Страница 56 из 60
— По планам, через полтора года откроем вывоз зерна по северному маршруту, — откашлялся Янжул. Молодец, на руку мне играет!
— Через Романов на Мурмане? — поинтересовался я.
— Именно так. Все строится по плану. И железная дорога, и порт.
Столыпин гневно посмотрел на Янжула, хрустнул пальцами.
— Ишь как у вас все просто! А выручка в бюджет? А перевозки встанут — пароходные компании, железные дороги?
— Так вот и надо думать, чем заменить. Выручка-то ладно, мы кредитами закрыть можем…
Столыпин кинул тревожный взгляд на… и я предпочел дальше в эту тему не углубляться, и так мы вдвоем поняли, о каких кредитах речь. Тут я на коне.
— Вон, затеяли мы общинно-частные предприятия на селе, — сменил я тему на не столь щекотливую. — Вам же, помещикам, край как выгоден мир с мужиками, вот вам способ, занимайтесь! Уже сейчас надо думать о весеннем севе, чем новым устроениям помочь, как образец распространить… Вот где стратегия, а не в том, сколько полков на юг перевезено и где для них вагоны брать. Этим пусть ВОСО занимается, у них голова болеть должна.
— Общество требует мобилизации, — как за последний бастион спрятался премьер за «глас народа».
— Ах вот оно что, общество… — протянул я. — Ну, раз требуют, будет им мобилизация, ща устрою.
Прямо от Столыпина дозвонился в Юсуповский, велел собирать расширенный пленум, звать всех, до кого дотянутся, прямо на завтрашнее утро, а пока срочно собрать «военную фракцию» — служивших и воевавших.
Набралось их человек пятьдесят — битых жизнью мужиков от двадцати с небольшим до шестидесяти лет. Старики как раз в последнюю войну с Турцией служили и хлебнули всех прелестей, от штурма Плевны до стояния на Шипке. И облом со взятием Стамбула помнили крепко. Молодые — по большей части «амурцы», воевавшие с Японией. Пришли и мои казаки-охранники, и даже Евстолий, он в полицию попал общим порядком, после службы в армии.
— Ну что, голуби мои, народ войны жаждет. А вы как, воевать согласные?
Кое-кто попрятал глаза, несколько человек зло хмыкнули, но уличного энтузиазма никто не выказал. Наоборот, молодой чернявый мужик резко выкрикнул:
— Хватит, навоевались! — и собрание поддержало его согласным гулом.
— Вот и я думаю, что воевать нам сейчас не след. Потому как это война будет за наших зерноторговцев, чтоб они пуза свои потолще отрастили.
В зале хохотнули и отпустили в адрес хлебного лобби несколько шуточек на грани.
— Но сами видите, толпу нам не остановить. Поэтому предлагаю следующее — не отговаривать, а наоборот, набирать добровольцев. Давайте, двигайтесь ближе, расскажу, что задумал…
Загремели стулья, народ собрался в кружок плотнее, Евстолий, как почуял, встал у двери — лишние уши нам не нужны. В задних рядах тот же чернявый мужик достал цигарку, но на него зашикали соседи — все знали, что я не одобряю курения и уж точно не разрешаю курить во дворце…
Утром в пристроенном к дворцу театре собрались все доступные руководители и активисты небесников. Раскол наблюдался нешуточный — мелкое торговое сословие стремилось воевать, толстовцы хотели мира, педагоги колоний тоже, прочая интеллигенция больше за войну, вот такая вот чересполосица…
Примчавшийся из Москвы Савелий Евдокимов начал с того, что негоже нам быть в стороне от всенародного подъема и, коли все желают турку бить, то надо Небесной России тоже высказаться, а еще лучше — возглавить движение. Его поддержало две трети собрания — без криков «На Стамбул!», но близко к тому, общая истерия захватила многих.
— Ну раз вы считаете, что Небесная Россия должна быть впереди, то так тому и быть. Своим примером покажем, что готовы, не посрамим, не пощадим живота и грудью ляжем. Вон там сидят наши вербовщики, первого добровольческого батальона «Небесная Россия». Всяк, кто считает, что надо воевать, идет и записывается.
— У меня белый билет! — заполошно выкрикнул купчик самого охотнорядского вида.
— А кто не может винтовку держать, должен внести на снаряжение и обмундирование батальона, в зависимости от возраста и состояния. Двадцать пять лет не менее — пять тыщ, тридцать — четыре, сорок — три, пятьдесят — две, кто старше шестидесяти — тыщу.
Добровольцев, к моему удивлению, набралось человек пятьдесят. Им вербовщики быстренько расписали все прелести сидения в окопах, кое-кому даже показали следы от ран и желающих осталось буквально три человека. Всем же остальным была выдана бумага под роспись с теми же условиями: желающие агитировать за войну либо сами вступают в войско, либо вносят денег либо… либо приводят трех добровольцев. Ага, прямо по анекдоту из моего времени — приведи в военкомат трех друзей и получи отсрочку от призыва.
Ну и пошло-поехало: как где собрание или митинг или молебен на за непременную войну, туда немедля выезжает передвижной вербовочный пункт небесников. За ними — репортеры «Слова» и других союзных редакций (особенно тех, кому стекла били). Аккуратно так ставят столы, разворачивают транспаранты и плакаты с условиями и вперед, записывайтесь. Особенно усердствовали те, кто подписался на «трех добровольцев» — чуяли, что облажались и всеми силами заставляли облажаться других. На первых же выездах после начала работы вербовщиков публика куда-то быстренько исчезала, так что в последующие «налеты» стали брать и оцепление из числа служивших да и просто крепких ребят.
Журналисты дали себе волю — почти все газеты вышли с полосами, посвященными вербовке, причем я сам дал им вольную осмеивать процесс. «Слово» глумилось хитро, напрямую ничего не говоря, но публикуя списки — дескать, Имярек выступил за немедленную оккупацию Константинополя, но… дальше шли варианты — записался, не записался, дал два рубля, вырвался и убежал, понося всех последними словами и так далее. Уйма «ястребов» разворачивали газетные листы с надеждой не найти себя в списках соскочивших. А поскольку добровольцев со всего города наскребли всего полсотни, денег — тысяч двадцать, то провал «патриотической кампании» был вполне очевиден. Правда, насобирали еще чертову прорву расписок о том, что приведут троих. Помнится, такие структуры именовались пирамидами — но поскольку число людей конечно, а участников митингов тем более, все затихло дня за три. Я так понимаю, что желавшие чтобы некто (ни в коем случае не они сами!) отвоевал им Проливы теперь забились по домам и на патриотические выступления их не затащишь.
Пришла пора приниматься за Москву, но тут со всей силой подключился сам Лев Николаевич. Вот порой даже и не знаю, вредит такая прямолинейность или помогает — объявил граф о лекциях в защиту мира. Так сказать, наш главный пацифист.
И публика испытала двойственные чувства. С одной стороны, однозначный моральный авторитет, чье положение бесило разве что уж самых отморозков-черносотенцев. Даже Патриархия терпела его сквозь зубы — ну а что еще делать, если сами же объявили, что «Церковь не считает его своим членом».
С другой — столько лет публицисты всех мастей вдалбливали о славянском братстве, единоверцах, босфорах и дарданеллах, что это стало своего рода аксиомой. Проливы? Надо брать, дайте два!
Так что в московским обществе наблюдалась некоторая растерянность. Прямо и однозначно высказались только фланги противостояния — толстовцы поддержали, черносотенцы, хоть и раздробились уже на пять или шесть организаций, заявили, что не допустят.
А там и «сдох ишак». Бряцанье оружием, даже не наше, Австро-Венгрии — сыграло роль и Турция объявила, что согласна на мирный конгресс в Париже. Дескать, давайте все спокойно обсудим, зачем воевать, лучше торговать. Черноморские зерновозы пошли через Проливы, ситуация вернулась в норму. Там, на юге. А в столице я имел неприятный разговор со всей военной верхушкой. На «правеж» меня вызвали Редигер, Корнилов, присутствовало несколько генералов с адмиралами.