Страница 75 из 86
Какой-то туман приглушил все мои чувства. Я шагал, сам не зная куда. Сердце превратилось в ревущий клубок боли.
— Эй, куда прешь, холера! — из темноты выскочил извозчик. Заскрипели полозья. Он закричал, остановив лошадь в самый последний момент. Животное даже успела толкнуть меня грудью, но совсем не больно.
Я сделал шаг назад и поднял голову. Только сейчас извозчик сумел разглядеть меня. Не знаю, что он увидел в моем лице, но неожиданно перекрестился, побледнел и принялся частить.
— Извиняйте, ваше высокоблагородие! Не признал вас сразу, вон как метель-то разыгралась. Просим прощения, только не убивайте.
У меня и в мыслях не было его убивать. Я просто пошел дальше, а его как ветром сдуло, вместе с лошадью и санями.
— Постойте, господин подполковник, — тут я почувствовал, как меня тронули за руку и обернулся.
Предо мной стоял граф Достацкий — высокий и статный блондин, красавец и хозяин внушительно состояния. Он был без верхней одежды, лишь во фраке и лакированных ботинках, судя по всему выскочивший за мною второпях.
— Что вам угодно? — бесконечная усталость буквально лишила меня всех чувств. Краски мира выцвели, а эмоции пропали. Я и сам не знал, почему к графу, к тому, кто забрал у меня Катю, не чувствую вообще ничего. Абсолютно! Я смотрел на него, как на пустое место.
В голове проскочила мысль — надо сражаться за свою любовь, за свое счастье. Жизнь не терпит слабаков и презирает тех, кто жалеет себя. Но зачем сражаться, если меня просто забыли, отодвинули в сторону, проигнорировали? Катя не смогла и не захотела дождаться моего приезда. Она даже не решилась сказать мне правду! Сражаться надо с ней, а не с Достацким. Он всего лишь пешка на доске.
Всего две строчки, одно слово «приезжай» и я бы бросил надоевшую Хиву и примчался к ней в Петербург. Но Катя ничего не написала. Не предупредила, не позвала, не попросила моральной поддержки. И как подобное расценивать? От обиды на девушку и уязвленной гордости, словно мне надавали пощёчин, перехватило дыхание.
— Вы явились без приглашения в дом князей Крицких, вы довели до белого каления мою невесту, ей вызвали доктора, а ее мать пережила самый тягостный день в своей жизни.
— Что вам угодно? — повторил я, чувствуя, что в душе начало что-то просыпаться. Не знаю почему, но я положил руку на рукоять сабли и граф сделал шаг назад.
— Я требую сатисфакции, — тем не менее, твердо заявил он. Его голос, которым он так красиво пел романсы, буквально звенел от злости.
— Вы? Салонный шаркун требует сатисфакции от боевого офицера? — граф от возмущения захлопал ртом. — Вы ее получите. Присылайте секунданта, я остановился в гостинице «Знаменская», в девятом номере.
А затем я ушел, оставив графа стоять на метели.
Три дня я не вылезал из номера и просто пил. Знаю, алкоголь не может ни в чем помочь, он лишь усугубляет настроение, но я пил, пил как капитан Питер Блад в романе Сабатини, оплакивая свою единственную любовь — Арабеллу Бишоп.
Вот и я оплакивал свою любовь. Привыкнув за последние годы, что у меня все получается, я размяк, потерял форму, разучился держать удар. Но жизнь — она жестокая сука, и не всегда бывает так, как мы задумывали. К тому же, было невыносимо горько от того, что захоти я, прояви свою способность и все бы изменилось в один миг. Мне стоило лишь вспомнить, как внушать людям необходимые тебе мысли. Но я так не сделал, понимая в душе, что поступил правильно, не став навязывать любимой девушке свою волю. И все же раз за разом я возвращался к упущенной возможности.
Крицкая прислала мне обратно коробочку с перстнем. В короткой записке она сообщала, что «по очевидным причинам не может принять мой подарок». Я сжег в камине и записку, и коробку с кольцом.
Прийти в себя помог Георгий Скалон, мой друг со времен Старой Школы. Он каким-то образом выяснил, что я в столице и остановился в гостинице «Знаменская».
— Заканчивай хандрить, Миша! — сказал он. — Ты пережил тяжелый удар, но жизнь продолжается. Вставай, пойдем прогуляемся.
Я ответил ему грубо, сказав, чтобы он выметался из номера и убирался к чертовой матери. Друг не обиделся. Вместе с Архипом он заставил меня принять душ, побриться и наконец-то выбраться в город.
Мы сидели в кафе, пили кофе и молчали — разговор не клеился. Но я чувствовал, что немного ожил.
— Прости меня, старина, — вздохнув, я положил руку на плечо Скалона. — В номере я погорячился, вел себя как последняя свинья.
— Пустое, мы же друзья, Миша. Я понимаю, тебе сейчас не просто.
— Ты знаешь, что со мной случилось? — только сейчас удивился я.
— Ваша с княжной Крицкой история наделала немало шума в высшем свете. Не поверишь, но у тебя появилась множество поклонниц, которые готовы отдать тебе свою руку и сердце.
— Вот об этом сейчас ты мне лучше ничего не говори, — остановил я Георгия. — Кстати, граф Достацкий вызвал меня на дуэль. Будешь моим секундантом?
— Буду, — после раздумий твердо сказал он. — Но ты понимаешь, чем тебе это грозит? Если останешься жив, тебя разжалуют и сошлют на Кавказ или в Сибирь. Ты погубишь свою блестящую карьеру. Подумай об этом.
— И что, предлагаешь отказаться от вызова? Показать себя трусом? Это будет еще хуже, — я допил кофе.
— Да, ситуация сложная, — он нахмурился и принялся барабанить пальцами по столешнице.
— Кстати, а где Звегинцов?
— Уволился наш Коля по болезни. Так все хорошо начиналось, стал ротмистром, но сердечко подвело. Он ушел в отставку и уехал в Новохоперск, там у него семейное имение.
— Расскажи подробнее, — потребовал я, чувствуя солидарность к другу. Да, не одному лишь мне судьба подножку ставит. Если так разобраться, каждый час, каждую минуту в стране кто-то страдает. От смерти близких, от болезни, от неудач и ошибок. Люди мучаются, плачут, но мы не видим их боли, она словно происходят за занавесом в другом мире. И лишь когда беда приходит в наш дом, она заставляют открыть глаза и переосмыслить жизнь
Как я и просил, Скалон встретился с секундантом Достацкого. Я не знал его имени, да и плевать на него хотел.
Скалон передал Достацкому, что как только подполковник Соколов разберется с неотложными делами, то сразу же сообщит, где и когда он готов дать сатисфакцию.
Я не боялся и не тянул время. Сестра и Скобелев прислали мне приглашение на свадьбу, и мне совсем не хотелось портить Полине и Мише такой чудесный день. Пусть венчаются и уезжают в медовый месяц, пусть уезжают туда, где жизнь беззаботна и радостна, а я тем временем встречусь с Достацким.
Венчание происходило в Москве, в храме «Большое Вознесение» у Никитских ворот. Когда-то здесь происходила аналогичная процедура, в которой принимали участие Александр Пушкин и Наталья Гончарова.
— Что-то ты плохо выглядишь, Миша, — заметила мама. Она, отец, Митька, я, ряд наших дальних родственников, Хмелевы и Старобогатовы представляли сторону невесты.
Скобелев позвал примерно столько же гостей. Отца, мать, сестру Надежду и ее мужа князя Белосельского-Белозерского, сестру Ольгу и ее мужа Шереметьева и еще одну, самую младшую сестру Зинаиду, а так же парочку боевых товарищей.
— Устал немного, — ответил я, улыбаясь через силу. Полина переживала самый счастливый день в своей жизни, и мой кислый вид явно не вписывался в атмосферу праздника. Сестра и так время от времени кидала в мою сторону пытливые взгляды. Естественно, семья знала о разрыве с Крицкой. Знала, но тактично молчала, не пытаясь залезть в душу.