Страница 9 из 27
Монахини обогнули монастырь, следуя на странный звук и мужские голоса около центральных ворот в храм. Рабочие чувствовали себя смело: выгружали камни, известняк, неизвестные монахиням инструменты, вызывающие невольное доверие к профессионалам, посетивших их скромную обитель. Фреки опасливо замедлила шаг, а Ху Тао осталась всё такой же уверенной и даже обрела небывалую приветливость. Со стороны создавалось ощущение, что настоятельница знает всех этих рабочих, и это шокировало Фреки, натолкнуло на отвратительные мысли. Не отводя удивлённого взгляда с сестры, она остановилась за её спиной, бросила оценочный взгляд на всех подозрительных личностей, кого приметила (а приметила девушка всех), и молча принялась слушать.
— Для меня честь просто стоять рядом с вами, позвольте, — мужчина протянул руку для рукопожатия, и Ху Тао неуверенно протянула в ответ. — Вы воодушевили нас своими письмами.
— Что вы? Я лишь цитировала писание, прекрасно понимая, что слова Властелина вас вдохновят больше, нежели слова простой монахини.
Фреки поморщилась. Какие пышные дифирамбы, адресованные Ху Тао, приходилось выслушивать, как будто она единственная управляла этим монастырём и землёй, на которой трудились люди, появившиеся здесь ещё до её собственного рождения. Блондинка повернулась в профиль, заняв себя разглядыванием прибывших рабочих, мельком вслушиваясь и поглядывая за диалогом бригадира и монахини. Мужчина указал рукой на кого-то около тележки, девушка из любопытства повернула голову, дабы увидеть, как смуглая девица с пышными формами спускается на мягкий снег и носит тяжести наравне с мужиками. Фреки оскорблённо прыснула, как будто задели её гордость, и больше не хотела глянуть на не оправдавших ожидания гостей.
— Это моя дочь, Синь Янь.
Беловолосая настоятельница противно хихикнула, в голове её всплыло жалкое клеймо: «сирота». Самообъявленные отец и дочь были совершенно не похожи. Фреки надеялась, что Ху Тао укажет неграмотному твердолобому мужчине, что это явно не его чадо, однако русоволосая сомкнула руки вместе и по-доброму протянула:
— Какая красавица! Вы столько мне про неё рассказывали, теперь у меня появилась возможность познакомиться с ней.
— Сестра, на самом деле… — Фреки навострила уши, ожидая искреннего признания мужчины в том, что эта девочка всего лишь сирота, однако он неловко потёр подбородок, раскрасневшись в щеках. — Она плохо знает наш язык и наедине с ней поговорить очень тяжело. Хотите, я могу в обеденный перерыв представить вас? Сейчас Синь Янь занята разгрузкой инструментов, и я бы её не беспокоил, — монахиня понимающе кивнула и поклонилась.
— Ху Тао, это всё славно, — увидев удивлённое выражением лица мужчины, Фреки притворно поклонилась, извинившись за то, что бесцеремонно влезла в разговор. — Ты отвлекла меня для чего? Чтобы познакомить с рабочими?
— Нет, ради такого я бы не стала отвлекать тебя, сестра. Я хотела обсудить с тобой, где бы нам поселить рабочих на время, пока они будут чинить храм, выкапывать колодец…
— На твой и без того сложный характер то и дело накладывается лживая «дворянская» спесь. Как ты посмела решить всё сама?
— Сестра, извольте, мы решали вопрос реконструкции две недели назад на прошлом собрании. До этого я уже общалась с Му Шэном, — Ху Тао указала на бригадира, влившегося в ход работы. — И написала, что нам может понадобится помощь. Ты представь, чего ему стоило сорваться и приехать сюда из другого города.
— А бюджет? Ты хочешь разорить наш монастырь?..
— Вопрос бюджета мы так же решали на собрании, и Му Шэн согласился на эту сумму, — девушки умолки, понимая, что спор перетёк в простую в констатацию фактов. — Я не решила только, где им спать… Помоги мне, сестра.
— Хорошо! — цыкнула Фреки, укутавшись сильнее в свой шерстяной платок. — В обед я поговорю с Нин Гуан, — девушка шустро пошагала по вытоптанным следам обратно в храм, обходя проносившихся мимо рабочих.
И всё же среди них остро выделялась эта чужестранка Синь Янь, которая, как спутавшийся комок мыслей, не могла никак распутаться. Поговорить ей было не с кем, и она бубнила что-то на своём языке, пародируя речь других, чем вызывала у мужиков смех. Му Шэн разгонял их, делал замечания, что-то шепча после на ухо смуглолицей. Она фыркала и продолжала работу, не жалея себя, чтобы мужики за глаза не шептались обидно: «Баба… Абсолютно бесполезная».
Ху Тао оглядывала храм, представляя, каким красивым он встретит скорую весну, благодарно оглядывала рабочих, трясущихся на холоде, которые весело дёргались, согревая свои тела. Следовало накормить их вкусным обедом, сделать горячие напитки и нагреть термальные камни — так и работа далась бы легче, и ребята были бы очень благодарны. Замечтавшись, монахиня начала обходить храм с другой стороны, протаптывая новую дорожку следов, глядя на блестящие снежинки, похожие на звёзды в ночном небе, но вдруг Ху Тао замерла. Долго всматриваясь в одну точку, девушка невольно подняла взгляд выше по дороге, спрятанной в тени храма, и ужаснулась, прижав варежку ко рту. К сараю вела тонкая дорожка почерневшей крови, впитавшаяся в чистый блестящий снег. Монахиня обернулась, хотела позвать кого-то, но вдруг сжала губы — всё могло быть не так, как ей показалось, возможно, это кровь раненного животного, которого стоит выгнать из сарая, прежде чем мужики заколют его до смерти.
Ху Тао, скрипя снегом под ногами — им же закапывая следы крови — увязала в сугробах, увеличившихся в глубине ближе к входу в сарай. Немного усилий — петли с противным лязгом отворили дверь, давая монахине заглянуть в скверно пахнущую комнату, в которой девушка не бывала с прошлого лета. Одна из послушниц распустила слух, что глубоко в углу сарая прячется нечисть с глазами цвета миндаля; они приковывают сначала, а потом краснеют, сужаются хитро и, бац, — руки утянули в темноту, и не видно не слышно жертву более. Ху Тао, вспомнив это к своему несчастью, сглотнула, оставила дверь приоткрытой, надеясь, что ветер не захлопнет её, пока монахиня будет осматриваться.
В нос противно пробивалась заплесневелая сырость, мокрая пыль и другие раздражители, из-за которых хотелось беспрерывно чихать. В конце концов Ху Тао не выдержала: несколько раз мотнула головой, приподняла лицо, невольно открыла рот, чихнула и тут же вскрикнула от резкого хлопка! Дверь закрылась, на миг стало невыносимо темно, не видно очертаний инструментов, бочек, другого хлама, видны лишь потухающие миндальные глаза, медленно закрывающиеся, а потом так же размеренно раскрывающиеся. Ху Тао навалилась на дверь, думая сбежать, но при должном свете неизвестная нечисть превратилась в простого человека, засевшего в сарае, словно ища укрытие. Воистину, раненый зверь.
— О, Властелин, я так испугалась, что вы здесь?.. — монахиня прикрыла испуганный крик мокрой варежкой и, не отрывая дрожащего взгляда от чужой руки, упала на колени рядом с незнакомцем, по виду намеревавшемуся вздремнуть. — Властелин мой, нет-нет, это что, кровь?
По внутренней стороне руки текла река боли и сожалений, красная, смердящая, впитывающаяся в жёсткий пол сарая, оставляя в нём новое отвратительное амбре. Ху Тао подняла взгляд на человека, изумилась его красоте, решив, что перед ней — раненая девушка. Но опустив взгляд ниже, увидав одеяние, монахиня прокашлялась и про себя даже поклонилась миловидности юноши, умиравшему на её глазах.
— Перевязать, надо перевязать, — талдычила девушка, осматривая окружение: грязные тряпки, папирусы — ничего, чем можно было перевязать рану, из которой с каждой секундой вытекало всё больше крови. Ху Тао опустила взгляд на подол подрясника, в протест замычала и схватилась за голову. Пальцы коснулись ткани головного убора, прошлись подушечками мягко, медленно, а после вдруг сорвали его с русой макушки, на что незнакомец аж выдохнул. Ху Тао смущённо взглянула на незнакомца, на его туманный взгляд, девичье лицо и на движение губ.
— Я быстро, не засыпайте главное, — настоятельница прижала волосы руками, наивно думая, что таким образом сможет прикрыть голову.