Свет мой

— Очень приятно. А можно я буду звать вас мамой? — продолжал показательные выступления Марсель.

— Это был сарказм? — спросила я.

— Нет, — ответил парень.

— А сейчас это был сарказм?

— Да.

— В общем, ты не хам, ты просто саркастичный.

— Гм. Круто вы меня сделали. Сдаюсь. Я чувствую, весело мне у вас будет.

— Не сомневайся, Марсельеза, — ответила за всех Соня.

Первое совместное мероприятие с Марселем мы провели, сходив в зоопарк. Конечно, наша семья бывала там и раньше, и дети, и мы любили это место, поэтому со старшим сыном пошли туда же — пусть посмотрит местные достопримечательности. Более всего Марселя впечатлили обезьяны. Сидит такой орангутанг и свысока посматривает на стоящих напротив людей. Возле его клетки собралось много людей, а Марсель вдруг показал обезьяне язык. Орангутанг как сидел с надменным видом, так и продолжает сидеть. Не дать, не взять — профессор на экзамене. Когда парень решил перейти к другой клетке, неожиданно раздались хлопки — это ему аплодировала обезьяна. За ней, смеясь и потешаясь, Марселю начали рукоплескать стоящие рядом люди. Тот же покраснел и ушел к другой клетке. Вот и без моих нравоучений обошлось. Обезьяны, оказывается, хорошие воспитатели.

Летом мы остались дома и никуда не поехали, во-первых, Софья сдавала выпускные экзамены, а во-вторых, мы с мужем весь июнь работали, он ещё — до половины июля, а там дочкино поступление было не за горами, поэтому мы выгадали только две недели и съездили на базу отдыха. Конечно, Саше было бы лучше оздоровиться где-нибудь на курорте или в санатории. После ранения это стало вынужденной необходимостью, но муж решил иначе — он не должен оставлять старшего сына ни на день.

— Неизвестно, как он поведет себя в моем отсутствии, я не хочу находиться в вечном напряжении. Что это будет за отдых? Обойдусь пока.

Да, действительно, Марсель прислушивался к тому, что требовал или просил отец. Удивительным было то, что почитал парень и Софью. С остальными был подчеркнуто вежлив. Больше хамства с его стороны не наблюдалось, но и уважительного отношения не ощущалось тоже, была им одним разыгранная и пока не понятная нам игра. Странное затишье напрягало и пугало, казалось, что вот-вот должен произойти взрыв. Несмотря на это, я убеждала Сашу: «Пока мы заслужим авторитет в глазах мальчика, возможно, пройдут годы, а вот здоровье не восстановится само по себе, для этого нужно регулярно ездить в санатории, забыл, что говорил врач после твоего ранения?»

Действительно, в 2000 году, во время второй командировки в Чечню, Саша получил серьезное ранение в грудь и едва выжил. У него и в первую чеченскую кампанию было ранение, но легкое. Помню, как мы ликовали в 1996 году, что спустя полгода, в мае, увидели его живого, хоть и не совсем здорового. Как радовались, что всё обошлось, муж выздоровел и служит дальше в той же части, идёт на повышение, к тому же за умело проведенные операции во время боевых действий, за самоотверженное исполнение долга в условиях повышенного риска для собственной жизни награждён орденом. Больше радоваться было нечему. Все его силы, всё здоровье отнимала служба. Конечно, Саша очень быстро продвигался по карьерной лестнице и в тридцать лет получил звание майора, командовал уже батальоном. Но был один большой минус такого стремительного карьерного роста — нам катастрофически недоставало общения с ним, несмотря на его старание каждую свободную минуту уделять внимание мне и детям, заботиться о нас и, когда надо, защищать. Наверное, двадцати четырех часов в сутки, проведенных с Сашей, мне было мало — он мой воздух, мой свет, мой Огонёк!

Я не сомневалась, что вскоре мужа направят на учёбу в академию. Так бы оно и было, но снова помешала война.

Если бы в 1996 году в высших эшелонах власти не заключили Хасавюртовское соглашение с бандитами, что фактически было поражением России в войне с террористами, а шли бы до конца, до окончательной победы, тем более воевать уже научились, не было бы снова военных действий в 1999. Мы расценивали тогда это решение как плевок в лицо военнослужащим — живым и погибшим.

Нашим детям очень быстро пришлось стать самостоятельными. Через три года после рождения Стасика я вышла на работу и отдала сына в детский сад, на Сонечку легли многие обязанности: нужно было приводить ребенка из сада, кормить его, если я не успевала к тому времени вернуться из школы, занимать досуг. В общем, растили мы малыша вместе с дочерью, пока муж в течение года участвовал в контртеррористической операции. Со временем и Стасик стал самостоятельным: сам убирал свои игрушки, стирал пыль со шкафа, мыл посуду, ведь папа сказал, что мужчина всё должен уметь делать и его святая обязанность оказывать женщине помощь.

В октябре двухтысячного года мне позвонил командир бригады специального назначения Главного разведывательного управления, где служил Саша, и сказал:

— Света, крепись, майор Огонёк тяжело ранен и находится в госпитале Москвы. Ты можешь…

Больше я ничего не слышала и не видела, очнулась лежащей на полу, не понимающей, как здесь оказалась. Очень болел бок, и кружилась голова. Я увидела трубку телефона, висящую на шнуре. «Так, что же случилось, что же плохое случилось?» — подумала я и всё вспомнила.

— Товарищ полковник, Леонид Иванович, — обратилась я к командиру, он ещё висел на проводе и не понимал, почему я так долго молчала, — меня к нему пустят?

— Не думаю, Света, считаю, что находиться там не нужно, просто звони врачам. От твоего присутствия ничего не изменится.

«Ну, нет, я должна быть с Сашей, — думала я. — Надо сообщить папе, может, он сможет пожить с детьми». Папа поддержал меня в решении ехать и, спустя уже сутки, находился у нас дома.

— Ты, дочь, будь с мужем столько, сколько надо, я позвонил в Москву институтскому другу, поживешь у него. Он пока один, овдовел недавно, а дети за границей. Не стеснишь, не беспокойся. И вот что удобно: дом его недалеко от Бурденко, на трамвае быстро доберешься. Всё будет хорошо, Светланка, не переживай. Ты матери Сашиной сообщила?

— Ну, да, сразу позвонила.

— А она?

— Ну куда она поедет? Дом, хозяйство. Я сказала, что уже выезжаю.

— Вот сколько живете вместе, а мы со Светланой Михайловной ни разу не встречались. Не порядок. Ладно, зять поправится, познакомите, — проговорил отец, наверное, чтобы отвлечь от плохих мыслей.

— Да, конечно.

Приехав в Москву, я сначала оставила вещи у папиного друга, а потом вместе с этим милейшим человеком мы побывали в госпитале у Сашиного лечащего врача. Информации по-прежнему было немного: муж получил пулевое проникающее ранение груди, повреждено прилегающее к плевре легкое, прооперирован, находится в тяжелом состоянии.

Не передать словами, насколько мне было тяжело, но я верила: у мужа крепкое здоровье, он все выдержит. Как молитву, повторяла я слова: «Пусть спасет тебя любовь моя, моя вера в тебя. Пусть моя преданность поможет тебе преодолеть и это испытание. Любимый мой, родной мой, я с тобой, что бы ни случилось, как бы ни распорядилась судьба. Только живи, только не покидай меня!»

Через неделю Сашу перевели в общую палату, а ещё через две выписали из госпиталя, далее продолжать лечение он должен был по месту жительства. Я была счастлива — вырвали из рук костлявой любимого человека, и, идя по Госпитальной площади, повторяла в такт шагов мои любимые строки Ю. Друниной:

Ты — рядом, и все прекрасно:

И дождь, и холодный ветер.

Спасибо тебе, мой ясный,

За то, что ты есть на свете.

Спасибо за эти губы,

Спасибо за руки эти.

Спасибо тебе, мой любимый,

За то, что ты есть на свете.

Ты — рядом, а ведь могли бы

Друг друга совсем не встретить.

Единственный мой, спасибо

За то, что ты есть на свете!

По возвращении в Саратов мы узнали, что Саша представлен к ордену Мужества. Это позволило ему, комиссовавшись из-за тяжелого ранения, в виде исключения получить место преподавателя в Новосибирском высшем военном командном училище. «Такими кадрами, как вы, не разбрасываются», — сказал ему генерал, вручавший орден, — поезжайте воспитывать молодых и передавать им свой опыт.