Страница 8 из 86
— Текинцы считают, что красноватый оттенок пески приобрели благодаря пролитой здесь крови, — поделился он с Соколовым. — Железный Хромец Тамерлан сложил башню из семидесяти тысяч отрубленных голов.
— Верно, крови здесь пролилось много. Хотя, с другой стороны, покажи мне такое место на Земле, где ее не проливали?
Даже местные кустарники, несмотря на неприхотливость к воде, стал попадаться реже. Жара стояла страшная. Всем хотелось пить. В стоне и завывании ветра слышалось жалостливое «дай воды, дай». Песчаная поземка порошила копыта коней и сапоги разведчиков. Зеленый чай лучше всего утолял жажду. Топливом для огня служили уродливые, серого цвета, напоминающие извивающиеся корни, стволы саксаула.
На привалах Снегирев доставал серебряную губную гармошку. Играл он недурно, и это было хоть каким-то развлечением.
Местные туркмены искренне верили, что именно в их землях Аллах запер Шайтана на три тысячи лет. И что именно из-за огненного дыхания нечистого здесь все пересохло. А так как он постоянно жаждет вырваться из своего плена, то и землетрясения здесь стали частым явлением. Они и сами стали свидетелями слабого подземного толчка, который не доставили им никаких неприятностей, лишь кони перепугались и долго не могли успокоиться.
Колодцы и мелкие аулы давно остались за спиной. Двигаясь в достаточно хорошем темпе, русские одолели четыреста восемьдесят верст по пескам и пустыням. Это оказалось тяжело, очень тяжело. Иной раз копыта коней проваливались в песок по бабки, а солнечные лучи раскаляли оружие до такой степени, что до него нельзя было дотронуться. Жар песков чувствовался даже через подметки сапогов. Дорога заняла шесть суток.
У казака Дементия Болдырева от жары пошла носом кровь. На следующий день его примеру последовал еще один казак и Соколов. У Скобелева неприятное кровотечение открылось на шестой день. Подобные неприятности заставляли останавливаться и терять время. Туркмены посматривали в их сторону и старательно прятали улыбку — сами они местный климат переносили куда лучше.
Во время пути оба офицера продолжали вести записи, отмечая время следования, скорость движения, состав почвы, наличие кустарников и растительности, крутизну подъёмов и спусков, характер встречающихся холмов, русла пересохших ручьев и прочие детали. И конечно, на картах они указывали главное — колодцы, расстояние между ними, качество воды и отходящие от них дороги. А еще отмечали ямы с пригодной для питья водой. Удивительно, но изредка такое чудо света здесь все же встречалось. Оно обуславливалось растаявшим после зимы снегом. Такие ямы могли дожить, не испаряясь, до середины лета. Довольно часто попадались солончаки и такыры, сухие, засоленные участки почвы.
Чем дальше они продвигались, тем отчетливей Скобелев понимал, что большой отряд данный путь повторить не сможет. Только ни летом, ни с апреля по октябрь. Воды в колодцах мало, ее едва ли хватит и на двести человек. Да и немилосердно пылающие солнце сделает все возможное, чтобы незваные гости никогда не покинули безжалостных песков. А ветра, шакалы и стервятники довершат начатое, и от смельчаков останутся лишь побелевшие высохшие кости. Нет, с этой стороны русскому войску к Хиве не подобраться.
Хива находилась ровно на востоке, но в какой-то момент отряд свернул на север. Приближаться к Хиве было опасно, хотя дальше, где-то верст через сто, находился колодец Ортакуй. Если войско все же решится на безрассудный маневр, то именно через Ортакуй проходит ближайший прямой путь. Но там наверняка находятся хивинцы, и колодец для них пока заказан.
Дорогу определяли йомуды. Их старшего звали Оджак и он неплохо изъяснялся по-русски. Каждое утро начиналось с того, что офицеры проводили небольшое совещание, в ходе которого Оджак делился опасениями и тревогами, а также обещал, что до очередного колодца они доберутся через столько-то часов. Или на следующий день. Или вообще не доберутся, если заплутают.
У колодца Узункуй отряд встал на очередной привал. Было вообще удивительно, что им удалось добраться так далеко и не встретить разбойников. До Хивы осталось примерно двести верст, а до самого озера около тридцати.
— Итак, что решил, Михаил? — сняв сапоги и сложив ноги по восточному обычаю, Соколов сидел на попоне и в очередной раз протирал револьвер от пыли. В походе, несмотря на зной и сухоту, к оружию он относился бережно, чего и от Снегирева требовал. В этом плане казакам следовало у него поучиться, они о своих винтовках заботились без особого энтузиазма. — Остался последний переход. Озеро совсем близко. До него полдня пути. Но и опасность возрастает с каждой пройденной верстой. Ты вчерашних туркменов не забыл?
— Нет, — Скобелев с досадой дернул губой. Товарищ дело говорил. Вчера, ближе к полуночи, они заметили нескольких человек. Поднимался растущий месяц, да и звезды давали хороший свет. Двое конных так же заметили их и сразу же ускакали. Ни на купцов, ни на пастухов они не походили. Их бы стоило поймать и допросить, но кто сумеет поймать туркмена в его родных песках?
То, что йомуды больше на глаза не попадались, вызывало еще больше тревоги. Они вполне могли направиться к ближайшему отряду хивинцев, неся весть, что в окрестностях озера появились русские. И кто даст гарантии, что какой-нибудь местный бек не захочет взять их в плен?
Михаил за себя не боялся, но ему совсем не хотелось провалить задание.
— Вот и я не забыл, — Соколов преломил револьвер, прищурил один глаз и посмотрел на солнце сквозь пустой барабан и ствол. Голос его оставался все таким же спокойным. — Сдается мне, что без крови не обойтись. Хочешь пари?
— Нет, — повторил Скобелев. Он прошелся туда и обратно, взметая сапогами пыль. В пути Соколов показал себя неунывающим и компетентным офицером. С таким было не грех и посоветоваться. — Оджак, еще раз — воду из Сырыкамыша можно пить?
— Да, сердар, я ж говорю, пыть ее могут! Люди — да, кони — да, верблюды — да! — коверкая слова, степенно ответил тот, просунув плётку под халат и почесывая себе спину. Сердар значило вождь, так туркмены обращались к нему, а Соколова величали «младшим сердаром». — Вода — хороша. Можно пить, но нельзя, — он покачал головой. — Там каркидоны живут, проклятые земли.
Проводники переглянулись между собой и принялись что-то лепетать, мешая русские и туркменские слова. Скобелев слушал и понимал, что в них заговорили какие-то древние предрассудки. Мол, вокруг озера земля проклятая, и лишь глупцы да смельчаки осмеливаются туда заходить. Там погибло много людей, пастухов и купцов, и земли пользуются дурной славой. На лицах йомудов появилась отчетливая тревога.
— Что за каркидоны такие? — удивился Соколов. — Как они выглядят?
— Как каракадилы, — путанно обьяснил Оджак. — Только больше, умнее, страшнее. У-у-у!
— Это вараны, думаю, — подумав, заметил Скобелев. — Может, другой вид какой, вымахали в местных условиях. А каракадилами он крокодилов называет.
— Похоже на то, — согласился Соколов. — И все же, несмотря на явное нежелание наших смелых туркменов, мы должны добраться до озера и убедиться, что вода годится для питья.
— Нам не только нужно воду попробовать, но и берег осмотреть, — глубоко вздохнув, решил Скобелев. — Значит, нечего прохлаждаться. Как жара спадет, выступаем.
Начался подъем на плато Устюрта с изрезанными ветрами утесами. Лошади шли медленно, с опаской, поглядывая вниз и боясь покалечить ноги среди камней.
Одолев подъем, русские вступили в заваленные камнем и щебнем пересекающиеся проходы, лавируя меж уступов и невысоких скал. Запах изменился, в воздухе повело прохладой.