Галльская сказка

Из горьких воспоминаний Изибил выдернул журчащий голос старшей дочери.

– Вот вода, – Сайофра посмотрела на измученную думами и заботами мать.

Женщина непроизвольно дернулась от этого голоса, который всё больше становился похож на тот, что свёл её с тропы много лет назад. Похожий на звучание лесного ручья, он проникал глубоко в душу и затрагивал давно похороненные фрагменты постыдного прошлого. Она в который раз окинула взглядом Сайофру, стараясь долго не смотреть в раскосые бледные глаза – те, что околдовали глупую девчонку в Чёрном лесу.

– Тебя не дождешься! – мать всплеснула руками. – Ступай на выпас.

Изибил проглотила нахлынувшее воспоминание о той ночи, перенесшей молодую девушку в чертоги небывалого счастья и удовольствия. О таком не тоскуют! Нечеловеческий облик отца Сайофры по сей день не давал покоя, но уже не от приятной истомы, а от леденящего душу страха за будущее своей семьи. Изибил знала, что рано или поздно он вернется, чтобы забрать то, что принадлежит ему.

Сайофра послушно отправилась выгонять скот на выпас. Открыв хлев и взяв в руки прут, девушка покрикивала на животных, которые с большой неохотой выходили за пределы двора. Как только последняя овечка, истерично блея, покинула грязную землю хлева, Сайофра пошла вслед за стадом к полям, находившимся недалеко от реки Карус.

Наблюдая за размеренным шагом животных, девушка думала о произошедшем возле Священного леса. Ей почудилось шевеление в кустах, но подойдя ближе, Сайофра не обнаружила ничего, кроме лежащей под цветками зверобоя маленькой дудочки размером с ладонь. Брать чужие предметы из леса строго запрещалось. Друиды говорили, что это могут быть заколдованные вещи скрытых народов, живущих под камнями, в холмах, в стволах деревьев или даже в пещерах. Сайофра не могла объяснить, что заставило её взять чужеродный предмет. Спрятав дудочку в кармане платья, девушка пригнала скот к реке и села на большой камень около кустов смороды, за которыми начиналась опушка Священного леса. Клятвенно пообещав себе отдать странную вещицу друиду Андекамулу, она подняла лицо к летнему солнцу и улыбнулась, чувствуя, как тепло разливается по всему телу.

Коровы довольно мычали, срывая сочную луговую траву, напитанную дождями. Эти поля селяне любили. Для заготовки сена они подходили мало, а вот для выпаса – вполне. Здесь можно было не бояться нападений диких животных или кровожадной нечисти на пасущийся скот, так как селение находилось в двадцати шагах от луга и просигналить о беде не составляло особого труда.

Облака медленно плыли над макушками вековых деревьев. Казалось, они сейчас грузно осядут на острые сучки сосен, где и застрянут на долгие-долгие годы. Попеременно то закрывая, то открывая солнце своими пушистыми телами, облака создавали иллюзию полосатого неба – то пасмурного, то ясного. Деревья шумно перешёптывались. О чем они говорили? Рассказывали друг другу легенды дальних краёв или обсуждали последние события? Смаковали свежие сплетни, принесённые ветром? Сайофра не знала. Она неспешно обводила взглядом многочисленные кусты можжевельника, малины, смороды и крыжовника. Примечала около толстых стволов затаившуюся костянику, скрытую широкими листьями от посторонних глаз. Ей нравилось искать среди зелёных полотен яркие краски ягод, цветков и камней. Там текла своя, неизведанная и таинственная лесная жизнь, неведомая простым людям.

В лицо ударил прохладный ветер, отвлекший девушку от созерцания лесных красот. Вспомнив о найденной дудочке, девушка достала инструмент из кармана и поднесла поближе к лицу. Найденная вещица была вырезана из неизвестного материала, на ощупь напоминавшего коровий рог. Потемневшая от времени, она всё еще сохраняла свой первоначальный облик, который был для Сайофры загадкой. Неизвестные картины были вырезаны на обратной стороне дудочки. На них изображались два странных человекоподобных существа в многослойных нарядах, которые о чём-то говорили друг с другом. Их уши были неестественно вытянуты, а длинные волосы заплетены в тонкие косы. Вокруг картины резчик изобразил непонятные символы. Некоторые из них девушка видела на ожерелье из самолуса, которое носила старая Кианнэйт. После смерти праматери оно торжественно висело на стене одинокого дома, где старуха доживала свои последние годы. В тот дом никто не ходил, лишь изредка Изибил отправляла туда старшую дочь подмести да протереть пыль. Поговаривали, что по ночам из того дома доносятся голоса, один из которых принадлежит покойнице. Проверять никому не хотелось. К тому же, друид Андекамул запретил туда ходить без особого дела.

Сайофра поднесла инструмент к губам и неуверенно дунула, зажав одну дырочку указательным пальцем. Мелодия получилась протяжная и некрасивая, словно кто-то стонал из подпола. Девушка дунула ещё раз, на этот раз зажав две дырочки. Получилось лучше.

Увлекшись игрой, Сайофра не заметила, как деревья за её спиной медленно раздвинулись, обнажая скрытое от человеческих глаз золотистое поле. Услышав шорох за спиной, девушка резко повернулась и выронила найденную вещицу. Деревья медленно сдвигали тяжёлые ветви обратно. Сглотнув вставший в горле крик и успокоившись, она подошла поближе к деревьям и потрогала шершавые толстые стволы, словно хотела проверить, не наваждение ли это. Присев за кустами можжевельника, Сайофра снова заиграла, наблюдая за неспешно раздвигающимися тяжелыми ветвями и кустарниками.

Представшая перед ней картина врезалась в память, словно нож, пронзающий нежную плоть. За порослью травы и непролазных кустов открылось поле, которого прежде никогда не было в этих краях. Трава на нём казалась мягкой, словно шерсть молодого котёнка, и имела золотистый цвет летнего заката. По краям поля росли яблоки и груши, плоды которых переливались бронзой в свете стремящегося к горизонту солнца. По лугу гнала белых, как топленое молоко, коров с серебристыми рогами юная пастушка в многослойной одежде, отточенной дорогими камнями и тканями, о каких Сайофра лишь слышала в сказках. Наряд девушки переливался в лучах солнца всеми цветами, какие себе только можно вообразить. Казалось, будто сверху его окутывает тонкая сияющая пелена. Пастушка гнала волшебное стадо к зеленеющему вдалеке огромному холму. От изумления забывшая о дудочке Сайофра перестала играть, и чудесная картина скрылась за опушкой Священного леса.

– Что это ты тут делаешь? – раздался скрипучий голос над головой девушки. – А ну дай сюда!

Друид Андекамул, выходивший из Священного леса после долгих поисков вербены, не мог пройти мимо незнакомых ему звуков, доносившихся с хорошо знакомых полей. Он выхватил у Сайофры инструмент и принялся пристально его рассматривать, тщательно вглядываясь в рисунки и символы.

– Я…– девушка хотела объясниться, но под гневным взглядом служителя культа запнулась.

– Ты хоть знаешь, что это, глупая девчонка? Где ты это взяла? – повышая голос, Андекамул сжал дудочку в руке.

Не дожидаясь ответа, друид развернулся и пошёл к селению. Сайофра побежала следом, опасаясь навлечь на себя ещё большие неприятности. Она виновато опустила глаза и не решалась сказать даже слово, слушая гневную тираду друида.

– Да будет тебе известно, что это – альвийская дудочка, которую эти создания используют, чтобы завлекать таких дурех! Я всем говорил не поднимать странные вещи в лесу и уж тем более ими не пользоваться. Знаешь, что было бы, поиграй ты ещё немножко? Ушла бы навсегда в лес! Одному Отцу известно, что там с тобой сделали бы эти злобные твари!

Гневный Андекамул не замечал никого вокруг. Опираясь на священный посох, казалось, он был готов прямо сейчас убить им несмышленую девчонку. На крики жреца из дворов повыскакивали все соседи, в числе которых был и сам ват Матуген, сын Медведя. Грузный и сильный, по сравнению с Андекамулом он выглядел настоящей скалой, выточенной суровыми дождями и холодными ветрами. Шкура убитого им в молодости медведя украшала затылок Матугена, прибавляя ему роста и мужественности. Провидец нахмурил брови, обведя взглядом дудочку, которой размахивал друид.