меня мучает вопрос, что люди делают в таких квартирах?

– Каких? – делаю вид.

– Таких огромных, на весь этаж. Хоть бы одним глазком взглянуть. Понимаю, две комнаты, три, ладно, четыре, но квартира на два подъезда… вы богатая девушка!

– Пойдем, – я рассмеялась, не могу человека оставить наедине с любопытством.

Бронзовая ручка парадной двери «допетровских времён», мы поднялись на второй этаж.

– Добро пожаловать в шикарную квартиру – восемь комнат, санузел раздельный.

Курьер всё понял.

– Может чаю? – спросила я, водя тапком по дырявому линолеуму, лет тридцать назад прикрыли дорогой, первородный паркет.

– Нет, спасибо, – курьер ойкнул, с потолка посыпалась штукатурка.

Я побежала к себе, с нетерпением распечатала сверток.

– Маша? – в дверь постучали.

Я с соседями дружу, в квартире у нас чисто, у санузла висит график уборки. Но вот трубы! Всё время подтекают, обещают поменять в 2044. Счастливый город Москва, такие планы!

– Мари, милочка, не уберёте сегодня? – вежливо.

Альбина Васильевна, если дело касается сортира, всегда говорит по-французски – воспитание. Она и Аркадий Петрович живут на Большой Дмитровке с самого рождения, им по семьдесят, дружили с моими родителями. Под Москвой у Альбины шикарная дача. Соседи умудрились продать одну из комнат за девять миллионов, за вторую в том году предлагали двенадцать, они решительно отказали. Выпал счастливый случай – последний, как-нибудь потом расскажу.

– Альбина Васильевна, душенька, сегодня никак, – я никогда ей не отказываю, – бегу на работу!

– Что же делать? Аркадию Петровичу к девяти на зубы, а Марья Антоновна будет ругаться.

– Не будет, ушла на рынок, раньше восьми вечера не вернётся, – я улыбаюсь.

Все знают о таинственных походах. Марье Антоновне двадцать восемь, она всех держит в страхе, то есть в чистоте. Мы за Марьей Антоновной, как за каменной стеной.

– А в обед я смогу. Вернусь из издательства и сделаю.

– Машенька, вы ангел.

У одной Альбины Васильевны перчатки новые, ведро блестит, она всегда обращается по-французски и всегда есть причина. Я улыбаюсь. Быстренько хлоркой залила унитаз, ёршиком поработала, полочки протёрла, ручки дверные – всего и делов-то! Уже не до книг, я опаздываю. Хоть мне и бежать минут двадцать, но мало ли. Вот курьер задержал, Альбина Васильевна… Стоп! Как я забыла – у меня же выходной. Я выдохнула. Что ж санузел, так санузел. Потом на пробежку, яичница, выпью кофе, тёплый круассан в булочной, можно сок апельсиновый сделать.

Я подробно всё рассказываю – те тёплые московские денёчки, сердечные, врезались в память.

Я натянула спортивный костюм, ещё раздумывала, достала из шкафа старые кроссовки – вечно шнурки развязываются – но бегать в них удобно, хлопнула дверью, пересекла Страстной бульвар и очутилась в Нарышкинском парке. Пробежав круг, я присела на корточки завязать шнурки, рядом с раскидистым кустом сирени – зелёный свёрток. Такие штучки в наше бурное время – находка опасная, я чуть приблизилась. Перетянут резинкой, так-так. Уж очень похоже на… Я рискнула и подняла. Внутри оказались американские доллары – шесть пачек! Я оглянулась по сторонам, никого поблизости, я сунула свёрток за пазуху и побежала домой. Виноваты шнурки! Дома я пересчитала деньги – пятьдесят восемь тысяч. Не могу не признаться – в моей голове тут же завелись планы. Я же человек нормальный. Вечером следующего дня, после работы, я взяла палки для скандинавской ходьбы и направилась в Нарышкинский парк. Может ещё что найду. Это шутка. Пять кругов я только тем и занималась, что пристраивала деньги по полочкам: поеду в Грецию, издам книгу, куплю шкаф у Альбины Васильевны, сколько останется? Я влетела на шестой круг (в других кроссовках), пришлось немного притормозить. Двое молодых людей, парень и девушка лет двадцати пяти, бродили вокруг моего золотоносного куста. Девушка всхлипывала. Я остановилась метрах в пяти и сделала вид, что завязываю шнурки.

– Господи, Ваня, мы копили два года! Бабушка отдала, всё, что было, папа «Ниву» продал, ну за что такое наказание?

– Даже, если они и были здесь, давно кто-то подобрал.

– Почему нам так не везёт? Ну, вот почему? – девчонка заревела.

– Пошли! – этот Ваня потащил её за руку.

Она вырвалась и снова полезла под куст. Он приподнял её, взял за плечи, она обмякла и, рыдая, упала ему на грудь. Они мне сразу понравились. Я люблю, когда в трудной ситуации люди едины. Парочка направилась к выходу, я с палками под мышкой за ними.

– У вас что-то случилось? – крикнула я.

Они остановились у входа в парк. Людей-то больше нет.

– Вы деньги потеряли? – выпалила я, – Сколько там было?

– 58 тысяч, – быстро ответил Ваня.

– Белый бумажный сверток?

– Нет, зелёный пакет, – девушка утёрла слёзы и повторила: – зелёный. Целлофановый, стянут жёлтой резинкой!

– Пойдём, вы счастливчики. Я его нашла, деньги у меня дома.

Не хочется говорить банальности – двое разинули рты. Мой тоже, хоть и закрыт на деле… Как я могла отказаться от Греции, книги, тем более от шкафа Альбины Васильевны? Ну, вот как? Они пришли в себя быстрее, чем я. Я вот до сих пор туда никак не приду. Я пошутила. Я быстро принимаю решения. Что я делаю на своей работе, подумала я? Ведь я устроилась в издательство в надежде, как бы это мягче сказать – пропихнуть свою книгу. А там таких мудрых оказалась целая колония. В результате, я оказалась девочкой на побегушках.

В общем, наутро, после того, как 58 тысяч вернулись к Ване и Вике, девчонку звали Викторией, я уволилась с работы. И устроилась кондуктором трамвая. Ещё я выбросила на помойку старые кроссовки. В конце концов, я живой человек, хватит носить старьё, тем более шнурки развязываются.

– Машенька, – позвал Аркадий Петрович, – это не Вы забыли?

Я. На тумбочке в общем коридоре, с падающей с потолка штукатуркой, несколько дней пролежала тысяча долларов, десять штук по сто. Вот такие в ЦАО коммунальные квартиры. Альбина и Аркадий – раз, Марья Антоновна, кстати, до сих пор с рынка не вернулась – два, я – три, две проходные комнаты по 17 и 18 квадратных метров закрыты, хозяева умерли, а дети в наследство вступают, шестая комната самая маленькая, метров 12 – там живёт Лидия Ивановна, ей 95, бывшая оперная певица. Большая знаменитость. Вот вы сейчас подумали, так некому и взять эту несчастную благодарственную тысячу. Да, нет же, есть. Лидия Ивановна выходит в свет чаще, чем остальные, и дверь входную никогда не запирает. У неё есть домработница Олечка, ей лет 70, в графике (уборка сортира) её фамилия. Седьмая (бывшая Альбины и Аркадия) и восьмая комнаты сдаются, там вечное движение, одни съезжают, другие наоборот. Мы к новым квартирантам привыкнуть не успеваем. Всегда люди хорошие, график никто не нарушает.