Тьма моей души

Наверно, стоило послушать мудрых местных советов и подождать до утра. Но перспектива шнырять под носом Нолана и его дружков прельщает меня еще меньше. Охотников в городе много. Слишком много.

А еще я боюсь Лале. С тех пор, как я покинула «Прибежище вампира», она рвет мне грудь своим неистовым стремлением обратно. Надо увезти подальше эту сумасшедшую!

— Лайя, ты это слышала? — тихо бормочет Милли, съеживаясь всем телом. — Жуткий шепот!

Замираю на миг, но слышу только бешено колотящееся сердце сестры.

— Нет. Тебе показалось, наверно. Ты слишком впечатлительна, Милли. Пока это просто корявый лес.

— Год назад я читала книгу про карпатскую нечисть. Ерунда, конечно… Но сейчас представляю, что эти твари реально существуют, и не по себе как-то. — Она елозит ладонями по коленям, и мне приходится накрыть ее руки своими, чтобы Милли перестала нервничать и нервировать меня.

— Нельзя верить всему, что пишут: люди слишком приукрашивают действительность. — Мне начинает казаться, что салон авто пропитывается страхом: едким, саднящим глаза, — и я чуть приоткрываю окно, чтобы вытеснить его потоком свежего воздуха.

И слышу его.

«Вшух-шурх-шшш-шррсс». — Продирающий до нутра зловещий шепот. Он везде.

Тут же закрываю окно.

— Ааа! Ты слышала? Слышала? — Милли вскрикивает и кидается ко мне, тесно сжимая руками. Еще чуть-чуть и мои ребра треснут от давления.

Творящаяся вокруг чертовщина чуть рассеивает дымку моего гипноза. Водитель пробуждается от своего безучастного полусна и начинает задаваться ненужными мне вопросами:

— Что это? Куда мы едем?

Еще чуть-чуть — и мы получим еще одну проблему в виде истерящего мужчины рядом, который, между прочим, еще и за рулем. Надо успокоить его, вновь подчинить своей воле, но в такой темноте не могу поймать его взгляд в зеркале заднего вида. А парень тем временем начинает что-то причитать нараспев на румынском. Не понимаю ни слова, но готова поспорить, что это молитвы.

— Как тебя зовут? — мягко, но властно прерываю его стенания.

— Григор.

— Григор, давай мы попытаемся помочь друг другу. Ты просто едешь по обозначенному мной маршруту, не останавливаясь и не задавая вопросов. Уверяю, это поможет сильнее, чем твои завывания.

Деревья застилают верхушками небо, не позволяя сиянию небесных светил проникать в эту резиденцию ада. Загробное шептание слышно уже сквозь закрытые окна:

«Vino la mine! Vino la mine! Vino la mine! Vino la mine! Vino la mine! Vino la mine!»

— Они говорят «Иди ко мне!» — голос Григора тихий и зараженный страхом.

Милли жмется ближе, восхищаясь моей невозмутимостью и хладнокровием, но только я знаю, насколько это мнимое. Мне жутко здесь, страх опутывает все органы липкой паутиной, влезает под кожу и растекается там ледяными ручьями.

Бессмертие не равняется бесстрашию. К тому же, уверена, что здесь у нас есть все шансы умереть. Какой-то ранее неизвестной мне смертью.

Все становится еще хуже, когда выясняется, что Григор не помнит дороги: слетевший гипноз не оставил в его памяти никаких воспоминаний. А я, хоть и заучила инструкции Сандры, уже потерялась от бесконечных петляний.

— Едем обратно! — заявляет Григор, резко выворачивая руль и царапая бочину об ветви деревьев. — Проклятье! Вы со мной до конца жизни не расплатитесь за эту поездку!

Забавно. Если конец жизни наступит сегодня, то, действительно, не успеем».

— Ага, а ты помнишь, как обратно? — зло рычу я, пропуская мимо ушей ничего не значащий сейчас финансовый момент. И даже его самоволие по выбору маршрута оставляю без внимания: все равно мы заблудились, куда ни едь.

Минут через двадцать замечаю, что инициатива Григора успехов не принесла: мы словно бегаем по заколдаванному кругу, каждый раз возвращаясь в одно и то же место.

— Бензин закончится, если ездить по этому чертову кольцу! Моя смерть будет на вашей совести! — срывается он.

— Когда будет, тогда и поплачем. — Что за дурные привычки у некоторых — хоронить себя раньше времени?

Милли хватает меня чуть выше запястья, и я чувствую, что ее рука совсем ледяная. Ледяная и тяжелая. Поворачиваю голову и вижу ее глаза, тлеющие краснотой, как угли. Она взглядом спрашивает меня, что делать с ее внезапным обращением, а я матерюсь про себя.

И к несчастью, состояние Милли замечаю не только я, но и Григор. Его утробный крик, похожий на рев, разрезает пространство; он срывает с груди распятье и направляет на нас, нервно машет им перед нашими лицами, при этом практически не смотря на дорогу.

— Упырица! — орет он. — Pleacă, spirit rău! ¹

Tatăl nostru care eşti în ceruri, sfinţească-se numele Tău,vie împărăţia Ta,facă-se voia ta, precum în cer aşa şi pe pământ.²

— Ну хватит уже! — Его истерика начинает раздражать. Здесь и так не санаторий; нервы перетянуты, как струны на гитаре какого-то недоучки. Я пытаюсь объяснить, что мы не угроза для него, но парень будто лишился рассудка, продолжает выть свои молитвы и готов воткнуть крест мне в глаз, едва сделаю резкое движение.

Внезапно вижу, как фары выхватывают из тьмы какое-то белое пятно. На дороге стоит женщина в длинном платье, худая, с волосами, свисающими нечесанными паклями и закрывающими лицо.

— Осторожно! — ору я и инстинктивно дергаю водителя за плечи. Он поддается импульсу и устремляет взгляд на дорогу. Полоумная даже не шелохнется, а до нее остаются ничтожные ярдов десять.

Девять, восемь, семь. Момент тянется резиной, и все не оборвется.

Шесть. Пять. В ушах звенящая тишина. Будто все звуки исчезли вмиг.

Четыре. Григор резко нажимает на тормоз и дергает руль в сторону. Нас закручивает в сумасшедшем вихре, мутящем сознание. Пока оглушительный лязг покореженного металла не разрывает барабанные перепонки.

Наступает тишина. И темнота.

***

— Лайя, очнись! — откуда-то доносится дрожащий, срывающийся шепот, который мне знаком.

Милли. Это она зовет меня.

Разлепляю глаза и обнаруживаю, что мы с ней все еще в машине. Похоже, удар вырубил меня, но не знаю, сколько времени прошло. По крайней мере, вампирша уже обратилась в растерянного подростка. Хочу спросить ее, но Милли делает знак замолчать и тычет пальцем куда-то в сторону.

Лунный свет льется на полянку неподалеку от нас. Это ощущение воздушности пространства и наличие хоть какого-то освещения действуют успокаивающе. Взору открывается чудная картина. Чудная и ужасающая одновременно.

Пять девушек в белых одеяниях прыгают и вертятся в дивном танце, хор их чарующих голосов заполняет лес — никогда я не слышала пения прекраснее и не видела изящнее движений.

Но не ради двух случайных зрительниц задумано это действо: их гостем является не кто иной, как наш Григор. Околдованный и соблазненный лесными нимфами, он с блаженным удовольствием на лице принимает их ритуальные ухаживания, смеется, когда они воздушными ручками оглаживают его тело.

Мое внимание привлекает странный узор на спинах девушек. Присматриваюсь и тут же съеживаюсь от омерзения: они будто оборваны и внутренности вылезают окровавленными кусками. В горлу подкатывает тошнота: ни разу не впечатлительна и в обморок от вида крови не падаю, но это уже чересчур.

— Что за чертовщина? — шепчу я еле ворочающимся языком. — Милли, ты, кажется, эксперт по карпатской нечисти? Что там писали в твоих сказках?

— Это мавки, — отвечает она, такая же шокированная.

— Милые девчонки, — опять сглатываю ком. — Надеюсь, они нашего водителя не сожрут?

— Насколько я помню, нет. Но… они его защекотят… до смерти.

Пиздец! Только этого не хватало — увидеть, как таксист скончается от щекотки. Забавная тут нечисть, и методы интересные.

— Лайя, что делать то?

— Вспоминай, что ты читала про них!

— Да… — бормочет Милли. — В книге писали, что на них охотится Чугайстер. Ловит и разрывает за ноги напополам.

— Кто? — от одного только имени не по себе. — Хотя не надо, не говори. Вряд ли я захочу его позвать.