Страница 3 из 60
Николай и Аликс подняли на меня глаза. Видок у меня, надо думать, был еще тот — нечесаные с утра патлы, круги под глазами.
— Прикажите в часовню никого не пускать.
Меня довели до двери с красивыми резными крестами, пропустили внутрь и затворили. Теплый свечной дух и запах ладана подсказал мне, что делать — я взял несколько свечей из ящичка, зажег их от лампадки перед иконой и поставил перед алтарем, а сам лег крестом на пол.
И заснул — организм от этой нервотрепки как выключился.
Сколько спал, не знаю, но свечи прогорели до конца и в темноте светились только огоньки лампад.
В коридоре мне навстречу поднялся Старков — молодой парень-лакей, знакомый мне с первого визита во дворец.
— Веди, Прохор. Было мне видение.
Новость пожаром пролетела по всему дворцу и по дороге я слышал, как шепчутся две горничные:
— Батюшка Григорий Ефимович всю ночь в молениях провел.
— Спаси бог, спаси бог…
Николай и Аликс сидели на диване, обнявшись и дремали, склонив головы друг к другу — наверное, так и не легли.
— Жив царевич, было мне видение, — сказал я, присев перед ними и взяв обоих за руки. — То правильно, что конституцию подпишешь — спасешь сына.
— Где Алексей?!? — спросила царица.
— То мне неведомо, но где-то рядом, чувствую с ним связь.
Думу от Манифеста о даровании конституции разорвало, как того хомячка от капли никотина. Тут, понимаешь, один парламент за другим разгоняют, на депутатов кричат, а Николай вдруг лично приезжает в Таврический дворец и в присутствии репортеров, сенаторов, послов, подписывает Манифест.
В последний момент все чуть не сорвалось по второму кругу. Владимир Александрович буквально бросился в ноги царю, отговаривая его и хватая за руки. Великий князь чуть ли не плакал, умоляя Николая повременить и дать время полиции. Царь нашел меня взглядом, я лишь покачал головой.
Под вспышки фотоаппаратов, мы прошли в зал заседаний, помазанник подписал Манифест, отдал его Головину.
Надо было видеть лица депутатов. История о похищении царевича так и не вышла за пределы Царского Села — никто ничего не понимал. Началась давка на балконе, где находились репортеры и публика, потом она перекинулась в зал — все хотели посмотреть, а что именно подписал Николай.
Надо было срочно публиковать и манифест, и конституцию. Но у нас был первый документ и только черновик второго.
Октябристы бушевали, Пуришкевич орал с трибуны, Шульгин и Балашев мутили в кулуарах, но явно согласованной позиции не имели. Все были в страшной растерянности. Слишком крутые перемены и никто к ним не был готов.
Заседать исключительно нашим с кадетами блоком я посчитал неправильным. Все-таки у октябристов полторы сотни голосов, да и начинать такое дело ссорой со Столыпиным не стоит. Последний, кстати, сам заявился на собрание, сел справа у стола. Как министр внутренних дел он, естественно, знал о событиях в Царском, но помалкивал.
— Заседание Сеньорен-Конвента Думы объявляю открытым — откашлялся Головин, посмотрел вопросительно на меня. На столах у всех лежал проект Конституции кадетов, отдельно поправки от небесников, которые составил Варженевский с приглашенными юристами. Разумеется, следуя моим ценным указаниям.
— Выборы должны проходить по цензовому принципу! — начал с самого важного Шульгин.
— Полностью согласен, Василий Витальевич! — в ответную атаку пошел я — Ценз предлагаю двойной — либо имущественный, либо образовательный.
— Это как?
— Недвижимое имущество на определенную сумму и окончание гимназии либо приравненных заведений, реальных училищ, например. Если проходит хотя бы по одному цензу — то может голосовать.
Парламентарии задумались — октябристам импонировал имущественный ценз, кадетам — образовательный. Столыпина устраивали оба варианта.
— И как часто вы предлагаете проводить выборы?
— В думу — раз в пять лет, как в рейхстаг.
— А в Государственный совет?
— Своих представителей губернии могут избирать когда угодно. Тоже на пять лет. И государь также может назначать в любое время.
— Назначать?
— Именно. А еще судей Верховного и Конституционного суда, причем этих — пожизненно. Еще государю необходимо право вето на утвержденный Думой состав правительства.
Николая никак нельзя было оставлять без рычагов, а то эти говоруны могут без надзора в разнос пойти. Потому мы предложили совместить посты главы государства и верховного главнокомандующего.
Думцы заволновались, но после короткой дискуссии согласились, что это приемлемо. Судя по всему, их уже начинало раздувать от чувства собственного величия — еще бы, первый настоящий парламент в России, ответственное правительство! Ничего, я эту свору еще взнуздаю, узнаете, что такое настоящая работа. А то ишь, в реале сидели, по пять-семь лет важнейшие законы не могли принять!
Пока депутаты шумели, Столыпин кивнул мне на выход. Пора было договариваться о реальной власти.