Мои персонажи

– Да ничего необычного. С ума сошел.

– Этот твой ковриг похож на запеченную бесконечность с посыпкой.

– Любая бесконечность в конечном итоге оказывается дыркой от бублика. Поверь опытной тетушке Вэл. – Валерия хохотнула, отщипывая от теплой выпечки, купленной в уличном окошечке.

– Ээй, сколько ковригов ты съела за свою долгую тетушкину жизнь? Не лишай бедного голодного странника радости открытия. – Алекс принял несчастный вид, не забывая при этом отправлять в рот дымящееся сдобное нечто.

– Ты еще с шоколадом не пробовал. Спецрецепт.

– Серьезно? Когда я представляю шоколад, расплавленный, среди толстых мучных стен, обитых снаружи маком или кунжутом, моя смятенная душа, рвется освободить его от навязанной пекарем социальной роли начинки и подарить покой на дне моего желудка. – Валерия повалилась на скамейку, сотрясаясь от смеха.

– Ну, ты и клоун. Не думал сменить профессию? – Алекс пожал плечами.

– Я и цирк. Ну, уж нет. Цирк, как и сумасшедший дом, собирает под своей крышей чистейших представителей общества, не обремененных, как мой бедный шоколад, социальными ролями, ведь клоун – это лишь маска, надо сказать очень удобная. Надел ее, и никаким печалям и тревогам тебя не достать. В цирке не разыгрывают драм. Им там нет места, а значит, и мне. Едва ли смог бы написать хоть что-то смешное.

– Ах, да, ты последователь высокого жанра. Знаешь, у нас нравы не такие, как в этих ваших Городах, но за склонности, подобные твоим здесь тоже по головке не гладят.

– Боишься?

– За тебя. Не понимаю, чего я к тебе так привязалась. Когда ты в последний раз писал?

– Вчера ночью. Что-то вспомнилось. Из прошлого. Не пойму. Мне нужен еще этот потрясающий, как его…

– Ковриг. Пойдем, заодно расскажешь о своих путешествиях во времени.

Глава 8. Ученье – Мрак

– Путешествия во времени имеют обыкновение растворяться в памяти объекта, стоит ему оказаться в привычных для себя, то есть, реальных условиях… Именно на это опирался господин Вон16 в своих литературных опытах.

– Но профессор, в реальных условиях никаких путешествий во времени не бывает? Если только, не перебрать, как следует… ну… вы понимаете… – Аудитория, состоящая из юношей одногодок, едва отметивших совершеннолетие, ответила сдержанными смешками. Профессор поскреб седоватую бородку, взгляд его при этом, обращенный к потолку, будто укорял высочайшего Учителя, мол, и эти люди возомнили себя…

– Господин Марк, скажите, не помышляли ли Вы когда-нибудь о более чистом и реальном, – профессор нарочно выделил второе слово, занятии… Скажем, дровосек… или нет, лучше разносчик вакуумной еды. Не кажется ли Вам, что так от Вашего реального, и снова издевательское растянутое «ре», воплощения было бы гораздо больше пользы. Зачем прикидываться, что у Вас есть фантазия? Талант?

Марк улыбался, довольный вниманием парней и старого литератора. Профессор тем временем продолжал.

– Для человека, работающего со словом, воображение – не только возможность погрузиться в иллюзорный мир, но и способ создания некоего произведения, ценного с точки зрения искусства. Но я слишком увлекся. Человек, склонный к рефлексии – вид вымирающий. А по сему, лучше нам посвятить остаток лекции созданию соцречевок. Я ведь этому вас должен учить.

Марк решил, что старик берет на себя слишком много и ехидно добавил:

– Да, да, профессор. Позвольте заметить, что, так называемая, литература, у нас значится лишь факультативом… Между тем, как основная Ваша обязанность…

– Со своими обязанностями я Вашими молитвами, господин Марк справляюсь, но раз Вы сомневаетесь, то всю группу, господин Марк, в конце недели ждет факультативный тест по произведениям, посвященным путешествиям во времени. Баллы пойдут в общий зачет по итогам декады. И да, не забудьте поблагодарить господина Марка. – Двадцать молодых людей разом вздохнули и недобро покосились на несчастного Марка.

– Теперь перейдем к соцречевкам. Итак, сегодня посвятим свои умы делу благородному и полезному для реальной жизни. Господин Георги, поведайте нам, как заставить сердце неопытной девы забиться чаще, при просмотре обязательных видео курсов для привыкающих? Какую речевку поместить в качества заглавия?

Георги нервно соображал, представляя то деву, то профессора в мантии сотрудника Подразделения по подбору пар. Гесин тем временем метнул взгляд к окну. Кашлянул. Снова. Поняв, что его игнорируют, решил больше не церемониться.

– Эй, господин Писатель, Вы следующий!

– Высокий юноша, спрятал блокнот в красивом переплете. Подарок матери. Перед тем, как она… – Да заткнись же, – приказал он своему внутреннему голосу, сглотнул и сделал вид, что кроме привыкающей девы в его реальности нет ничего важнее.

Профессор Герман Гесин, ухмыляясь больше по привычке, нежели по какой-то определенной причине, хотя таковых выпало во время первой половины занятий более чем достаточно, стремительно вышагивал по коридорам академии, на ходу кивая коллегам и студентам. Вспомнил выходку Марка. Ухмылка будто бы стала горше, а сам профессор накинул десяток лет неблагодарного стажа. Он давно перестал бояться публичного осуждения своих методов преподавания, и даже появление отряда ДОЛОВЦов в аудитории его едва ли бы смутило. Герман Гесин был гордым обладателем ничего, а, следовательно, и страх потерпел бы крах, пытаясь его уязвить. Жениться на девушке, которую, как считал молодой Гесин, он искренне любил, не получилось. Нет, в Городе еще не хозяйничали прихвостни новой социальной амурной доктрины. Герман, воспитанный на Петрарке и Данте, восхищавшийся Катуллом и мечтавший, чтобы язык при виде Лесбии немел, и кровь кипела, обращаясь в поэзию, так и не смог, точнее не сумел сказать самых простых на свете слов своей Лесбии, Лауре, Беатриче, Лиличке, да как угодно бы ее не звали. Ее звали Анна. Герман знал, что она теперь вдова и мать. И даже внук у той, что когда-то завладела его сердцем, имелся. Бабушка. Ба. Анна…

– А у меня никого. Но так сейчас даже лучше. Правильнее. Спокойнее. Негоже старым здравомыслящим людям участвовать во всяких романтических фарсах. Профессор Гесин снова горько усмехнулся.

– Глупцы, они считают любовь, заботу неуместной, ненужной… атавизмом. Люди должны встречаться лишь для исполнения определенных функций, связанных с деторождением. Даже разговаривать не надо. Можно даже не жить вместе. Только оформить отношения в бюро регистраций. И детям уделять внимания ровно столько, сколько требуется для прививания базовых навыков, остальное сделает Социум. Тьфу! – Герман в сердцах чуть было не плюнул в коллегу, который шел ему навстречу.

– Профессор, простите, вы сейчас разговаривали… С кем?

– С музами, господин… Данко. Вас, кстати, мои приватные беседы не касаются. Лучше расскажите, как Вы вообще живете с таким именем?

– Да бросьте, мастер, кроме вас не наберется и полсотни людей во всем Городе, кто знал бы или помнил, что оно значит.

– Или предпочел забыть… – Герман вздохнул, поднимая глаза на высокого студента, привалившегося к подоконнику… И как это я не заметил господина Писателя… Совсем заболтался сам с собой. Старею.

– Тут Данко неожиданно скороговоркой продолжил: – Моя мать назвала меня так. Она любила книги, а я любил ее. Мы даже писали вместе. Иногда.

– Надеюсь, вы кодируете свои записи? Учитывая, Ваши… хм… склонности и познания, не уверен, что там найдется хоть одна соцречевка.

Данко стушевался.

– Я как раз хотел. Может Вы… Если у Вас будет время, конечно…

– Смелее, господин Писатель. Только не громко. – Гесин оглянулся по сторонам. Лекции закончились и в коридорах, к счастью, никто не ошивался.

– Я тут работаю над одним литературным методом. Он скорее психологический. Еще немного эстетический. И метафизический… Я узнал о нем от матери. Только тогда я мало, что понимал.

16

Курт Воннегут. Американский писатель 1922–2007 гг.