Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 112 из 118

В итоге спрос на выпускников заметно вырос. Часть его была удовлетворена, но не вся. Очередную группу выпускников вновь поглотила железка, и те же городские управы. Что характерно, получившие повышение, все как один старались принять к себе в помощники выпускников тринадцатого года. Не всем это удалось, но процесс консолидации однокашников пошел.

* * *

— Фролыч, и как тебе эти гаврики? — городовой, на погоне которого красовалась одна лычка, кивнул в сторону стайки задержанных подростков.

Его напарнику, даром, что тот был рядовым, достаточно было одного взгляда, чтобы увидеть не только испуганно жмущихся друг к другу «арестантов», но и отроческую дерзость, которой так и разило от взглядов исподлобья. Вон тот, что повыше, ну чисто орел в куриных перьях. Но не останови такого сейчас, ох, и натворит он дел, да и остальные туда же. Так и до каторги докатятся.

— Дык, что тут непонятного, смутьяны. Выпороть бы их, и все недолга, а то ты сам, Матвей, не понимаешь.

— Прав ты, Фролыч, да нельзя. — тяжело вздохнул Матвей, — господин околоточный надзиратель строго-настрого запретил. Говорит, схватите пяток самых дерзких, припужните, но в меру, и чтобы к вечеру все сидели по домам.

— Чудны дела твои, господи.

— Есть такое, а ты мне вот что скажи, — хитровато глядя на Фролыча, продолжал философствовать Матвей, — кого нам не велено трогать?

— Знамо дело, людишек, этого, как его, Михаила Архангела.

— Эх, «Ярёма», не Михаила Архангела, а проправительственные силы! — с трудом выговорил длинной слово старший напарник. — Вот и получается, что эти шибздики, как раз и есть проправительственные силы!

— Эти?! — подхватился Фролыч. У него в голове не укладывалось, как такая мелюзга, да еще дерзко пялящая на него свои зенки, может оказаться какой-то там проправительственной силой. — Тьфу-ты, нечистая, — выразил свое отношение к услышанному младший городовой Нижнего Новгорода.

Как это ни странно, но примерно такое же мысли не давали покоя околоточному надзирателю Василию Антоновичу Звонареву, тому самому, который «не велел».

Василий прожил долгую жизнь, и давно перестал маяться высокими материями, что когда-то не давали ему покоя. Детей он вырастил, а девок, слава богу, пристроил.

«Хорошая жена, хороший дом, что еще надо человеку, чтобы встретить старость»? — частенько повторял про себя Василий Антонович, даже не подозревая, что эта фраза вот-вод зазвучит в новой кинокартине: «Белое солнце пустыни».





Правда, Василий Антонович к этому отношения иметь не будет. Зато сейчас ему не давало покоя происшествие, что случилось в его околотке. Все началось третьего дня, когда сверху пришел сигнал, дескать, на берегу речки Кадочки, там, где у березовой рощи ее можно переплюнуть, молокососы собираются жечь факела, да не просто так, а с политическими целями.

Перво-наперво, было непонятно, как можно жечь факела с политическими целями. Но это и не важно — на то оно и начальство, чтобы чудить. Но почему не дать ясного указания? Например, для искоренения крамолы, мальцов схватить и примерно наказать. Так, нет, крутили, вертели, играли в камушки, а толком ничего так и не сказали.

На самом деле Василий Антонович начальство понимал и ворчал скорее по привычке. После смуты пятого года, он стал внимательнее относиться к политике. Принялся почитывать программы партий. Попадалась ему и нелегальщина. И чем глубже он вникал, тем тревожнее становилось на душе. По-первости, выходило, что все партии за народ, но почему-то сразу хотелось сказать: «Эх, господа, господа, народа-то вы и не знаете».

Позже он стал понимать, кто и за что ратует на самом деле. Четыре года назад объявились «новые социалисты». Чума на их голову. Народ последний хрен без соли доедает, а эти туда же, в спасители отечества. Однако время шло и за вязью звонких фраз Василий Антонович стал улавливать интересный мотив, что сводился к простой и понятной мыли: «Да что мы все скулим!? То нам мешает правительство, то реакционные силы, а некоторым социал-демократы с эсерами. Известно, что вам всем мешает, да писать о таком неприлично. Работать надо. Впрягаться и пахать, как пахали наши предки, а не ныть, что в Европе все лучше, а русские в душе рабы».

Аналогичным образом по этой партии прошелся и «Железный дровосек». В очередном ежегодном выпуске досталось всем российским партиям. Не была забыта и СПНР. Ее отчихвостили за популизм с восьмичасовым рабочим днем. По мнению «Дровосека», продолжительность надо снижать по часу, с шагом в два-три года. Иначе экономика может провалиться. В целом итог по партии социалистов был благожелательным: «На сегодняшний день СПНР единственная партия, предлагающая более-менее реалистичную программу ускоренного развития России с поднятием благосостояния непосредственно занятых в производстве. Всех, от последнего чернорабочего, до владельца завода». А еще «Дровосек» отметил то, на что мало кто обратил внимание: «Выступать против правительства можно и нужно, но ни какие выступления не должны нарушать законов».

О готовящемся сборище Василию Антоновичу донесли раньше, чем о них узнало городское начальство. Положа руку на сердце, он не одобрял СПНР за привлечение подростков. Никаких законов они не нарушали, но его смущало факельное шествие, ведь это же идолопоклонство. Одновременно Василий Антонович отдавал себе отчет: года через три-четыре из этой мелюзги вырастут стойкие сторонники партии. Той партии, с которой он связывал свои надежды. Вот и не лежала у него душа наказывать новых социалистов, потому и тянул с докладом начальству. Судя по всему, его руководство мыслило примерно в том же ключе. Иначе, с чего бы ему мямлить о наказании. В итоге Василий Антонович впервые в жизни принял решение, за которое его могли и наказать, но виноватым себя он не считал — хоть одна Российская партия не несла ахинею, ей не грех было подсобить. В меру сил, конечно.

Августовские массовки прокатились по всей России, и у полиции не было сомнений в рукотворном характере этих сборищ. В одних городах реакция полиции была жесткой, в других мягкой, а во Владимире и Самаре, полиция и вовсе проморгала выступления. Впрочем, беспорядков, считай, и не было. На митинге поболтали о своем выживании, мимоходом заикнулись о поддержке со стороны думской фракции СПНР, потом прошли колонной с берестяными факелами, а как те погасли, так тут же запалили костер с песнями и плясками. Во всех губерниях выступления прошли как под диктовку. С другой стороны если бы все смутьяны так выступали, то их надо было бы награждать. Вот и посчитали полицейские чины, что заключили они с СПНР негласный договор.

* * *

В Нижний родители Саши Фиолетова перебрались год назад и здесь у него начались неприятности. Во дворе его третировали «старожилы», а в гимназии донимал Петр Варин. Высокий, броский, он находил особое удовольствие издеваться над фамилией Фиолетова, вызывая смех у всего класса. Ситуация начала меняться после зимних каникул, когда над новичком взял шефство старшеклассник Григорий Старостин. Для начала он пригласил Сашу в географическое общество, которое вел учитель географии. До весны члены общества развлекались, разбирая жизнь Робинзона Крузо. Устраивали диспуты на тему, как бы тот или иной гимназист поступил, окажись он на необитаемом острове посреди Волги, а вокруг не было бы ни души.

Нет ничего удивительного в том, что жить в одиночестве неинтересно и мысль о создании общины «робинзонов» родилась сама по себе. Гимназисты с увлечением принялись читать о ботанике, животноводстве и геологии. Рассуждали о том, как они начнут разводить коз и создадут гончарное дело.

С началом весны, начались ботанические и геологические экскурсии, а летом к гимназистам примкнули мальчишки из реального училища.

Для Саши занятия в географическом обществе стало настоящим спасением. О том, что у него появились настоящие друзья, Саша понял, когда провожавшие его Старостин и реалист Максим Крючков, устроили знатную трепку дворовым мальчишкам, а его школьный недруг перестал третировать Сашу после разговора со Старостиным. Это произошло еще зимой.