Фотограф

– Я выгляжу, как обсос, – лукаво улыбнулся я и, посмотрев на фотоаппарат, лежащий в кресле, грустно вздохнул. – Мне так удобнее. Так я не забываю, кто я есть на самом деле. Все эти дорогие шмотки, машины и прочее – не для меня. Единственное, что дорого, – это фотографии. Портреты людских душ. Что вы видите в моих портретах? Наверняка изучили мое портфолио? Поделитесь мнением.

– Они… странные. Какие-то красивые, а от других хочется блевать, – слова тяжело дались ей, поэтому я ободряюще улыбнулся. Правду всегда сложно говорить. Она застревает в горле так, что её приходится выталкивать оттуда. То ли дело ложь. Она выходит гладенько и без проблем. Как блевотина.

– Так и есть. Человеческие души разные. Есть красивые. С такими я люблю работать. Есть говнина. Таких большинство.

– А моя… душа.

– Говнина, – честно ответил я. Её ушки порозовели, а в глазах мелькнуло недовольство. – Но не такая говнина, как остальные. Он, – я кивнул на фотоаппарат, – показывает все без прикрас. Возможно, я не прав насчет вас, но свое мнение озвучил, раз уж вы спросили.

– И почему у вас сложилось обо мне такое мнение? – вопросы давно перешли на личное. Это не интервью, как было с самого начала, а диалог. Диалог двух людей. – Я так плоха?

– Вы носите маски. Я не люблю тех, кто носит маски. Таким людям нельзя верить. Все, что они говорят, – это ложь. Даже больше. Махровый пиздеж, которым заливают уши собеседнику, давая ему то, что он хочет слышать. Я предпочитаю правду. И моя правда говорит о том, что в вашей душе полно говнины. Вы настолько преисполнены гордыней, что получаете от этого кайф, как какой-нибудь торчок из подворотни. Даже сейчас вы смотрите на меня, как на отброса, несмотря на мой статус, на который мне, кстати, насрать. Вы красивая женщина. Очень красивая. Но вы наполнены злобой. Она плещется через край ваших дивных глаз. И это очень трудно скрыть. Например, я знаю, что вы мне завидуете.

– Вы правы, – кивнула она, убирая блокнот в сторону и беря бокал с вином в руки.

– Вы прошли долгий путь к своей славе. Раздвигали ноги там, где нужно, и отказывались их раздвинуть там, где хотелось. Терпели старческие слюни на своей груди. Терпели хриплое, воняющее теплой помойкой дыхание на своей шее. И сжимали губы, когда их касалась чья-то плоть, – я чувствовал, что перегибаю палку, но с правдой так всегда. Стоит выпустить из себя первое слово, как тебя будто прорывает. Ты убиваешь человека своими словами и не можешь остановиться, пока не закончишь. Она тоже медленно умирала под грузом моих слов, но в глазах, вместо привычной мне злобы, блеснула грусть. Я тронул очень болезненный нерв. – И хотя бы за это вас стоит уважать. Настолько преданно идти к мечте… Внушает уважение, знаете ли, даже у такого циника, как я.

– А ваша душа? – с вызовом спросила она. К этому вопросу я тоже был готов. Когда тебя калечат правдой, хочется отыграться. Она хотела сделать мне больно, но мне и так было больно. И нет такой боли, которая смогла бы перебить мою боль.

– И моя душа – говнина редкостная, – усмехнулся я, наслаждаясь её удивлением. – Что? Думали, что я буду как эти лицемерные уроды из ящика? Все говно, а я д’Артаньян? Нет, милая. К чему кривляться, как я уже говорил. Рано или поздно правда вылезет наружу.

– Я стала такой, как вы сказали, не по своей воле, – тихо ответила она. – Меня заставили.

– Кто? Отец, муж, любовник, общество?

– Жизнь.

– Пафосно и туманно. Не жизнь делает нас такими, какие мы есть, а мы сами, – фыркнул я, закуривая сигарету. – Я это знаю лучше, чем кто-либо другой. И жизнь тут не при чем.

– А меня сделала такой жизнь, – она, казалось, не замечала моих слов. Тут я понял, что её правда тоже нашла путь на волю и теперь будет течь, пока не вытечет полностью. – Как вы сказали? Говнина… Говнины в моей жизни было больше, чем красоты. И чтобы получить эту красоту, пришлось с головой уйти в говнину.

– Знакомо. Я до сих пор не могу вылезти, – кивнул я. Она подняла на меня глаза, покрасневшие от блестящих в уголках слез.

– Вы сделаете мой портрет?

– Вы хотите этого? – я обязан был задать этот вопрос. Сделав портрет, я запущу необратимую реакцию, и я не знал, какой она будет. Фотоаппарат показывал мне гораздо больше того, что видели мои глаза и чувства.

– Хочу.

Я снова кивнул и взял с красного кресла камеру. Черный пластик ужалил сердце легким холодком и идеально лег в ладонь.

Щелкнув рычажком, я включил фотоаппарат, поднес глаз к окуляру и посмотрел на женщину, сидящую напротив. Свет ночных улиц красиво освещал её волосы, а желтая лампа, стоящая сбоку от её кресла, выгодно обрисовывала лицо тенями. «Получится красивый портрет. Портрет её души», на секунду подумал я. Затем задержал дыхание на выдохе, сфокусировался и нажал на кнопку спуска затвора. Камера тихо щелкнула, и маленький красный глазок в нижнем углу корпуса моргнул дважды, говоря о том, что очередная душа оказалась записана на карту памяти.

– Мне пора, – сказал я, убирая камеру в потрепанный рюкзак. Чертовой технике было плевать, что она там стукается о пустую банку из-под пива и ключи от квартиры. На её корпусе даже царапины не появится. Я был в этом уверен. Подняв глаза на женщину, я вдруг понял, что не помню её имени. – Как вас зовут?

– Вы не помните?

– Нет.

– Катрин. Можно Кейт.

– Адриан. Можно Адриан, – кивнул я, закидывая рюкзак за спину и доставая из кармана пачку сигарет. – Мне пора, Катрин. Час вышел, я сделал портрет, как вы и просили. Пришлю, когда закончу обработку. Естественно, бесплатно.

– Вы не хотите остаться? – голос, каким она задала этот вопрос, так не подходил ей. В нем перемешались грусть, желание и тихая боль. Я увидел перед собой другую женщину.

– Хочу, – снова кивнул я, скидывая рюкзак и бросая его на кресло. Она улыбнулась, когда я подошел ближе и заглянул ей в глаза. – А вы?

Она любила меня с какой-то животной страстью, словно отыгрываясь за те слова, которые я ей сказал. У неё было восхитительное тело. Жаркое, с идеальной кожей, пахнущее дорогими духами. Волшебное тело.

Острые ноготки впивались в мою грудь, оставляя темно-красные отметины, а её губы – жадные и горячие – были слегка солоноватыми на вкус. Мне нравилось их кусать, когда она наклонялась вперед, обрушивая лавину черных волос мне на лицо. Словно дикие ягоды, которые я покупал в магазине рядом с домом. Упругие, спелые и брызгающие в рот чуть солоноватым соком. Ей тоже нравилось это, потому что наклоны ко мне стали все чаще и чаще, а когда она достигла пика, то вцепилась левой рукой мне в волосы, а правой сжала простынь. Ее губы оказались в опасной близости от моей шеи, и секунду спустя я ощутил болезненный укус, доставивший мне наслаждение.

Я перевернул её на спину ловким движением и с торжеством посмотрел в глаза. В них еще плескался оргазм, но помимо него я увидел и смех. Радость. Счастье. Она улыбалась, сняв маску. Она была той, кем стеснялась быть.

Ноготки слегка царапнули спину, призывая продолжать. Я приблизил свое лицо к её лицу и зарылся носом в волосы. Мне всегда нравилось, как пахнут волосы. Её волосы пахли чем-то сладким. Приятный аромат. Не раздражающий и не заставляющий истерично чихать. Я поцеловал её и, не удержавшись, снова куснул губы. Дикие ягоды. Она замурлыкала, как кошка, и прижалась грудью ко мне, вызвав мурашки. Твердые набухшие соски царапали мою кожу, но они тоже были прекрасны. Темные, с чуть розоватой верхушкой и небольшими ареолами. Сжав зубы, я понял, что почти потерял контроль. Она тоже это поняла и, изогнувшись, словно напрягла все тело. Я не мог противиться и, зарывшись в её волосы носом, издал сдавленный стон торжества.

– Мы еще увидимся? – тихо спросила она, когда мы, уставшие и мокрые, лежали на кровати, смотря в потолок. Я курил, а она вертела в руке пустой бокал из-под вина.