Алмазная Грань

Вышла на крыльцо. Дверь открыта, пусто. На плитке след окровавленной женской подошвы, охраны нет, гул голосов, шум мотора и металлический скрип — с торца здания.

Их было трое. Трое незнакомых мужчин, погружающих пакеты с кровью в недра небольшого автомобиля. Мария находилась рядом, отдавала указания. Мое появление заставило незваных гостей сначала насторожиться, потом присвистнуть, а один даже сделал похабное движение бедрами, гадко ухмыляясь. Еще бы, наверняка знал, что происходит за высоким забором территории. Похоже, на помощь этой троицы рассчитывать не стоит.

Мария повернулась ко мне, и меня едва не отбросило в сторону ударной волной ее красноречивого взгляда. «Откуда ты, мать твою, взялась?» — читалось в ее глазах, а сжатые в кулаки пальцы побелели. Увы, я даже не задумалась о причине такой реакции.

— Капельница. И я едва не уснула. Это же седативный, а не кофеин! — в крови плескался препарат, и я произнесла это мягко, без претензии, просто констатируя факт. — Мге ждать, или я потом…

Мужчина в синем комбинезоне обошел каталку, пока его напарник закреплял скат, чтобы спокойно ввезти в ее в недра микробуса, толкнул вперед. Наверное, я бы и не обратила на все это внимания, если бы не очертания тела, накрытого с головой черной простыней.

— Подсоби! — гаркнул он, когда колеса попали в стык тротуарной плитки и заполненной щебнем прогалины, вследствие чего каталку перетрясло, и край темного полотна сдвинулся. А там…

…У нее были прекрасные волосы. С таким даром красоты рождаются и прилагают максимум усилий, чтобы приумножить его великолепие: дорогостоящий уход, масла, шампуни, другие ухищрения. А еще они пахли восточными пряностями, совсем чуть-чуть, неуловимо. Я-то знала. Я вдыхала этот волшебный аромат чёрного шелка, когда она совсем недавно рыдала на моем плече… внутренне маялась завистью и восхищением, потому что ни у кого из моих знакомых не было таких красивых длинных волос…

— Виктория! Да держите же ее!

Я сбросила руку Марии, чувствуя, как в горле образуется каменный ком, а все тело леденеет от ужаса и боли. Крик застрял в скованной холодом гортани. Я не знала, что меня сейчас со скоростью света убивает изнутри: страх за собственную жизнь, или боль осознания, что Альфии больше нет среди живых.

«Это ошибка! Раскройте ее лицо, она же сейчас задохнется! Разбудите ее, она может идти сама! Мария, ты доктор, сделай же что-нибудь! Массаж сердца, укол в вену… просто теплое слово, ей же так редко их говорили!..»

— Вика! — это голос смотрителя. — Я прошу вас, пойдемте со мной, подождем внутри… Да что вы стали, не могли увезти ее незаметно, дебилы?!

Ноги не держали, силы стремительно таяли. Но я все равно рвалась прочь из рук смотрителя, перекрывшего собой происходящее. Слезы превратили его лицо в размытое пятно. Внутри меня образовалась пустота. Чёрная воронка, стремительно засасывающая в свои крутящиеся сети…

— Уложите ее на кушетку! — это Мария. — Вас где носило?

— У меня был твердый приказ не препятствовать, если..

Игла входит в вену. Щиплет, чувство давления жидкости противное, мерзкое. От этого поток моих слез усиливается. Голоса начинают звучать все тише и тише. Кажется, эти двое ругаются. В голосе доктора равнодушие и даже что-то сродни насмешке.

— Убью! — хриплю в пустоту, чувствуя, как наваливается свинцовая тяжесть и такая же темнота, тщетно стараюсь их прогнать.

— Викочка, это более сильный транквилизатор. Ты отдохнёшь, и все, — ее фальшь и торжество разрывают мне душу. Настолько, что я практически выныриваю из свинцовой могилы.

— Совсем скоро я убью тебя, Мария. Убью, сука…

Голоса стихают. А меня начинает выгибать в приступе горьких и отчаянных рыданий, несмотря на сильнодействующее успокоительное. Я помню. А память не стереть 6икакими уколами.

Помню, как она так же отчаянно рыдала у меня на плече. Заблудившаяся девчонка, утратившая надежду. Преданная тем, кому доверяла так сильно. Не смирившаяся со своей участью, но не нашедшая в себе сил бороться.

Ее волосы пахли восточными благовониями. Ее кожа была тёплой и бархатной на ощупь. Ее боль — самой искренней, непридуманной, настоящей. И ее путь не должен был прерваться именно так. Она достаточно настрадалась, чтобы ступить на белую полосу. Сначала родные, затем муж, который, как я поняла, не только не явился спасти ее, а отдал тому, кто хотел ее заполучить, еще когда они были вместе. Чем она заслужила все это?!

За окном лил дождь, такой же неистовый, как и мои слезы. Я сопротивлялась транквилизатору. Я оплакивала ту, кто мне стала так близка за короткий промежуток времени. Мы с ней даже не успели стать подругами.

Кто о ней заплачет? Бывший муж, сбагривший надоевшую жену ради новой? Кто-то из девчонок, включая Настю, которую она от отчаяния ранила ножом? Вэл, ненавидящая ее, как богатую избалованную выскочку, мешавшую снимать мерки и наносить макияж, и не попытавшаяся понять, что же у нее внутри, какая пропасть? Лукас? Да, разве что за упущенными деньгами. Если кто это и сделает, только ребята охраны, согласившиеся помочь попытавшиеся унять ее ситуацию. Плакать не будут. Помянут и забудут. У них семьи и им надо на что-то жить.

Непринятая никем. Незамеченная. Ушедшая. И даже так ее не хотели отпускать. Кровь. Хоть что-то, правда?!..

Свинцовая воронка одолела, спутав мысли и взорвав их одним уверенным движением. Я закрыла глаза. «Приди… просто попрощаемся… как тогда! Обнимемся… пожелаю тебе хорошего пути, не сбиться и не заблудиться. И ты сразу в рай, а вот я вряд ли. Попрощаться, потому что мы никогда не встретимся»…

Но она не пришла. И, проваливаясь в свой затяжной кошмар, я поняла, почему. Я за баррикадой. Я на светлой стороне ада. Заранее отверженная и отброшенная. Просто сама еще не понимаю и поэтому плачу, как ни за кем и никогда ранее.

Я закрыла глаза.

А открыв их вечером спустя почти двое чуток, поняла, что после всего произошедшего жить мне больше не хочется…

Глава 18

Глава 17

Я провела в медблоке три дня.

Три дня, которые слились в сплошной отрезок времени без дня и ночи. Пробуждение-слезы-боль-воспоминания-истерика-уколы. Не было сил даже стащить из шкафчика пузырек лекарств и наглотаться от души.

Несколько раз приходил Лукас. А может быть, мне все это приснилось. Каждый раз я собиралась с силами, чтобы задать ему вопрос, почему так, за что он убил девчонку, единственная вина которой в том, что она не смогла справиться с навалившимися обстоятельствами? Но мысли путались, злость и ненависть гасли под дозой транквилизаторов, и я закрывала глаза. Не было сил даже осознать, в руках какого дьявола я оказалась. А ведь раньше я находила в нем что-то хорошее. То, что не давало сойти с ума.

А затем капельницы прекратились. Но они не возродили во мне жажду жить. Они сделали меня пассивным и апатичным овощем.

В тот же вечер Лукас вновь пришел ко мне.

— Хватит, — устало выдохнул, пытаясь взять за руку. Но я убрала ее, словно отмахиваясь от надоедливого насекомого. — Я думал, ты покрепче. Острова тебя вылечат.

Я присмотрела на него, тщетно пытаясь увидеть на лице сожаление о содеянном. Ничего. Холодные, словно лед, глаза беспощадного убийцы, поставившего себя выше всех. Даже тот факт, что он не злится на меня за сорванный аукцион, не успокоил. Мне было все равно. Я бы даже обрадовалась, попробуй бы он задушить меня, как в ту ночь.

— Поедешь по магазинам. Выберешь себе купальник и все остиальное. Виктория, я с тобой разговариваю!

Он мог с таким же успехом говорить с собственным отражением, или стеной. В тот момент я впервые пожалела, что во время наших игр в пентхаусе не прибила его к чертям. Тогда бы Аля выжила. А что бы сделали со мной, меня мало интересовало.

— Похоже, ты забыла, где находишься. Девочка, здесь игры в депрессию не прокатывают, запомни. Сама видела, чем это заканчивается!

Конечно же, он знал. Более того, хотел, чтобы я увидела, что сделали с Альфией. Убил этим двух зайцев сразу: показал, что бывает со слабыми и непокорными, и заставил меня испытывать вину за собственные опрометчивые действия.