Страница 20 из 63
Стоп!
Откуда у кровати шесть ножек? Четыре обычные и две такие широкие, словно она должна выдерживать настоящего слона.
Разум достроил картинку, когда легкий ветерок невесть откуда пронесся по комнате. А сердце в очередной раз застучало, с быстротой лани набирая обороты.
Уже выныривая из-под кровати и ударяясь головой о ее дно, Никель понял, что это были не дополнительные ножки, а лохматые лапы какого-то животного.
«Зверь, о котором твердила бабка Марфа» — сначала вырвалось из памяти.
Но, Николай точно помнил, только сны со вторника на среду обладали правом сбываться, а вот со среды на четверг — не имели никакого отношения к его дальнейшей судьбе.
Да и сном это было не назвать. Слишком правдоподобно выглядело сие действие. От реальности не отличить!
Парамонов головой ударился о кровать, пытаясь подняться во весь рост, и повалился на могильную землю. Звонко затрещали за его спиной усопшие кости, превращаясь в костную муку; белесая пыль поднялась над комнатой, и Николай смачно чихнул.
— Будь здоров! Но не забывай, что болезнь вмиг тебя настигнет, коли я того пожелаю!
Неприятный голос звучал, словно из потустороннего мира, и тело Парамонова затряслось, будто в эпилептическом припадке. Снова это знакомое ощущение, когда страх пронзает с головы до пят и хочется умереть на месте, чтобы больше не испытывать такие мучения.
«Отче наш! Отче наш!» — Никель не помнил слов всей молитвы.
Да, что там «не помнил»! Будем честны хотя бы по отношению к себе.
Он ее вовсе не знал! Только первые два слова!
Когда Макс сунул ему сложенный вчетверо лист бумаги, она так и осталась в кармане джинсов.
Хотя нет! Перед сном он успел немного почитать, пока его не срубила дикая усталость. Все произошло настолько быстро, что вспомнить теперь, куда делись слова молитвы, не представляется возможным.
Существо вальяжно обогнуло кровать, и Парамонов услышал скрип туго натянутых пружин. «Оно» село на его спальное ложе, прогибая своим весом жалобно скрипящее днище.
— Отче наш?! Отче наш?! Ты гребаный предатель! — голос теперь не звучал, будто из законопаченного гвоздями гроба.
Он звенел над комнатой, безумной силой разрезая пространство. От этой мощи съеживалось сердце, сокращались мышцы во всем теле, и только одно чувство укутывало Николая с головы до пят — ужас.
Даже не страх! Самый настоящий ужас!
Он не давал ему пошевелиться, здраво соображать или вспомнить хотя бы часть молитвы. Хотя, по словам ночного гостя, молитва ему не причиняла вреда. Он сам повторил «Отче наш» два раза подряд, презрительно наплевав на силу Господа. С таким чудовищем невозможно было бороться.
Парамонов все еще лежал на холодной земле, что устилала пол его комнаты. Руки раскинуты в стороны, глаза зажмурены с такой силой, что веки свело в ужасной судороге. Он боялся разомкнуть их и посмотреть страху в глаза. Он боялся собеседника больше самой смерти!
Внезапно Никелю почудилось, что по телу пробежал холодок. Потом еще и еще! Словно маленькие сороконожки затеяли детскую игру в догонялки.
Никелю стало мерзко, и к горлу подступила тошнота. Больших усилий стоило ему сдержаться, чтобы ужин не выплеснулся прямо на засыпанный землей пол.
Нужно было немедленно что-то предпринять, иначе от безумного ужаса, что вселял ночной гость, сердце могло не выдержать. И бедная душа покинет бренное тело, направляясь не к Господу, а в объятия этого мерзкого существа.
Никелю стоило неимоверных усилий повернуть голову в сторону кровати и разомкнуть сведенные веки. В комнате было темно, но силуэт гостя все же прочерчивался на фоне кромешной мглы. Предательски заслезились глаза, создавая мягкую прозрачную пелену, словно организм оберегал своего хозяина от безудержного и бесконечного зла.
Парамонов несколько раз моргнул, сбивая слезы, и его взору предстало чудовище.
Человеческая голова с большими рогами, за спиной раскинулись крылья, а мохнатые толстые ноги заканчивались широкими копытами — так выглядел незнакомец. Он гордо восседал на кровати, локтями опираясь на колени, и пристально рассматривал Никеля, словно лицезрел человека впервые в своей жизни.
Мгновение, и глаза Парамонова снова покрылись слезами, не давая увидеть исконное зло во всей красе.
Ужас накатил еще сильнее, сердце сжалось до минимальных размеров, отчего защемило в груди, и он зажмурился от боли.
«Верую! Верую!» — застонал Никель и тут же открыл глаза.
Он вдруг вспомнил, что прошлой ночью уснул, держа в руке тетрадный лист с письменами Макса. И по простой незамысловатой логике, лист бумаги должен был лежать где-то у кровати. Скорее всего, он выронил его, когда сознание нырнуло в царство сна.
— В кого ты веруешь, поганый смертный? — голос ночного гостя громко прозвучал в тишине комнаты, отчего сознание жалобно застонало, и Никель снова зажмурился.
Чудовище, словно читало его мысли. А потому, от него не могло ускользнуть поведение мелкого человечишки, который осторожно шарил рукой по полу у спального ложа. Он явно что-то искал!
Ночной гость опустил глаза и сразу же нашел это «что-то».
Он поднял с пола мятый тетрадный лист и с омерзительной ухмылкой спросил:
— И это твое оружие?
Никель тут же открыл глаза, когда догадался, что существо имело в виду. Маленький клочок бумаги мелькнул на фоне бесконечной тьмы, ничем не удерживаемый. Он просто витал в воздухе, плавно перемещаясь то выше, то ниже, и завораживал, словно инструмент иллюзиониста.
— Меня зовут граф Фургас! — зачем-то представилось существо. — И меня не проймут нежные фразы вашего Господа. Они не представляют для меня никакой опасности!
Существо завороженно дунуло на порхающий лист бумаги, и он вспыхнул ярким пламенем.
В один миг огонь ударил по глазам, освещая комнату, и тут же погас, превращая в пепел клетчатый тетрадный листок. Остатки серых крупинок посыпались графу Фургасу под ноги.
Одного мига хватило Никелю, чтобы выхватить образ его лица, когда пламя на короткий промежуток времени осветило все вокруг. Перед Парамоновым сидело настоящее чудовище, с которым лучше никогда не встречаться лицом к лицу. В кромешной тьме образ ночного гостя выглядел куда менее устрашающим.
Холодные черные глазницы, бездонной пропастью смотрели в пустоту. Черты лица больше напоминали изувеченного пленника, которого пытали каленым железом всю его жизнь. Рога, расположенные на голове; тонкий хвост, оканчивающийся пышной кисточкой; и, наконец, уродливые толстые ноги, покрытые густой шерстью и закрепленные снизу широкими копытами, добавляли омерзительности этому существу.
«Он прибудет не через входную дверь. — Вспомнил слова Макса Никель. — Он появится из твоего сознания».
После такой мысли тело Парамонова настигла такая дрожь, с которой трудно сравнить какое-либо заболевание. Ужаснее существа он не встречал даже во сне. В том «вещем» сне, где появилась его бабка и выдуманный зверь, который в сравнении с ночным гостем был просто игрушкой.
— Узри же меня, смертный! И посмотри в глаза своему Господину!
Фургас, словно прочитал его мысли, понимая, что его вид вызывает дрожь во всем теле. По периметру комнаты зажглись факела, невесть откуда появившиеся в пустом помещении, пропала из виду старенькая кровать, а на ее месте расположился алтарь.
Не иначе, — комната жертвоприношений!
«Верую во единого Бога Христа!» — последние попытки защититься от мучительной смерти. Никель явил набор случайных фраз.
— Ты веруешь не в того Бога! — закричал граф, и огни факелов дрогнули под натиском его голоса. — Твой Бог — трус! Он передал твою душу в мою власть, и я использую ее по назначению!
Парамонов едва слышал его слова. В голове вдруг поднялся такой шум, что фразы существа на фоне его поникли. И только спустя несколько мгновений, Никель, наконец, осознал, что гул в его голове не был сотворен Великой силой ночного гостя. Внутри Парамонова заговорили сторонние голоса.