Уникум. Практикум

Более интересная информация была про жертв. Две женщины, один мужчина. Насильственная смерть. У мужика отсутствует лицо (к сожалению, даже фотографии приложили), у одной женщины – правая рука по локоть, у другой – часть бедра. Странный вкус у этого юды.

Если честно, мне было очень страшно. Где-то поблизости бродил зверь – разумный, если верить отчету, – который любил жрать людей.

Будто подслушав мои мысли, подал голос Рамик:

– Блин, жрать охота.

– Там полмешка картошки, – ответила Катя. – Наверное, поборник оставил.

Я хотел было вызваться на чистку корнеплода, но замер. Вдалеке, в лесу, раздался жалобный то ли плач, то ли вой. Мне показалось, что едва различимый, но все в комнате испуганно переглянулись. А следом кто-то поскреб в дверь.

Глава 6

В главе используются стихи Варвары Панюшкиной

Вообще соваться в дом к испуганным магам, пусть еще и недоучкам, – занятие, мягко говоря, небезопасное. Но в разумности юдо сомневаться не приходилось. Потому что когда я открыл дверь, готовый продемонстрировать непрошенному гостю весь волшебный арсенал, там стоял Куракин.

– Я, в общем, был неправ, – он виновато опустил голову.

Если я чему-то и научился в детстве, которое прошло во дворе, то это не добивать слабых. Я видел, как загнанные в угол пацаны дрались так, будто от этого зависела как минимум жизнь всех их родных. У каждого была точка кипения, когда ты начинал преобразовываться во что-то совершенно иное.

Куракин не привык извиняться, как не привык быть виноватым. Есть такой тип людей. Они не признают своей ошибки, даже если это снимут на тысячи камер. Поэтому в «извинения» высокородного я не поверил ни на минуту, однако и издеваться над ним перед остальными не стал.

– Все уже выполнили свою часть обязанностей, – только и сказал я ему. – С тебя чистка картошки.

Аганин отвернулся, разглядывая наступающую ночь в крохотном окне, Терлецкая едва заметно ехидно улыбнулась. Зыбунина легонько зевнула, давая понять, что это ее не касается.

– Но я… не умею, – растерялся Куракин.

– Научишься, я покажу.

После трех совместных картофелин высокородный угрюмо склонился над кастрюлей, уйдя в процесс с головой. Получалось, конечно, так себе. Из остатков кожуры можно было делать еще какое-нибудь блюдо. Но вмешиваться в воспитательный процесс я не стал. К тому же картошка все равно халявная.

– «Чудо-юдо Рыба-кит, он под деревом сидит, воробьем он стать мечтает, книги он про птиц читает», – устроившись на табурете, задумчиво вещал Рамик.

– Чего ты бормочешь? – встрепенулся я.

– Да так, ничего, стишок детский.

– А ты помнишь его?

– Ну вроде… Так, как там дальше?.. «Книги он про птиц читает… И в один прекрасный день через лес летел олень! Кит увидел, говорит: он летает, а я – кит. Надо ж было ухитриться, чтобы рыбой уродиться». Э… дальше не помню, – он почесал макушку.

– «Ходит-бродит рыба-кит, и себе он говорит: был бы я малюткой-птицей, был бы я лесной синицей, я б летал через леса, слышал птичьи голоса».

Мы не заметили, как подошла Терлецкая. При ее постоянном присутствии легкая боль в груди, словно кто-то сдавил ребра, усиливалась, поэтому я мог безошибочно определить, как далеко находится высокородная. Говорила Света нараспев, с интонациями, будто участвовала в конкурсе чтецов. Я даже на мгновение заслушался.

– Мне в детстве тоже этот стишок рассказывали, – закончила она.

– То есть Чудо-юдо – это рыба, которая хочет стать птицей?

– Если ты серьезно относишься к детским стихам, – Катя встретила в штыки эту версию. Скорее всего, потому, что стихотворение вспомнила Терлецкая.

– Стишок, который знают и немощные – прости Рамиль, – и маги, – я пожал плечами. – Возможно, в этом что-то есть.

– Жрать охота, – протянул Рамик. И негромко добавил, указывая на Куракина: – Долго он еще?

– Хочешь – можешь помочь, – предложил ему я.

– Не хочу. Но если будем его ждать, с голоду помрем, – Рамиль взял со стола ножик.

Чуть позже к нему присоединился и Аганин, мастерство чистки которого было едва ли лучше, чем у его высокородного друга. С горем пополам, но через минут пятнадцать, в первую очередь благодаря Рамику, процедура была завершена.

Но на этом подвиги моего татарского друга не закончились. Рамиль нашел чугунную сковородку, остатки масла и с мастерством, которое не снилось всяким Гордонам Рамзи, пожарил картошку. Получилась она жирненькая, хрустящая. Я чуть слюной не изошел, пока наконец сковорода не оказалась на столе. Вот тут все различие между разночинцами и высокородными пропало. Даже наша принцесса на горошине Терлецкая жадно уплетала высококалорийное блюдо. Про Аганина с Куракиным и говорить не приходилось. Они же приложили руку к созданию ужина.

– Сейчас бы огурцов соленых, – успевал еще болтать Рамиль. – Или капусты квашеной.

– А я люблю жареную картошку с холодным молоком, – ответила Зыбунина.

– Извращенка, – коротко констатировал Рамик. – Пойду чайник поставлю.

Я на мгновение напрягся, чуть забеспокоившись за слишком длинный язык друга. Однако Катя на данное заявление никак не отреагировала. Но я бы на месте Рамика следил за своей кружкой, к примеру. Травы разные бывают.

Допивая плохенький чай без сахара – старую пачку Рамик нашел в одном из ящиков стола, – я прикидывал дальнейший план действий. Все три тела обнаружили в лесу. Первую женщину – ту, без бедра, – аккурат возле реки. Вторую несчастную, с оторванной рукой, – уже в чаще. Мужика без лица, точнее, уж почти деда, – ближе к деревне. Все смерти с разницей в несколько дней. По идее, следующая жертва должна быть завтра-послезавтра. Чудо-юдо, Рыба-кит… Чего же ты добиваешься?

В крепко натопленном доме думать было тяжело. Глаза слипались, голова все время стремилась оказаться на груди. Спать надо.

– Так, у нас есть печка с двумя спальными местами, – я пытался отогнать от себя дремоту. – Кровать в дальней комнате. И оставленные добрым поборником матрасы. Предлагаю девчонкам занять печку…

– Я с ней спать не буду, – Светка искоса взглянула на Катю.

– Ладно, мы с Сергеем на печку, – быстро вставил Куракин.

И, не дожидаясь возражений, полез наверх.

– Я на кровать, у меня от матрасов бока болеть будут, – заявила Терлецкая.

– Высокородные во всей красе, – фыркнула ведьма, но спорить не стала.

Так мы и устроились. Куракин с Аганиным – в комнате с печкой, все остальные – в соседней. Кате матрас положили поперек, прямо под окном. А мы с Рамилем легли на проходе. «Как бомжи», – сказал бы дядя Коля, увидев эту картину. Он всегда ругал меня, если я засыпал в одежде. Но тут по-другому никак. Еще заставят жениться.

Ночь прошла на удивление спокойно. Ни криков в лесу, ни стонов или других жутких звуков. К тому же дверь мы заперли на засов, да и я пару раз вставал, проверял, все ли нормально. Но юдо, если оно и бродило поблизости, решило к нам не соваться. И правильно сделало.

Утро началось, само собой, не с кофе.

– Господи, там даже туалетной бумаги нет, – задыхаясь то ли от возмущения, то ли от непередаваемого запаха, сказала Терлецкая, вернувшись из туалета.

– Вон целый ворох газет, пользуйся – меланхолично отозвался Рамиль. – Товарищ глава группы, скажи, мы чего жрать будем? Опять картошку?

– Не хотелось бы, – ответил я.

– Чай, кстати, тоже заканчивается, – сказал Аганин.

– Значит, надо идти на добычу еды. Магазин какой найти, – отозвался Куракин, явно пытаясь показать, что он полезен для группы.

– У тебя деньги есть? – спросил Рамиль.

– Когда отсутствие денег у магов было проблемой?

– Да, надо пройтись по деревне. С местными познакомиться, – как бы странно это ни звучало, но я поддержал Сашу.

Но на сонного и голодного охотника зверь прибежал сам. Стоило нам выбраться из дома и выйти за ограду, как мы буквально столкнулись с невысоким усатым мужичком лет за пятьдесят. Тот шел к нам, смешно раскачиваясь из стороны в сторону, облаченный в старый, наглухо застегнутый плащ. Хотя, я его понимаю: утро выдалось прохладным.