Страница 24 из 118
Отказаться от такого тоста Мишенин не мог, и третья порцайка удачно упала на дно желудка, а в душе зазвучала увертюра к опере Кармен.
В прежней жизни о таких успехах Мишенин не мог даже мечтать, а тут он вместе со своими единовременщиками стал фигурой. Ильич вновь осознал правоту Настасьи Ниловны. У него действительно верные друзья, что не бросят в трудную минуту и их вмешательство в историю у дома Фидлера уже не казалось чем-то ужасным. По этому поводу мелькнула еще одна мысль, но в этот момент его внимание переключилось на Федотова, повествующего о приключениях в Европе.
— Мужики, те кому надо, все знали без всякой выставки, — со знанием дела вещал Старый, — но без выставки заказов было бы вдвое меньше. Ну, это такая игра — не выполнишь ритуал, вроде, как и не совсем свой. А вообще козлы! — выдал неожиданное резюме Борис. — Поначалу наехали шестерки, мол, все берем за лимон франков. Ага, нашли красную шапочку. Ну, показал я им серого волка — миллиард рублей золотом только за лицензии. Видели бы вы рожи этих, блин, спонсоров.
Собственно говоря, ничего сверхъестественного на выставке не происходило. Серьезные люди не могли не оценить перспектив радиотелефонной связи в военном и коммерческом применениях, но на то они и серьезные, чтобы не кидаться очертя голову.
Попытка по дешёвке скупить изобретение не прокатила, значит эти русские уверены в преимуществах своего товара, значит и мы на верном пути, но подстраховаться лишним не окажется. На прорыв был брошен ученый люд, в результате чего Федотов отчитал-таки десятичасовой цикл лекций во Французской Академии наук и в Берлинском университете, а вопросы, касающиеся технологии, развеяли последние сомнения.
— Я им, а чё, запросто. По триста рублей за лекционный час и без байды. Ну тут, конечно, начался дет сад. Откуда у нас такие деньги? Мы люди науки и прочая бла-бла-бла, типа, имейте совесть и отдай все за дарма.
— И заплатили!? — буквально завопил Мишенин.
Вову можно было понять. Во-первых, оплата лекционных была, считай, единственной областью, в которой он разбирался без своих либеральных соплей. А, во-вторых, оклад действительного статского советника, профессора Умова, равнялся тремстам пятидесяти рублям в месяц. Восемь окладов за десять лекционных часов! Такое не укладывалось в голове.
— Сторговались по сто пятьдесят, — как от мухи отмахнулся Борис.
— За стописят по пятьдесят! — в рифму предложил ознаменовать успех морпех.
Блестящая мысль была единодушно подхвачена и реализована, после чего все уверенно захрустели нехитрой закуской из грибков, квашенной капустки и огурчиков. Неплохо пошли копчености, а приготовленная Настасьей Ниловной картошка с мясом, терпеливо ожидала своего часа под подушкой.
Согласие выкинуть за лекции приличные деньги стало сигналом о повышенном интересе. Скорее всего кто-то поставил перед учеными задачу оценить предложение русских и прощупать технологические секреты. Только этим можно было объяснить дурные деньги, выплаченные за лекции и упорные переговоры, окончившиеся буквально за сутки до отъезда. Как бы там ни было, но сегодня переселенцы на два года были по уши обеспечены заказами.
— И чё теперь? — глубокомысленно изрек Зверев.
— Теперь? Теперь начнем прикармливать одного конкурента.
Мысль о продаже лицензий для Мишенина была не внове, но сейчас в нем проснулась жаба. Большая.
— А по-другому никак? — земноводное жалобно заговорило голосом математика.
— Опасно, можно пролететь, — почти твердо ответил инженер. — Сейчас посыпается иски на патентную чистоту. Отобьемся, конечно, но нервы нам помотают. Спросите, а зачем нападать, если клиент отобьётся? А затем, дорогие мои, что, получив несколько исков на сумасшедшую сумму, ответчик с перепугу может круто вложиться в судебные издержки и на очередной иск у него просто не хватит средств. Второй расчет на срыв сроков контракта из-за общей нервозности. В любом случае изобретатель может все потерять. Другое дело выступить в союзе с сильной фирмой. Отбиваться вместе легче, а в стане противника на одного игрока убудет. Получается, как бы квадратичная функция.
Ильич зачарованно следил за выкладками Федотова. В каждом предложении, в каждой мысли, звучала безукоризненная логика, а вот ее математик ощущал превосходно. Впервые циничная оценка европейских партнеров, низвергающая европейцев до уровня базарных торгашей, не вызвала у него извечного либерального протеста. Почему же он раньше не слышал этой логики? Причин было много, но в основном повлияли рассказы Настасьи о тяжко доле женщины в торговом бизнесе. Со стороны и не подумаешь, какие там бушуют страсти.
Одновременно Владимир Ильич вспомнил ускользнувшую было мысль о событиях у училища Фидлера, в которых Зверев, не поддержав большевиков, спас от разгрома ядро партии социалистов-революционеров. Теперь в марте семнадцатого кто-нибудь из спасенных может войти в первое буржуазное правительство и продвигать европейскую социал-демократию. Косвенная сопричастность к декабрьским событиям (ведь это он подсказал Звереву о бойне у училища), наполняла душу математика гордостью и лишала права осуждать. Оставалось принять случившееся, как данность и решать с кем блокироваться на поприще радиосвязи.
— Будем дружить с Маркони?
— Нахрен. Чернозадого я послал еще в Париже. Будем работать с Сименсом.
— А почему он чернозадый? — искренне удивился Ильич.
— Потому что Маркони, — ответ был столь же логичен, как и недавние рассуждения о конкурентах.
— Согласен.
Столь легкая сдача позиций вечного диссидента друзей озадачила, но и не воспользоваться таким было бы глупо:
— За консенсус! — призыв Зверева прозвучал мгновенно.
Незамысловатый тост опять пришелся к месту и последствия ждать себя не замедлили — Ильича неудержимо потянуло в сон, а Федотов решился высказать давно лелеемый план. Точнее даже не план, а только саму идею.
Отложив вилку он на секунду замер, потом вздохнул. Посмотрел на едва различимую в свете лампадки икону Божьей матери, еще раз вздохнул и, наконец, решился:
— Друзья мои, мы прошли большой путь, но успокаиваться на достигнутом смерти подобно. Вспомним вечные строки: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой». Вспомним дерзновенное: «А все-таки она вертится». Но мы не какие-нибудь Галилеи, мы радио не бросим. Нам еще внедрять локацию, да мало ли что еще, но подумайте, кто кроме нас сделает моторы? Да, да, вы не ослышались, именно моторы, что вознесут в небо российские У2, и двинут наши бронеходы на германские окопы.
Торжественные слова, высокопарный стиль, извечная мечта о величии державы, все внесло свою лепту. Перед внутренним взором Ильича в небо стремительными соколами ввинтились эскадрильи бипланов. Диссонансом в этом оркестре звучали красные звезды, но их было не убрать. Может так статься, что и по этой причине из уст математика прозвучала знаменитая рифма:
— А вместо сердца пламенный мотор.
— Спасибо, дружище! — Федотов был искренне растроган, — Отлично сказано. Я верил ты меня всегда поддержишь.
Увы, окончания математик уже не слышал.
— Ну что, Димон, приступим к практическим занятиям по транспортировке пострадавшего? — голос Федотова прозвучал буднично.
— Угу, его в прошлый раз оставили в кресле так Ильич неделю не мог голову повернуть.
— М-да, достанется нам от Настасьи.
— Достанется.
Перенеся кресло с клиентом, друзья привычно перегрузили тело на кровать, не забыв сноровисто освободить его от лишней одежды. Эта технология бала многократно отработана.
— О моторах ты всерьез?
— А ты сможешь взять власть без бронетехники? Кстати, за тобой создание партии.
— Степаныч?! — впервые Дмитрий Павлович ошалело закрутил головой, как это обычно делал Ильич.
— Вот тебе и Степаныч, или ты уже в кусты? — набивая трубку, Борис ехидно посматривал на морпеха.
Выкупив избу, Дмитрий Павлович вместо голландки соорудил новомодную печь-камин, сидеть подле нее было не в пример комфортней. Во дворе наладил импровизированный зимний лагерь на манер того, что после событий в экспрессе Москва-Питер, друзья каждодневно сооружали в памятном «лыжном походе». Над костерком шкворчал закопченный чайник. По периметру застеленные овчинкой деревянные плахи. К часу ночи луна заметно сместилась к западу, а мороз усилился, но у костра в полушубках было по-особому комфортно. Самое то, для обстоятельного разговора.