Свет мой

— Оля, муж в Красноярске, он военный, а я сейчас живу в Барнауле, потому что с инсультом слегла мама, ей необходим уход, — ответила развернуто, дабы избежать новых вопросов. — А разве Антонина Степановна тебе об этом не рассказала?

Конечно, я умышленно поставила девушку в неприятную ситуацию, но как говорится, получай: Curiosity killed the cat — любопытство убило кошку.

— Да, что-то такое слышала, — смущённо ответила Оля, по моему тону понимая, что более, чем известно, ей уже не узнать. Далее разговор перекинулся на обсуждение политики, потом городских дел.

Вернувшись в зал, Игорь произнес неожиданный тост:

— Я не мастак произносить тосты, но все же от всей души хочу поблагодарить Светлану Владимировну, кто не знает, сестру моей жены, а в прошлом учительницу нашей школы, за то, что она когда-то, попав сюда по распределению, оказала серьезное влияние на ветреного, безответственного, беспутного пацана, каким я был. А еще рад, что однажды случайно встретил её в Барнауле, и она вошла в мое нелёгкое положение — пригласила пожить до окончания сессии, а, самое главное, познакомила со своей сестрой Леной. Помните, Светлана Владимировна, вы тогда сказали, что когда-нибудь я найду свою Елену Прекрасную? И вот нашел, нашел благодаря вам, — подняв бокал, Игорь продолжил: — За вас, дорогая наша учительница!

Мне было и радостно, и немного неловко. Взглянув на Шурика, я увидела в его глазах столько тепла, столько света! В них, наверное, отражались и мои глаза, полные счастья.

Первый день свадьбы заканчивался, завтра в полдень мы со Скачковыми уезжаем, Елена и Игорь останутся погостить у родителей ещё три дня. Мне очень понравились родственники нашего нового члена семьи — простые, добрые, открытые люди. Они пригласили нас, барнаульцев, переночевать в их большом доме, которым так восхищалась Соня, но все отказались — не хотелось стеснять (нас все же четверо да еще новоиспеченная чета Швец). Это уже перебор. В ста метрах от столовой располагалась местная гостиница, в которой мы заранее с легкостью сняли несколько номеров.

Шурик не хотел расставаться, я это видела. Перед входом в номер он долго не отпускал мою руку и молчал. И я молчала. Не передать словами, как же хорошо было, и разговоры совсем не нужны, совершенно некстати, за нас все говорили глаза.

Позже Скачкова, не выдержав странности нашего поведения, спросила:

— Я не поняла, какие у тебя отношения с этим парнем — ну, которого все зовут офицером, Сашей, кажется?

— Хорошие, — смеясь, ответила я. — Ольга, иди спать, я так устала сегодня. И день бесконечный, никак не закончится.

— Ничего себе хорошие, да от вас можно бенгальские огни зажигать. Хорошие…

— Оля, иди спать, — повторила я.

Следующим утром, едва встретив гостей в столовой и съев традиционную на свадьбе уху, мы начали готовиться к отъезду. Пришлось спешить: беспокойство за маму и Софью нарастало.

— Я через три дня уезжаю на место назначения. Когда мы можем встретиться и спокойно поговорить, желательно без свидетелей, можно и в Барнауле? — спросил меня Шурик.

— Не знаю, вряд ли получится «без свидетелей». Ты же в курсе, что у меня больная мама и маленькая дочь? — ответила я. — В ближайшие три дня я их оставить не смогу, это во-первых. А во-вторых, я замужем. Это тебе, вероятно, тоже известно. — Мне очень не хотелось пускать наши отношения по банальному пути: тайные встречи, пустые разговоры.

— Зачем ты так? Я всё понимаю. Просто хочу поговорить, чтобы не наскоком, а без спешки и спокойно. Это понятно?

— Хорошо, чего тянуть, можем поговорить сейчас в гостинице, мы ещё не выписались, все равно вещи надо собирать.

— Отлично.

Мы отправились в гостиницу, по-моему, никто и не заметил нашего отсутствия. Все отправились на новый свадебный аттракцион — выметание денег из сора. Я собирала сумку, Шурик наблюдал за моими манипуляциями.

— Скажи откровенно, ты счастлива? — спросил Шурик.

Ну, началось.

— Счастлива. У меня замечательная дочь.

— Значит, не все так благополучно, если молчишь о муже. Вы в разводе? — настаивал Шестаков.

— «Аннушка масло уже купила, причем не только купила, но и пролила», — процитировала я слова малоизвестного тогда писателя.

— О, Булгаков. То есть, понимать следует так: какая-то неприятность уже подготовлена, и избежать её не удастся, — а затем продолжил: — Собираешься подавать на развод, угадал?

— Оказывается, ты ценитель творчества Булгакова. Браво! Похоже, мои занятия не прошли даром. Да, буду подавать на развод.

— Ну и дурак Широков, что довел до этого, — улыбнулся Шурик. — Хотя, зная его, могу поспорить: загулял.

— А ты что такой счастливый? Чему радуешься?

— Я никогда не стал бы тебе мешать, не влез бы в семью, но раз события принимают такой оборот, знай: я от тебя не отступлюсь. Да и раньше нужно было быть понастойчивее, но спасовал — ученик, младше тебя, куда там тягаться с Широковым. Знал я о его планах относительно тебя. Давно знал, ещё до нашей встречи с тобой.

Я молчала, теряясь, что ответить.

— Свет мой, я скоро уезжаю, времени мало. К сожалению, узнал слишком поздно, что ты фактически не в браке. Я люблю тебя по-прежнему, ничего не изменилось, хоть ты и говорила когда-то, что забуду. Пробовал, конечно, забыть — встречался с девушками, даже пожить успел гражданским браком, но ничего не получилось. Кажется, всё хорошо, а всё равно счастливым себя, как с тобой, не ощущал. Всё это было лишь желанием вычеркнуть из памяти любимую, добрую, умную, красивую Светлану Владимировну, больше ничего. Ты есть, других знать не хочу, — и после паузы продолжил: — Я предлагаю тебе поехать со мной, конечно, будет непросто, мы изменились, у каждого своя жизнь, но обещаю сделать всё возможное и невозможное, чтобы мы с тобой были счастливы. Так что? Да?

— Я не знаю, Шурик. Если уж совсем откровенно, я не забывала тебя никогда, однако несчастной себя тоже не считала. И у меня растет такая замечательная дочка. А вдруг ей будет плохо с тобой? Я — мать и должна думать, прежде всего, о ребенке. И ещё, я не знаю, как на все это отреагирует Широков.

— Что касается Софьи, да, вопрос непростой. Я согласен. Отцом я ей никогда не стану — у нее есть отец и, наверное, хороший, судя по ее восторженным рассказам о нём, но другом быть вполне смогу. Не обижу. Обещаю. А Широков свой шанс упустил, не стоит о нем беспокоится. Теперь я от тебя не отступлюсь.

— Но у меня мама серьёзно больна, Лене будет очень трудно без меня справиться с её заболеванием. Я не могу бросить их, — у меня на глазах навернулись слёзы.

Мне нужна была эта передышка, нужна. Не могла я, уйдя от одного, оказаться так сразу с другим. Для начала стоило закончить брак с Широковым официально, помочь подняться маме, а потом думать о следующем этапе жизни.

— Я все понимаю. Буду ждать столько, сколько нужно, не беспокойся. Придется созваниваться, может, на каникулах у тебя будет возможность приехать ко мне в Саратов. Постараюсь к этому времени наладить быт, чтобы вам с дочкой легче было привыкнуть к новой жизни.

— Как далеко Саратов, — улыбнулась я, — занесла же тебя судьба.

— Не судьба, служба. У нас даже анекдот по училищу ходил. Очередной выпуск. Вручают диплом отличнику: «Направляетесь для службы в столицу нашей Родины, в Москву». «Спасибо родному правительству за полученное мною отличное образование, отличное назначение», — отвечает выпускник. Потом история повторяется уже с хорошистами и более скромными выпускниками. Места службы соответственно становятся всё отдалённее и суровее, но слова благодарности звучат. Последним вызывают двоечника и оглашают место назначения в самой глуши. В ответ молчание. Незаметно однокашники толкают его в бок: «Ну, скажи хоть что-нибудь». Ответ: «Спасибо царскому правительству за то, что продали Аляску». Так что мне повезло: не Север, не Дальний Восток, почти центр.

Вскоре, в полдень, мы с Шуриком простились, впервые поцеловавшись. Какой же сладкий был этот поцелуй: трепетный, нежный, мягкий, головокружительный.