Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 16



Теснота на новом месте была чудовищная. В каждую квартиру втискивали по несколько семей, приходилось спать на полу или на импровизированных двухъярусных койках – Реня спала на мешке с мукой[133]. В маленький дом могло набиться до пятидесяти человек[134]. На редких фотографиях геттовского жилья можно видеть многодетные семьи, обжившие святилище синагоги, людей, рядами спящих под скамьями и на биме[135]. Ни у кого нет возможности даже вытянуть руки. Никакого личного пространства не существовало. Лишь немногим выпадала удача поселиться вместе со знакомыми по прежней жизни, большинству же приходилось жить с совершенно чужими людьми, у которых были другие привычки. Вместе сводились евреи из разных окрестных деревень, разных слоев общества, что усиливало напряженность, нарушало обычный общественный порядок[136].

Даже если кому-то удавалось привезти свою мебель, ее некуда было ставить. Импровизированные кровати складывались в дневное время, чтобы освободить место для умывания и еды; вся одежда висела на единственном гвозде, вбитом в стену; маленькие тазики использовались и для мытья тела по частям, и для стирки белья, которое развешивалось для просушки на соседних крышах[137]. Столы и стулья выносились наружу, составленные друг на друга. По мере того как неделя тянулась за неделей, семья Рени использовала вещи, взятые из старой жизни, в качестве дров. Основы былой жизни сгорали в огне.

Всего немцы создали в Польше более четырехсот гетто[138] с целью сократить еврейское население посредством болезней и голода, а также концентрировать его в определенных местах, чтобы легче было собирать и отправлять на принудительные работы и в лагеря смерти. Это была массовая операция, и каждое гетто имело свои немного отличные от других правила и свойства в зависимости от местной еврейской культуры, местных нацистских установлений, ландшафта местности и внутреннего руководства. Тем не менее основные принципы организации гетто были стандартными по всей стране, от самых отдаленных городков до еще более отдаленных деревень, в первую очередь – лишение свободы.

Поначалу Кукелкам разрешалось выходить из гетто на работу и для покупки еды; равно полякам разрешалось входить в гетто через ворота и продавать хлеб в обмен на ценности. Но вскоре доступ во все гетто был закрыт. Евреи могли выходить из него, только имея особый пропуск, выданный юденратом. Начиная с 1941 года было запрещено всякое передвижение через границу гетто, как туда, так и обратно, и для евреев, и для поляков. Высокий забор закрывал доступ туда с одной стороны, река – с другой. В конце концов любой шаг за пределы гетто стал означать расстрел на месте.

Тем не менее…[139]

Реня надевала на себя одежду во много слоев: чулки, на них еще чулки, сверху платье из толстой ткани, какую ткали польские крестьянки. Эстер надевала два пальто и платок. В темноте, на ощупь, Бэла помогала сестрам застегивать и завязывать одежду, предварительно закрепив на животе несколько сложенных блузок, чтобы для маскировки имитировать беременность. Они рассовывали по карманам, повсюду подшитым внутри между слоями одежды, маленькие предметы – для продажи; всё носили на себе. Только так Реня могла помочь семье – матери и маленькому брату.

Иногда девочка уносилась в воображении далеко-далеко – а на самом деле всего на несколько миль расстояния и несколько месяцев времени – туда, где ее принадлежавшая к среднему классу семья еще не была разбросана. Она вспоминала, как ее мать, сильная натура, заботилась обо всем: готовила, убирала, зарабатывала деньги. Бывало, соседи-поляки недоверчиво спрашивали ее: «Как вам удается на свои заработки одевать семерых детей так, что они выглядят богачами?» Лия была той, кого на идише называют балабустой: виртуозной матерью семейства, чей дом полон образованными, хорошо воспитанными детьми и их друзьями и, тем не менее, чудесным образом остается аккуратно прибранным, и в нем царит идеальный порядок. Ответ у нее всегда был наготове: «Покупайте дорогие вещи, потому что они дольше носятся. А потом передавайте от старшего младшему. И купите каждому по паре хороших туфель ручной работы на размер больше. Чтобы было куда расти ноге».

Что носили, как носили? Теперь девочки носили все и как одежду, и как способ зарабатывать на жизнь. Около девяти часов вечера[140] наступала пора выходить. Они коротко махали рукой на прощание и покидали гетто. Реня никогда не описывала, как им удавалось улизнуть, – возможно, она подкупала охранника, протискивалась через щель под незакрепленной планкой в заборе или под отходивший прут в решетке, перелезала через стену, проползала сквозь лаз в подвале или пробиралась по крыше. Всеми этими способами пользовались контрабандисты – в основном женщины, – чтобы выходить за пределы еврейских гетто и возвращаться в них.

Поскольку евреев-мужчин часто похищали, они оставались дома. Женщины из разных семей – от самых бедных до принадлежавших к высшим слоям – становились добытчицами[141], они продавали сигареты, бюстгальтеры, предметы искусства, даже торговали собственными телами. Детям тоже легче было выскользнуть из гетто, чтобы найти какую-нибудь еду. Существование гетто породило перемену множества ролей[142].

Сестры Кукелки направлялись в деревню и принимались ходить взад-вперед по улицам. Быстро вышагивая туда-сюда, Реня вспоминала, как они с мамой каждую пятницу посещали пекарню и покупали печенья разных цветов и форм. А теперь были хлебные карточки: сто граммов в день, или четвертушка маленькой буханки. Продажа хлеба сверх дозволенного количества или по недозволенной цене означала казнь.

Реня приближалась к какому-нибудь дому. Каждый шаг был рискованным. Откуда было знать, кто там, внутри? Поляки? Немцы? Милиционеры? Любой открывший дверь мог донести на нее. Или просто застрелить. Или притвориться, будто хочет что-то купить, а потом просто не заплатить, пригрозив сдать ее в гестапо за вознаграждение. Но что ей было делать? Подумать только, что когда-то Реня работала в суде, имела дело с юристами, правосудием, законами, которые имели разумный смысл! Это осталось в прошлом. Теперь ночь за ночью многие женщины, в том числе матери, вот так выходили на опасный промысел, чтобы кормить семью.

Другие помогали своим родным, выполняя принудительные работы для муниципалитетов или частных предпринимателей[143]. Все евреи в возрасте от четырнадцати до семидесяти пяти лет были обязаны работать, но иногда девочки моложе четырнадцати надевали туфли на высоких каблуках, чтобы выглядеть старше[144], потому что они тоже хотели есть. Некоторых евреев заставляли работать портными, белошвейками или плотниками, других посылали разбирать развалины разбомбленных домов, чинить дороги, подметать улицы и разгружать составы с бомбами (порой бомба взрывалась, и всех, кто был поблизости, убивало). Несмотря на то что многие еврейские женщины проходили много миль до каменоломен, где им предстояло разбивать камни, по колено в снегу или ледяной слякоти, умирая от голода, в порванной одежде, их все равно избивали, стоило им заикнуться о коротком отдыхе. Люди скрывали свои раны и умирали от инфекций. Часто случались обморожения. От побоев – переломы.

133

Реня спала на мешке с мукой: Renia Kukielka, Yad Vashem testimony.

134

могло набиться до пятидесяти человек: См., например, Faye Schulman, A Partisans Memoir: Woman of the Holocaust (Toronto, Canada: Second Story Press, 1995), 77.

135

Возвышение, обычно в центре синагоги, где находится специальный стол для публичного чтения свитка Торы.

136



нарушало обычный общественный порядок: Tec, Resistance, 52–54.

137

развешивалось для просушки на соседних крышах: Izhar, Chasia Bornstein-Bielicka, 108–110.

138

более четырехсот гетто: Tec, Resistance, 52.

139

Тем не менее…: Этот эпизод с описанием контрабандной торговли основан на показаниях Рени, предоставленных ею Национальной библиотеке Израиля в 1985 году, стенограмма хранится в архиве библиотеки. Неясно, занималась ли она контрабандой до или после того, как гетто было «закрыто». Я реконструировала эту сцену на основании рассказов многих еврейских женщин-контрабандисток. Например, см. главу “Women” в Warsaw Ghetto: Everyday Life, The Ringelblum Archive, Volume 1, ed. Katarzyna Person, trans. A

140

Около девяти часов вечера: По словам Рени, она ходила на заработок утром, но в большинстве воспоминаний женщин-контрабандисток говорится, что они ходили на свой «промысел» по вечерам.

141

добытчицами: examples are from “Women”, Warsaw Ghetto: Everyday Life.

142

перемену множества ролей: Lenore J. Weitzman, “Resistance in Everyday Life: Family Strategies, Role Reversals, and Role Sharing in the Holocaust”, in Jewish Families in Europe, 1939—Present: History, Representation and Memory, ed. Joa

143

муниципалитетов или частных предпринимателей: Tec, Resistance, 59. В крупных гетто имелись и те, и другие.

144

чтобы выглядеть старше: Schulman, Partisans Memoir, 78.