Страница 14 из 16
Кодзиро-сенсей всхлипнул и склонился в глубоком поклоне, потом покинул дом. Интересно, его точно выгонят или только отправят на переэкзаменовку? Я выглянул в окно. Из пожилого преподавателя будто выпустили весь воздух. Некоторое время он пытался открыть машину трясущимися руками. Наконец, у него получилось, машина тронулась и поехала в противоположную сбежавшей Сэкере-тян сторону. Оставшиеся двое мужчин вышли во двор — в руке отца все еще была швабра — и закрыли за собой дверь.
— Братик, что-то случилось, да? Что-то плохое? — тихонько спросила из-за спины Чико. Я обернулся, увидел, что она держится за руку тоже покинувшей гостиную Есикавы-сан. Подошел к сестренке, потрепал по голове.
— Не переживай, Чико. Все уже закончилось. С нами все будет хорошо.
— Братик, тебе грустно? — проницательно спросила девочка.
— Очень, — горько улыбнулся я, — Но не переживай, это пройдет.
— Одзава-сан, во всем случившемся нет твоей вины, — сочувственно сказала Есикава-сан.
— Я говорю себе то же самое, но не особо помогает, — махнул я рукой и пошел в гостиную. Они пошли за мной. Я взял со столика колоду карт, — Сыграем?
— Давай! — согласилась Чико, а у няни не было выбора. Она взяла из моих рук колоду, начала перемешивать.
— Есикава-сан, вы ведь все слышали? — спросил я. Она кивнула, я спросил: — Можете как специалист примерно рассказать, что будет с Сэкерой-тян дальше?
— Тян? Вы были близки? — ответила она вопросом на вопрос. Это вообще-то невежливо, но чего уж тут.
— Это скорее привычка, — вздохнул я, — Я уже давно старался избегать общения с ней, как мог. Ответите на мой вопрос?
Она начала сдавать карты — играть решили в двадцать одно.
— Ну, в твоей школе ее учиться точно не оставят. Ее классный руководитель будет обязан указать в выпускном листке информацию об ее проблемах. Боюсь, с такой характеристикой единственная работа, что ей светит в этой жизни — стричь траву и убирать мусор с улиц, — вздохнула Есикава-сан. Меня немного отпустило. Это явно намного лучше, чем провести всю жизнь в дурдоме.
— Еще! — протянула ручку к колоде Чико.
Есикава-дала ей карту, потом еще карту взял я — перебор. Скинул карты на стол.
— Хотя бы так, — вздохнул я, — Знаете, Есикава-сан, последнее время о меня «разбилось» очень много плохих людей. Мне начинает казаться, что так будет всю жизнь.
— Ничего подобного, — ответила Есикава-сан, — Как говорят русские — после черной полосы обязательно следует белая.
— Только и остается надеяться на это, — я поднялся на ноги и пошел к выходу из дома.
— Куда ты, Одзава-сан? — обеспокоенно спросила пошедшая за мной Есикава-сан.
— Не могу сидеть дома, — ответил я, обувая кроссовки, — Пора уже включить белую полосу, — добавил я, выходя из дома и закрывая за собой дверь. Уже стемнело, на крылечке сидели отец и Араки-сенсей. Включили бы лампочку, чтоли.
— Бать, мне
— Хорошо, сын, — ответил он к моему удивлению. Странно, даже не попытался отговорить. Не хочет ругаться при Араки-сенсее, или понимает меня лучше, чем мне казалось? Нащупав в кармане не пригодившийся диктофон, протянул его отцу.
— Это ружье так и не выстрелило.
Отец молча принял диктофон, и я пошел в сторону моста. Отойдя от дома, понял, что по щекам текут слезы. Слишком много всего навалилось поверх недосыпа. Действительно, перебор…
— Будет удача, Жека, ты знаешь, не может иначе быть, — тихонько запел я, — Сорнце раскроет свои объятья, ох-ох-ох, и можно прыть.
Зашел на мост, вытер слезы.
— Будет удача, Жека, ты знаешь, мужчины не прачут. А срезы от ветра, а срезы от пепра, ох-ох-ох, их нужно забыть, — повысил я голос.
На середине моста меня обдуло теплым порывом ветра, я улыбнулся, запел еще громче:
— Будет удача, небо в армазах, крубника на дачах. Ветер тепреет, и нам уже регче, ох-ох-ох, и можно не пить.
Эта песня со мной уже много лет. Всегда помогала. Помогает и в этой жизни. Ближе к концу моста запел уже в полный голос:
— Будет удача, Жека, мы крепко держим подачи. Риповый цвет разукрасит арреи, ох-ох-ох, да что говорить.
Липы, да? Живет тут неподалеку одна хорошенькая липка. Она всегда меня утешает. Подойдя к дому Хэруки, позвонил в звонок. Открыла она сама, прически на голове не было, одета в зеленую футболку без принта и такие же зеленые шорты чуть выше колена. На ногах — зеленые же носочки. Компенсирует перекрашенные волосы как может. Дриада моя любимая.
— Иоши? — удивилась она. Заметив мое понурое лицо, спросила, — Тебе плохо?
Я кивнул. Она обернулась и крикнула внутрь дома:
— Деда, я погуляю с Иоши!
После этого обула зеленые кроссовки, вышла из дома закрыв за собой дверь, взяла меня за руку и сказала:
— Пойдем.
Я послушно пошел. Она целеустремленно вела меня по лабиринту дворов, ничего не спрашивая, а я ничего не говорил. Само ее присутствие рядом оказывало целебный эффект. Наконец, она привела меня в какой-то парк с обилием деревьев. Возле одной из скамеек мы повернули и сошли с освещенной фонарями тропы.
— Осторожнее, Иоши, не наступи на муравейник, — чуть потянула меня Хэруки. Я послушно взял правее.
Мы подошли к огромному дубу. Света луны и звезд вполне хватало, чтобы разглядеть великолепную, массивную крону, уже покрывшуюся свежей листвой. Обойдя ствол вокруг, Хэруки отпустила мою руку, чем-то пошуршала, снова взяла меня за руку.
— Пригнись, — попросила она, я послушно пригнулся, и мы зашли куда-то под дуб. Что-то среднее между большим дуплом и норой. Хэруки высунулась, завалив вход ветками. Наступила абсолютная тьма. Безошибочно найдя мою руку, она потянула меня дальше от входа.
— Здесь есть скамейка, не ударься. Вот так, садись, — положив руки мне на плечи, мягко усадила на скамейку. Сама села рядом, — Ложись, — велела она.
Я лег на спину, моя голова оказалась на ее коленях. Почувствовал, как она начала гладить меня по голове.
— Я нашла это место совсем маленькой. Кроме меня, о нем никто не знает. Даже дедушка. Я всегда прихожу сюда, когда мне грустно. Чувствуешь? — спросила она.
Я закрыл глаза — все равно ничего не видно. Прислушался к ощущениям. Дуб надежно отсекал звуки города, воздух пах деревом и землей. И еще Хэруки. Горечь уходила. Тут было по-настоящему хорошо.
— Спасибо, Хэруки, — прошептал я.