Страница 5 из 21
Да какие тихо, какие чуть-чуть! Он ведь помнил! Как гонял эту недодраконицу Кризу по всему небу… Пока эта тварь, не владеющая огнем, ни даже водой или воздухом, каким-то невероятным способом сумела его… нет, не победить, разве можно назвать подлость победой? Переиграть! Как она там орала – «я лекарь!» И полосовала когтями его крылья. Да как она посмела… она лечить должна, а не использовать свои знания вот так… гнусно… Ну, ничего! Он жив и… он ее золой пустит! Вот сейчас перекинется… он снова взвыл – еще одну повязку отлепили от ноги, сквозь звон в ушах тихим рокотом долетали успокаивающее бормотание никсы и короткие злые реплики мальчишки.
Он и мгновения больше не собирался это терпеть! Сейчас он превратится и уберется как можно дальше из вонючей никсовой норы, а уж потом подумает, что ему делать. Он привычно напрягся, с мимолетным злорадством представив, как разлетаются в клочья плетеные стены и низко нависающий потолок, как что-то недобро бурчащий человечек отлетает прочь от разворачивающегося крыла… и пусть будет благодарен, если его походя не придавят лапой… Он напрягся и…
Ничего. Он по-прежнему лежал, уткнувшись носом в стенку, а никса и мальчишка возились с его ногами… ногами, не лапами! В груди словно ледяная змейка зашевелилась. Он напрягся еще, точно надеялся выдавить привычный и родной драконий облик на поверхность…
Ничего.
– Заживает как на оборотне! – никса засмеялась. – Только вот тут и тут… – ее холодные влажные пальцы коснулись его спины и затылка. – Сперва затягиваться начали, а теперь… – она не закончила.
– Ага! Прям дырки… Будто клыками проткнули. – мальчишка совершенно бесцеремонно ощупал ему спину и затылок. – И на груди дыра – тоже не заживает! – снова ухватил его за плечи и встряхнул, переворачивая.
Его перекрутило, как деревенские бабы перекручивают выстиранное в речке белье, и он дохнул мальчишке прямиком в лицо. Пусть огонь опалит неприспособленные для этого легкие и глотку, лишь бы увидеть, как у человечьего ублюдка вспыхнет голова, и он пронзительно заорет и замечется, натыкаясь на стены и свою подружку-никсу!
Из груди вырвался сдавленный хрип, тонкая ниточка слюны повисла на губе.
– Точно шилом пырнули! Или когтем… – радостно сказал мальчишка, тыча ему пальцем в грудь.
Ледяная змейка в этой самой груди разрослась в целого ледяного змея, обвив его тугими кольцами. Когтем… пырнули. Он должен был ее сжечь! Дохнуть пламенем в наглое человечье лицо, осмеливающееся прикидываться драконьей мордой, и смотреть, как зубастая ухмылка стекает вместе с расплавленной чешуей. А потом коготь Кризы вошел ему между чешуек – и его огонь исчез. Ее зубы вонзились в гребень и в спину, в гребень и в спину…
«Это она. Я не знаю, как она это сделала, но точно – она! У меня больше нет огня, нет крыльев, я… я больше не могу стать змеем?»
– Да будь ты еще раз проклята, лекарка, лучше б ты меня убила! – содрогаясь всем телом от подступающих к горлу рыданий, заорал он.
Никса и мальчишка дружно шарахнулись – только что нависавшие над ним лица исчезли из поля его зрения, мгновенно царила тишина, потом мальчишеский голос задушенно пробормотал:
– Говорил я тебе, нечего подбирать каждого, кто на берегу валяется! Этот, вот, и сам не хотел. – физиономия мальчишки снова появилась над ним, он хмуро поглядел на лежащего. – Ты это… Не ори! Если чего не нравится, Ашша не убьет, она добрая, а я так с дорогой душой пристукну.
– Митрошка, замолкни! – Ашша склонилась, снова водя мокрыми косичками по груди. Нагло ухватила его за подбородок, покрутила голову туда-сюда, оттянула веко… и по рукам ей не дашь! Он пытался, но… рука не поднялась. Точнее, поднялась, чуть-чуть, потом обессилено упала на грязный тюфяк. – Очнулся! Конечно, больно ему, плохо, вот и несет всякую чешуйню.
«Не смей говорить с истинным змеем Лун как с равным, ты, недоразумение! – хотелось рявкнуть ему, но в пересохшем горле только заклокотало.
– Тебя же покормить надо! Митрошка, рыбу в бульон разомни и неси сюда.
– Вот еще! Мало, что ты с ним три седмицы возилась! Лучше сама съешь.
– Вот ты безголовый, чисто аримфей! Три седмицы потратила, а теперь из-за твоей жадности все ветром пустить? Ему же силы нужны! Тащи рыбу, не спорь!
«Три седмицы… – думал он, пока ворчащий мальчишка выползал наружу. – Я провалялся здесь… а кстати, где?»
– Где… я? – насилуя отзывающееся огнем горло, прохрипел он.
– Так на Болоте! – никса уложила кольца хвоста и устроилась рядом с его тюфяком, едва не упираясь белесой макушкой в низкий плетеный потолок. Сунувшийся внутрь Митрошка протянул ей парящий глиняный горшок и деревянную ложку, полоснул гостя неодобрительным взглядом и снова скрылся. – Мы с Митрошкой тебя возле протоки к Молочной нашли, на берегу лежал.
– Валялся! – из-за плетеной завесы откликнулся вредный Митроха. – Весь бульон Ашша на тебя переводила, а теперь еще и рыбу!
– Помолчи! – добродушно отмахнулась никса. – А ты ешь давай! – она нацедила в ложку рыбного бульона с плавающими на поверхности жирком и растоптанным в кашицу белым рыбьим мясом.
Он содрогнулся от бьющего в нос рыбьего запаха и хотел уж отвернуться, но тут внутренности скрутила голодная судорога, а желудок взвыл так страстно, что, попробуй он отказаться, наверное, сам бы выскочил из тела и накрыл горшок собой. И переварил. Вместе с горшком.
– Ну тихо-тихо! – засмеялась Ашша. – Ложку не откуси. Оголодал, значит, выздоравливаешь.
Бульон был теплый, жирный и… довольно противный: резкий запах не заменял почти полное отсутствие вкуса – соли не было, а плавающие на поверхности травки не спасали дело.
«Вот встану на ноги и уйду. – подумал он, пока никса бережно подносила ложку к его губам. – Если меня искали, теперь уж бросили. Поправлюсь и… пойду. Куда пойду? В Змеевы Пещеры? Да-да, в Пещеры!» – он подумал о своих покоях, всегда казавшихся ему слишком маленькими и скромными, особенно по сравнению с анфиладой залов, принадлежащих братцу Айварасу. Теперь он вспоминал их с умилением – они были уютные, и он обставил их целиком по своему вкусу, включая всякие пусть ничтожные, но забавные штучки из человечьего мира. А еще там был теплый бассейн, и пуховая перина на высоком ложе, и огромный, пышущий жаром камин. Его передернуло от гуляющего по ногам влажного холода, нестерпимо захотелось туда, домой, вызвать пару юрких змеек – а не эту вот полузмеищу! – заказать жареного мяса и горячего вина со специями…
«Я вернусь! – истово подумал он. – Надо будет – повинюсь и… пообещаю, что больше так не буду и… Мать поверит, она меня не бросит и… А если – нет? Не поверит, бросит и… зачем я ей теперь нужен, если я больше не крылатый змей? И даже вообще – не змей» – он протяжно всхлипнул, давясь бульоном.
– Ну-ну… – старая никса погладила его мозолистой ладонью по щеке. – Молодой парень, сильный… Потерпи – выздоровеешь, все у тебя будет хорошо! Тебя как звать-то хоть, болезный?
– Татль… Татльзву… – давясь то ли стоном, то ли слезами прошептал он.
– Как-как? Лизун? – удивилась Ашша. – Все-таки странные вы, люди… ну пусть будет Лизун, если разобраться, имя – не хуже Митрохи. – с некоторым сомнение добавила она.
Из-за травяной занавески донесся смешок самого Митрохи.
«Никакой я не Лизун! И уж тем более – не человек!» – хотелось заорать ему. Заорать, вскочить, врезать никсе так, чтоб опрокинулась на спину, выбраться наружу из этого плетеного ящика и долго бить ногами человечьего твареныша Митроху, осмелившегося пожалеть ему своей отвратной рыбы. А потом добраться до проклятой недодраконицы Кризы и… Руки его сжались в кулаки… и бессильно разжались. Тьма, на сей раз теплая, сытая, подкралась незаметно и повлекла в глубокий сон без сновидений.
Сейчас
Она открыла глаза сразу, резко, вывалившись из беспамятства, будто ее пнули. Вокруг по-прежнему царила ночная тьма, только серебристо-фиолетовый свет луны позволял рассмотреть раскачивающуюся перед глазами… задницу. Туда-сюда, туда-сюда… Потом она поняла, что раскачивается вовсе не задница, а она сама: туда-сюда, туда-сюда… Задница просто движется: туда-сю… О Шешу с Асклепием! Она потрясла головой, пытаясь разогнать плавающую под черепом тягучую противную муть. Тягучая противная муть из черепа провалилась прямиком в желудок, оттолкнулась от стенок и ринулась к горлу.