По прозвищу «Самурай»

И я краем глаза, периферийным зрением, уловил, что около меня рука подсыпала мне в стакан порошок. Как кобра, которая бросается на добычу, я схватил эту руку прямо над своим кубком. Жозефина, та самая рыжая бестия, вскрикнула и попыталась отдёрнуть руку. Все понятно, девчушки-клофелинщицы – одна отвлекает, вторая подсыпает снотворное, а после обирают спящего лоха. Злость вскипела во мне, я схватил эту девушку за шею, взял кубок, в который она только что подсыпала снотворное, и влил ей в рот. Не знаю, что на меня нашло, просто злость появилась, не на них даже, а на самого себя. Как лох ведь, уши развесил и чуть в ловушку не попался.

Рыжая покорно пила из кубка вино, я влил ей в рот все до донца, потом поставил кубок на место. Марфа Васильевна сидела молча на кровати. Бледная, как мел, улыбка слетела с её губ, и сама проститутка мигом потеряла всю свою привлекательность, будто вампир сидит и смотрит на меня красными зрачками в обличии милой девушки. Антуанетта вскрикнула, вскочила на ноги, а рыжая Жозефина, которая покорно выпила вино, вдруг схватилась за горло и упала на пол. Я стоял как столб и не знал что делать. Пена пошла изо рта у девушки, она захлебывалась, будто ей не хватало воздуха. Одна из девушек вскочила со стула и попыталась убежать, но дверь была закрыта на ключ. Тогда она забарабанила в неё с криками: «Помогите!»

Лежащая на полу рыжая уже не подавала признаков жизни. Я взял стакан, понюхал его: ничего постороннего не почувствовал сначала, а потом четко в нос ударил этот запах – горький миндаль. Твою же мать! Мне хотели подсунуть не снотворное, цианистый калий это, вот что… Я перевел взгляд с одной девушки на другую, потом взял руку у лежащей трупом Жозефины, пульса не было. В дверь уже колотили все сильнее.

– Откройте или будем ломать! – забасил кто-то и ударил несколько раз ногой.

      Я достал ключ из кармана, повернул его в замке, и сразу дверь распахнулась. Четверо дружинников с мечами в руках ворвались в комнату, и Марфа сразу закричала им.

– Он убил нашу девушку, влил ей в рот что-то, она упала замертво, он убийца! – и показала пальцем на меня.

– Дружище, ты серьезно влип, – покачал головой тот самый стражник, которого я час назад угощал пивом, – убийство жрицы любви тут сразу карается смертью, таков закон!

Глава 7. Добровольно в рабство.

Дальше все происходило будто во сне. Я сидел за столом, мимо меня ходили дружинники, унесли труп этой проститутки, других женщин увели, а со мной остались четверо стражников, двое из которых смотрели за мной, а двое других обыскивали комнату. Потом меня вывели в зал, где я только что пил пиво и ел шашлык. Таверна опустела, всех любопытных выгнали, у двери стояли дружинники с мечами и в кольчугах. Мой меч и кинжал сразу отобрали, хорошо ещё, что руки не связали. Я так и сидел, ловя на себе осуждающие взгляды стражников и работников заведения. Потом в дверь зашел мой знакомый дружинник Ваня и тут же вылетел, как ошпаренный. Наверное, не хотел со мной встречаться. Значит, город он мне завтра не покажет. Да и вообще, вряд ли я увижу город. Вот городской эшафот точно увижу, провезут по темным улицам и тихо вздернут. Почему мне не связали руки? Почему так напряжены дружинники? Наверное, это очередной эпизод безумной игры, по идее, я должен попытаться бежать. Мой меч лежит далеко, до него добежать не успею. Он у входа в таверну на столе, вместе с моей кольчугой и деньгами.

Хватит раскисать, мы ещё повоюем. Рядом со мной на стене висит щит с гербом, красно-синий. Чуть в стороне к стене прибит меч, можно попытаться схватить его, должен оторваться. Рядом со мной двое, они не бойцы, от стражников я ощущаю запах страха. Вон тот, жирный, с редкими усиками, потеет и воняет, и рука у него немного подрагивает. Еще бы, это тебе не беззащитных рабов резать. Есть ли тут, кстати, рабы? Может, меня не повесят, а продадут в рабство? Надо сейчас начинать, пока есть возможность. Двое около меня стоят, двое у двери. Окно большое, я легко могу в него пролезть. Ударить того, жирного, потом второго, он тоже явно не атлет, среднего роста и костлявый, с осунувшимся лицом. Они даже мечи вытащить из ножен не успеют, только вскочить, одного бью рукой в подбородок, другого ногой в пах. Я уже напрягся, но в этот момент дверь в таверну открылась, и вошли те самые трое господ чехов, которые час назад требовали правосудия для меня. Что ещё за на…

– Ага, попался! – радостно проговорил тот самый старший из них, с бородкой, – теперь ты не уйдешь от правосудия.

Он о чем-то тихо поговорил со своими спутниками, а потом обратился к сторожившим меня дружинникам.

– Его нужно отвезти в городскую тюрьму, завтра на ратушной площади в северном районе проведем расследование, суд и казнь!

Я приготовился, чуть привстал со стула, опираясь на носки ног, но в это время дверь опять открылась, и в зал вошел высокий лысый человек, в длинной синей рубахе и красных штанах, пояс из дорогой кожи опоясывал его, и на перевязи на поясе висел длинный меч, рукоятку которого украшали драгоценные камни. Оружие явно декоративное, которое должно больше заявлять о статусе его владельца, чем рубить и колоть. Сзади шли дружинники, среди которых я краем глаза увидал того самого Ивана. Вот не везет, так не везет, теперь все насмарку, теперь точно не сбежишь.

– Мы забираем этого преступника, – снова на ломаном русском проговорил чех, тыкая в меня пальцем и обращаясь к вошедшему в таверну лысому здоровяку.

– С хера ли? – улыбнувшись, ласково пробасил лысый. Скорее всего, это и есть тот самый местный князь, великий и ужасный, собственной персоной прибыл.

– Он убил женщину в таверне, это дело подсудно городскому суду, – заявил господин с козлиной бородкой и топнул ногой в сапоге с острым носом по деревянному полу таверны.

– Он сегодня как прибыл в город, написал заявление на вступление в мою в Дружину, и я его принял, – невозмутимо ответил чеху лысый, и слова его эхом прогромыхали в ставшем тесным от такого количества народа зале таверны, – а судить моих дружинников могу только я сам, таков Закон.

Чех снова зашептался со своими двумя спутниками, наверное, переводя им слова Князя, а у меня появилась надежда. С одной стороны, какая разница кто тебя повесит, с другой, этому князьку тоже без разницы. Не стал бы суетится из-за пустяка. Скорее всего, тут в другом дело.

– Я сам завтра тщательно все расследую и вынесу ему приговор, вы можете быть свободны, – гаркнул князь, отмахиваясь от стоявших особняком чешских гостей.

– Покажите заявление в Дружину? – неожиданно сказал чех. Видимо, кто-то ему посоветовал не уходить а настаивать на своем, кто-то из спутников.

– Ща, – рассмеялся ему в лицо князь, – ща метнулся и принес тебе все. Не наглей, Антонин, забирай своих хохлятских шкурок и вали отсюда. Ты на нашей территории не хозяин. Где они? – сверкнул глазами Князь на своего подручного.

Странно, но рядом с высоченным лысым начальником и командиром был невысокий кудрявый, черноволосый толстячок в очках. В руках у толстяка была… Нет, не сабля, а папка. Красная папка с документами и ручка под гусиное перо.

– Они опрошены, все с Северного форта, в чешском анклаве живут. Все с Украины, добровольно прибывшие, несколько дней назад, – отчитался кудрявый толстячок, – и все говорят, что Антонин заплатил им. Вольнонаемные трое, из Украины. Подосланы проститутки к нам, не иначе. Можно продолжить дознание, но тут придется с пристрастием допросить, товар попортится однако, – вздохнул очкарик и причмокнул языком, – а жалко, такие крали…

– Довольно, – оборвал его лысый. А потом обратился к чеху, – слышал? – и поднял вверх указательный, – Антонин, вали, говорю, я сам разберусь и сообщу вам о своем решении, иначе придется твоим шкуркам попортить шкурку, – улыбнулся своей шутке лысый гигант.

Чехи, как один, ушли из таверны с гордо поднятой головой, снова громко хлопнув дверью. Князь оглядел присутствующих, сделал жест рукой, чтобы все вышли, в том числе и стоящие около меня стражники, дождался, пока за последним дружинником закрылась входная дверь, и пристально поглядел на меня. Морщинистое лицо, лет можно дать и пятьдесят, и шестьдесят. Рост около ста девяноста сантиметров, широкоплечий, мощная шея. Скорее всего, бывший борец. Чёрные густые брови, усы, как у Чапаева, глаза смотрят холодно и с прищуром. Массивный раздвоенный подбородок будто высечен из камня, и только уголки губ будто улыбаются немного.