Полёт раненой птицы

– Ты Саша? – уточнила она, и мне стало приятно оттого, что Ванина мама обо мне уже наслышана, но на всякий случай поинтересовалась:

– Он обо мне рассказывал?

– Да, – кивнула она в ответ и улыбнулась. – Проходи. – А потом крикнула уже для него: – Вань, к тебе Саша пришла!

Ваня встретил меня довольно прохладно, одарил мрачным взглядом, а я сразу попыталась выяснить самое главное:

– Ты куда пропал?

И что услышала в ответ?

– У тебя, что, других забот нет, помимо меня?

Ваня презрительно кривил рот, а его голос… его голос звучал резко, неприязненно и даже зло.

Таким я его ещё не видела. Поэтому в первые мгновенья опешила и возмутилась:

– Ты совсем? Не заболел случаем?

Я положила ладони ему на плечи, так, по-приятельски, ища примирения, но…

Ваня брезгливо поморщился и жёстко произнёс:

– Руки убери.

Вот это да! Парень говорит девушке: «Убери руки!» Умеет же он сказать все парой слов.

– Значит, я не ошиблась, это был ты, – наконец догадалась я. – Ты видел меня с Глебом. Да?

5

И тут, конечно же, наступило время для старой банальной истории, сотни раз рассказанной, пересказанной, доказанной и опровергнутой. И я тоже без чужой подсказки прекрасно представляю, о чём подумал Ваня, когда увидел меня с этим любителем поцелуев. Все выглядело приблизительно так: «Она теперь здоровая, нормальная. Что ей теперь делать со мной, с таким ущербным, который шагу не может ступить? Возить колясочку? Ахать заботливо? Смотреть, как бы чего ни случилось с бедненьким, беспомощным? Зачем я ей, когда кругом много нормальных, сильных, здоровых? Она мне кто? Мать? Сестра? Бабушка? Что за смысл ей возиться со мной? И не надо делать вид, будто я ей нужен, будто её беспокоило моё отсутствие. И вообще ничего не надо делать исключительно из жалости к несчастному парню и чувства дискомфорта от того, что непорядочно вот так просто все бросить и порвать. И ни к чему эта поддельная забота. И… руки убери!»

Ох, какая же я тупая дура! Нужно было идти к нему ещё вчера, а не ждать неизвестно чего, утешая себя выдуманными оправданиями. Вот ведь я чучело беззаботное! И что мне теперь делать?

Ваня отводил взгляд.

Господи! Да почему он-то это делал? Почему не я? Это мне должно быть стыдно и неловко. Но я, наоборот, приблизилась к нему.

Что там говорят? Главное в таких случаях – напор и неожиданность.

– Вань, ты что, ревнуешь?

Мой милый, мой самый умный Ваня! Он понял меня, понял, что в моем вопросе не было насмешки, не было презрения, не было недоумения. Он понял, и отвернулся. Но я заметила, как шевельнулись его губы.

Он сказал «да»? Серьёзно? Правда-правда? Я… я не ошиблась? Да точно я не ошиблась? Потому он и отвернулся.

– Вань! – требовательно позвала я. – Давай я все объясню! – И почувствовала облегчение, хотя всё-таки уточнила: – Ты будешь слушать? Ты мне поверишь?

И я рассказала ему про Глеба.

Он молчал. А у меня не получалось спокойно стоять и ждать, когда он хоть что-нибудь мне ответит. И я прошлась по комнате, и в одном углу наткнулась на какие-то осколки.

– Это что? – спросила я, и он сразу догадался, о чём идёт речь, и равнодушно разъяснил:

– Кубок.

– За что? За мотоцикл?

Наверное, мне следовало быть менее любопытной, но это позже легко представлять, как следовало себя вести.

– За велосипед, – невесело усмехнулся Ваня.

Вот ненормальный!

– Я же серьёзно.

– Я тоже, – заявил он. – Слышала о таком – трековые гонки?

Так-так! Ещё одна пострадавшая вещичка на моём счету. Конечно, не совсем на моём, но, не будь меня, она бы, может, ещё постояла какое-то время. Правда, боюсь, что недолго.

Лично я на его месте запустила бы ей в стену в первый же день, как только она попалась бы мне на глаза. Наверняка. После такого спорта, после таких скоростей, достигаемых исключительно невероятным усилием собственных ног, неподвижность и инвалидная коляска. Как страшно! Как страшно, Ваня!

– Сядь на диван!

– Зачем? – он удивился.

– Хочу сесть рядом с тобой.

Ваня состроил рожу, но все-таки перебрался на диван. Я присела рядом, на ковёр, положила ладони ему на колени.

– Зря, – он посмотрел невесело, то ли на меня, то ли на свои ноги. – Они всё равно ничего не чувствуют.

– Они-то, может, и не чувствуют, – согласилась я, но не собиралась смиряться. – Но ты-то чувствуешь.

Не могла я больше видеть его печальных и каких-то обречённых глаз. Я сделала бы что угодно, лишь бы он не оставался дольше таким. А он провёл рукой по моим волосам, словно погладил собачку, и совсем странно проговорил:

– Ты похожа на кошку.

Ну, вот! Я ошиблась. Оказывается, он гладил кошку, а не собачку.

– На кошку, которая гуляет сама по себе. И ни за что заранее не определишь, куда она в следующую секунду приткнётся.

Как началось! И как закончилось!

Я вскочила.

– Вот интересно! Ну, ты и завернул!

Ваня открыл было рот, но я опередила его.

– Не волнуйся. Я прекрасно поняла, что ты хотел сказать. Я хитрая, я притворщица, я капризная и люблю, чтобы все мои капризы выполнялись. А ты – очередной мой каприз.

Ты трус, Ваня! Ты хочешь сделать вид, будто между нами ничего не может быть? Но совсем не трудно угадать твоё истинное желание.

Ты хочешь, чтобы я любила тебя, потому что сам втрескался в меня по самые ушки, но ты боишься: моя любовь продлится недолго, в конце концов мне надоест строить из себя благородную героиню, ты мне наскучишь, и я тихонько удалюсь в неизвестном направлении, и тогда будет гораздо хуже, гораздо больнее пережить очередное подтверждение своей неполноценности. Поэтому, самое лучшее – прекратить все отношения прямо сейчас. Ты так думаешь?

Но ты ведь позволил себе маленькое удовольствие – коснуться моих волос!

– Мне уйти? – спросила я и в поисках ответа заглянула ему прямо в глаза.

6

Я вовсе не собиралась уходить и, тем более, пугать Ваню. Он всё понял и теперь он должен был решить, сам, для себя, именно для себя, потому как я давно уже все решила. И он решил.

– Нет.

Я ничего не видящим взором рассматривала корешки книг на полке.

– Саш.

Я услышала, я повернулась, я подошла, я забралась с коленями на диван. Я хотела близко увидеть его, совсем близко. Но это оказалось не так-то просто – находиться рядом и говорить то, что неудержимо рвалось с языка. И я зажмурилась.

– Вань, я люблю тебя. – Мои глаза распахнулись сами собой. Наверное, от решительности и удивления. – Ты думай, что хочешь, но это так и есть. Это правда.

Я ни капли не смущалась и не боялась. Я села прямо, чтобы не видеть потрясённого Ванькиного лица. Я старалась вести себя тактично и воспитанно. А он взял меня за плечо и развернул к себе.

А потом… ну, потом… в общем, потом мы поцеловались. И ещё раз. И ещё. Долго. Даже, наверное, очень. Вряд ли смогу сказать точно, насколько. А дальше просто сидели крепко обнявшись, и, немного придя в себя и набравшись наглости, я спросила:

– Ты больше не будешь на меня обижаться?

– От тебя зависит, – сумел сложить Ваня вполне умную и не слишком короткую фразу, хотя сейчас с трудом ориентировался в пространстве и в мыслях. Уж я-то знаю, потому что у меня самой кружилась голова.

– Нет, от тебя! – не согласилась я. – Если ты будешь меня любить, куда я денусь?

Мой Ваня! Мой самый замечательный, самый лучший Ваня! Я сделаю все, что в моих силах. Я очень хочу, чтобы ты снова стал ходить.

Ну почему же на нашей планете на самом деле не растут сказочные цветики-семицветики? Ну, хотя бы с одним лепестком! Я бы весь мир обошла, только бы найти его.

«Лети, лети, лепесток, через запад на восток, через север, через юг, возвращайся, сделав круг. Лишь коснёшься ты земли, быть по-моему вели». Хочу, чтобы…

Только вот в действительности чудес не бывает.