Свет мой

Саша целыми днями, иногда сутками был на службе, а мы со Стасиком, так назвали сына, и Сонечкой ждали его возвращения. Сын рос очень спокойным, терпеливым, кряхтел, но не плакал, если что-то не нравилось или болел животик.

Так, помахав на прощанье веерами разноцветной листвы, ушел сентябрь, закончился грозный — грозовой октябрь, летел вперемежку с дождем — снегом ноябрь. Но мы не замечали непогоды, чего же на нее грешить, если в доме тепло, уютно, радостно всем — и взрослым, и детям, если нас всех пронизывает любовь, взаимопонимание и уважение друг к другу.

Однажды в воскресенье, после суточного дежурства, Саша вернулся немного другим: молчаливым, встревоженным. Он почему-то виновато смотрел в глаза.

— Что случилось? Ты заболел? — сразу с порога спросила я, почувствовав неладное.

— Ну, мать, не накормила, не напоила, спать не уложила, а уже кучу вопросов задала.

Я улыбнулась и приняла игру:

— Садись, Иванушка, поешь щей лесных с грибами да рыбы речной, жаренной в печи. Баньку истопить? Опочивальню приготовить? Или как обычно на скамье, застланной дерюжкой, спать будешь?

— Это потом, — сказал, смеясь, Саша. — Готовь, Свет мой, ужин.

Ну, слава богу, вроде бы все нормально, может, просто устал.

— Уже все на столе. Мой руки, и будем есть.

Саша по привычке подошёл к кроватке маленького, потом к дивану, на котором спала Сонечка, поцеловал в лобик и одного, и другого ребенка. Я невольно залюбовалась — какой же он замечательный отец!

После ужина мы остались сидеть за столом на своей маленькой кухоньке. Это уже стало традицией: здесь мы решали бытовые вопросы, разговаривали о прошедшем дне, мечтали о будущем.

— Светлана, — начал муж, я насторожилась: он редко называл меня полным именем. Обычно Свет мой, иногда Светик. — Нас на днях отправляют в Чечню. На завтра дали выходной, чтобы собраться.

Я опешила. Конечно, мы предполагали, что это может случиться, когда разговаривали о военных действиях в Чечне, но оставалась какая-то надежда, что все образуется, скоро закончится и нас не коснется беда. А ведь уже были и штурм Грозного, и захват чеченскими террористами госпиталя в Буденновске. Часто подразделения российской армии несли серьезные потери как среди офицерского состава, так и среди солдат — срочников.

Я не думала о том, что останусь одна с маленькими детьми в чужом городе, я думала о муже, о том, увижу ли его живым и здоровым после многомесячной командировки в горячую точку. Нет, слёз не было, не потому что выплакала их после смерти мамы, я боялась расстроить Сашу, хотелось, чтобы он ушёл спокойным и уверенным, что мы всё сможем, всё выдержим. Он — там, я — здесь.

Глава 24 Вместо эпилога

Март — коварный месяц: то вечером погладит щёки своими теплыми руками — лучами, то утром закружит метелями. Сегодняшнее же утро было солнечное и тёплое. Я открыла форточку, чтобы услышать трубные звуки весны, почувствовать ее победное шествие. Веселые мелодии раздавались повсюду. С крыши, шумно звеня, падали сосульки, наперебой кричали обалдевшие от счастья воробьи: как же, пережили суровые, холодные и голодные месяцы — живы, как-то радостно зазвенели проезжающие мимо, дребезжащие от старости или от перегруженности трамваи, под завязку набитые людьми.

Я подошла к кроватке Стасика, поправила одеяло, погладила по головке. Почему-то он сегодня очень плохо спал, кряхтел всю ночь, да и Сонечка бесконечно переворачивалась с боку на бок, наверное, это всё из-за смены погоды. Я же на удивление бодро себя чувствовала, бессонная ночь счастливых и тяжелых воспоминаний никак не отразилась на моем самочувствии. Так, пора вставать, готовить завтрак.

Именно в это утро в нашу дверь постучала счастливая весть в лице Ильи Иванченко, соседа, сослуживца и заместителя мужа, который, как и Саша, ещё в ноябре был откомандирован в Чечню. Март, наверное, извинялся за свои старые, гнусные дела, поэтому решил загладить вину дорогими подарками.

— Привет, Светлана, я вернулся, — и снял бейсболку с коротко стриженых волос точно так, как главный герой фильма «Берегись автомобиля». Вот скоморох.

— Привет, Илюша, — сказала я растерянно и пригласила пройти в комнату, — что случилось? Или вы все вернулись?

— Нет, пока только я. Отправили долечиваться после ранения сначала дома, а через две недели — в санатории. Ранение так себе, легкое, но родное министерство подсуетилось — и вот скоро поеду на отдых зализывать раны. Спасибо и на этом.

— Понятно. Как мой Саша?

— Ничего, служит.

— Я только завтрак приготовила, поешь?

— А, давай. Моя жинка на работу убежала отпрашиваться. Я-то рано утром приехал, немного перекусил, но снова что-то проголодался.

— Как там? Очень тяжело? По телевизору в новостях передают информацию, но как-то все вскользь, без подробностей. И видеоматериалов немного.

— А это потому, что журналистов мало приезжает. Да и хвастаться особенно нечем. Если бы не генерал Рохлин да не такие офицеры и солдаты, как твой Огонёк, вообще бы было плохо. Подай мне вон ту вазочку с медом, — между делом сказал Илья и продолжил рассказ. — Да, Саня и в правду герой: умный, решительный — боевой, одним словом. А атакует как — неожиданно и моментально. Не зря его позывной «Гюрза».

— Змея?

— Да, именно так. Есть у него какое-то чутье, помогающее ориентироваться в любой обстановке. Его очень боятся боевики. Нашу разведроту знаешь, как называют? Бешеные.

— В «Новостях» недавно сюжет показывали. Это не вы, случаем, спасли заложников из Координационного центра в Грозном? — спросила я.

— Мы, а до этого выбили боевиков из склона ущелья. Тяжелый был бой. Там меня и ранило.

— Да, все совсем не просто. О возвращении назад ничего не говорят?

— Нет, конечно. Это же война. Меняют периодически подразделения, но раньше мая не жди своего мужа. Вы-то как?

— Ничего, и мы держимся. Конечно, тяжело было, особенно в ноябре-декабре, когда вы только уехали, да, впрочем, потом тоже не очень легко. И не я одна такая — нас, женщин, проводивших мужей на войну, шестеро на этаже. Если бы не дети, трудно было бы справляться со своими эмоциями, ребятишки и заставляют держать себя в тонусе. А так, ничего, только постоянное напряжение. Мы с девочками помогаем во всем друг другу, вместе, в общем, выживаем. Да и папа мой — тоже хорошая моральная поддержка, вовремя приехал, ещё перед Новым годом, сейчас уже в Барнауле, на родине. Сестра квартиру присмотрела, в нашем же доме, вроде бы ему понравилась, собирается купить. Сашина мама в феврале тоже на неделю приезжала, познакомилась с внуками. Очень помогла с детьми и мне, и девочкам соседским: из садика ребят забирала, подсказывала, как лечить от разных болезней, она же фельдшер по специальности.

— И у неё, оказывается, героическая профессия.

— Да, и у неё. Спасибо тебе большое, Илья, за вести о Саше, ведь я почти ничего не знаю о нем. За все время получила четыре коротких письма, да один раз он звонил, и то разговор длился три минуты. В части тоже молчат, не очень щедры на ответы. Живы — и все. Но я и этой скудной информации рада. Главное, живы.

— Да, главное, живы. Некогда там письма писать, совсем некогда. Но Огонёк, зная, что я выписываюсь из госпиталя и уезжаю домой, передал тебе записку, возьми вот, прочти.

Записка, написанная на тетрадном листе, была коротенькой и немного сумбурной. Саша писал: «Здравствуй, Свет мой. Если бы ты знала, как мне не хватает вас, как не хватает твоего умного, лучистого взгляда, нежных, ласковых рук да и твоих вкусных щей — пирогов тоже не хватает. Я всегда мысленно с тобой был и есть, и эту связь ничем не разорвать.

Скоро вернусь, обязательно вернусь. Мы встретимся и наконец-то будем вместе.

Помнишь, ты когда-то на уроке читала из «Евгения Онегина»:

Адриатические волны,

О Брента! нет, увижу вас

И, вдохновенья снова полный,